совместно противостоять угрозе советского экспансионизма. Речь Черчилля отражала стратегию, разрабатываемую в Госдепартаменте в то время. За месяц до того госсекретарь получил длинную телеграмму от Джорджа Ф. Кеннана, заместителя главы миссии США в Москве, где подробно описывалось, какой должна быть внешняя политика США по отношению к СССР. Ничего другого, как вовлечь Советский Союз в войну, считал он, Соединенные Штаты не могут сделать для того, чтобы освободить страны, оказавшиеся под гегемонией Советов.
Годом позже события заставили Трумэна публично объявить о поддержке тезиса Черчилля и рекомендаций Кеннана. Но точка приложения силы находилась не в Западной Европе, а в Греции и Турции. В Ялте Сталин сказал Черчиллю, что Греция лежит вне послевоенных интересов Советского Союза; Советская армия не освобождала эту страну. Более того, Россия не возражала против возвращения конституционной монархии. Как и в случае многих других стран, правительство Греции в изгнании сидело в Лондоне. Когда король вернулся в страну, население разделилось в своих взглядах. Были те, кто воевал против немцев, а раньше — итальянцев, и те, которые пошли на сотрудничество с оккупантами. То же самое происходило во всех захваченных во время войны странах. В авангарде сопротивления находились коммунисты. Когда британские войска прибыли вместе с греческим королем и он начал восстанавливать порядок и собирать действующее правительство, то оказалось, что они могут столкнуться с полноценным восстанием. Местные коммунисты были полны решимости установить социалистическое правление. Но это не Советский Союз снабжал повстанцев оружием, а соседняя Югославия, где установился социалистический режим под руководством Иосипа Броз Тито. Послевоенный лейбористский кабинет в Британии был на грани банкротства. Англия не могла позволить себе материально поддерживать Грецию и Турцию. В отчаянии, англичане обратились к Трумэну. Тот отреагировал незамедлительно. Уже 12 марта 1947 года он обратился к конгрессу и провозгласил политику сдерживания, которую позже назвали доктриной Трумэна. В сущности, доктрина устанавливала, что США готовы предоставить финансовую поддержку любому режиму, защищающемуся от коммунизма. Хотя перед ним был враждебный «республиканский» конгресс, но когда речь зашла о предотвращении коммунистической экспансии, конгресс охотно выделил 400 миллионов долларов, необходимые для поддержки данного антикоммунистического режима. Летом того же года журнал Foreign Affairs опубликовал анонимную статью Кеннана, где разрабатывалась американская политика сдерживания. Конечно, личность автора быстро всплыла. Поскольку Кеннан был теперь главой Отделения политического планирования Госдепартамента, статья была принята за высказывание официальной точки зрения. Послание к лидерам Советского Союза было совершенно ясным. Итак, политика США будет заключаться в предотвращении распространения коммунизма.
Демократическая партия, которую Трумэн унаследовал от Рузвельта, представляла собой вязкую смесь конфликтующих интересов, которые, однако, были связаны вместе своей причастностью к власти и контролю за государственной казной. Здесь были твердые демократы с Юга, которые выдерживали свою прямую линию еще с конца Восстановления. Здесь были боссы больших городов, все еще обладающие достаточной властью за счет иммигрантского населения, которое они туда напихали. Здесь были промышленные профсоюзы, которые были обязаны своим успехом в организации законов, проведенным демократами в период проведения Нового Курса. Наконец, оказались в этом лагере и либералы, сконцентрированные преимущественно на полоске побережья между Бостоном и Вашингтоном, и уж прежде всего — в Нью-Йорке. В своем подходе к либерализму они варьировали от коммунистов до троцкистов, от социалистов до последователей Кейнса, который считал, что правительство обязано накачивать экономику (деньгами) при первых признаках экономической стагнации. И либералы, и профсоюзы были убеждены, что государство играет главную роль в дирижировании экономикой.
В результате многие профсоюзы, где лидерство захватили коммунисты, а также значительная часть либерального сообщества благосклонно смотрели на Советский Союз и на его послевоенную политику. За исключением коммунистов, которые строго придерживались линии, заданной Коминформом, некоторые действительно подумывали о том, не станет ли социализм лучшим путем прогресса для общества. Они указывали на тот факт, что во времена депрессии только в одном Советском Союзе существовала полная занятость. Многие из них предполагали, что уже через несколько лет Соединенные Штаты опять увязнут в послевоенной депрессии.
Республиканское большинство в обеих палатах конгресса смотрело на вещи иначе. Они сумели протащить через вето Трумэна так называемый Акт Тафта — Хартли, который не только ввел принцип открытости в отчетности, но и запрещал профсоюзам делать взносы в пользу политических партий, обязывал их раскрывать все финансовые расчеты для инспекции. В добавление они провели Закон о лояльности, который Трумэн подписал. Когда Америка вступила в войну в Европе в 1942 году, Рузвельт и конгресс издали аналогичный документ. В то время он был направлен против выходцев из Германии и Италии, которые могли в принципе служить интересам противника. Тогда поискам коммунистов в правительстве особого внимания не уделяли. Новое законодательство, принятое в мирное время, было обращено против крупнейшего врага в обозримом пространстве — коммунистов. За четыре года ФБР изучило досье более 3 миллионов государственных служащих. Хотя официального обвинения никому не предъявили, многие тысячи были оставлены без серьезного расследования, а 122 дела были прекращены. Это тоже было частью «холодной войны», которая все еще маячила на горизонте. Хотя профсоюзы и либералы считали это нарушением гражданских прав, большинство населения поддерживало эти меры.
В ретроспективе можно сказать, что доктрина Трумэна была первым ясным и открытым утверждением, что США противостоят коммунизму, как таковому. Хотя Сталин не проявил интереса к Греции, его непреклонность в отношении Польши и нежелание вывести советские войска из северного Ирана сделали его поведение очень подозрительным в глазах администрации Трумэна и большей части американцев. Причиной была неуверенность в будущем. Несмотря на многие лишения и фронтовые потери во время конфликта, американцы боялись позабыть о войне. Они считали, что все противоречия послевоенного периода должны быть разрешены Соединенными Штатами. И когда воздвиглась Берлинская стена и началась блокада, американцы явственно увидели, что, хотя Вторая мировая война закончена, назревает новый конфликт.
В карточной игре, предшествовавшей войне в Корее, у Сталина была серьезная помеха. Самыми крупными картами в его руке были компартии Франции и Италии, которые он подкармливал через только что организованный Коминформ. Ему достался контроль над Восточной Германией, но богатейшая Западная Германия, с Рурской областью и Сааром, была занята Америкой и ее союзниками. Его единственным козырем было плачевное состояние экономики Западной Европы. После германской оккупации и последующего вторжения союзников с запада промышленность была превращена в хлам. Хотя США продолжали настаивать на свободных выборах в Польше, для политиков в Вашингтоне гораздо большее значение имело объединение Германии. Для достижения этой цели между оккупирующими сторонами должен был быть заключен мирный договор (с Германией). Сталин не был идиотом. Без формально заключенного мирного договора Германия оставалась оккупированной и разделенной страной. Условия жизни по всей Западной Европе будут продолжать ухудшаться, что, в свою очередь, возбудит рост и повысит влиятельность компартий в западных странах.
Когда четыре страны по безоговорочной капитуляции оккупировали Германию, они оставили существующую германскую валюту, дойчемарку. Советские военные, которые перед тем не получали плату в течение трех лет, теперь задним числом были вознаграждены в марках. Но на них в полуразрушенном Берлине мало что можно было приобрести. Берлин, разделенный на четыре части, но без стен, был уникальным городом, где относительно просто можно было попасть из одной зоны оккупации в другую.
Ничто не передает язык и культуру, как визуальное изображение. В XX веке двумя самыми узнаваемыми изображениями стали кинообразы Чарли Чаплина и мультики Уолта Диснея. В любом уголке мира приключения Микки-Мауса привлекали миллионы зрителей. Хороший капиталист — это тот, кто не только чувствует возможности, но и умеет их эксплуатировать. Неизвестно, кто первый в Берлине додумался продавать наручные часы с изображением Микки-Мауса. Но здесь было все гениально просто. Нужно было съездить в Швейцарию, купить там часы по доллару за штуку (с Микки-Маусом), потом вернуться в Берлин и предложить эти часы в десятки раз дороже русским солдатам, не знающим, куда потратить их деньги.
Еще до возвращения солдат домой марка снова стала конвертироваться в доллар. Многие американские джи-ай сделали себе крупные состояния, продавая эти часы. До момента выпуска новой марки в американской зоне оккупации в 1948 году было обменено около 2 миллиардов марок в долларовом исчислении. Из этого можно заключить, насколько обширна была торговля Микки-Маусами и автоматическими ручками. Командующий генерал Дуайт Эйзенхауэр и его подчиненные проспали эту масштабную аферу. А в Японии генерал Дуглас Мак-Артур заменил старую иену на новую валюту в течение всего шести месяцев.
Тем временем переговоры о мирном договоре с Германией, ведущиеся между госсекретарем Бирнсом и русским министром иностранных дел Вячеславом Молотовым, шли в никуда. Задача Молотова состояла в затягивании времени. Бирнс был человеком прожженным, его характеристики как политика и администратора были выше, чем у кого-либо в Америке. Бывший губернатор, сенатор, судья Верховного суда, он был правой рукой Рузвельта во время войны, взяв на себя все заботы об экономике страны, тогда как Рузвельт сосредоточился на войне и иностранных делах. Трумэн доверял Бирнсу, но был недоволен затягиванием переговоров. Когда Бирнс вернулся в Штаты, между ними возникло взаимное непонимание, в результате чего Бир! с ушел в отставку.
Оставался лишь один человек, к которому Трумэн мог обратиться, кому он доверял и кто наверняка получил бы одобрение в сенате, — это генерал Джордж Маршалл. Маршалл руководил армией страны на обоих театрах военных действий — европейском и азиатском. В 1946 году он был отозван из отставки Трумэном, испытывающим последний приступ надежды организовать соединенное правительство китайских коммунистов во главе с Мао Цзэдуном и китайскими националистами во главе с Чан Кайши. Это была неблагодарная работа. Ничего не получалось разрулить. Оба лидера хотели непременно выйти победителем из гражданской войны, грохотавшей тогда в Китае. Помимо дара военного стратегического планирования, Маршалл обладал умением тонко наблюдать людей. Как глава Генштаба, он принял решение послать Эйзенхауэра поверх голов более старших по чину, для вторжения в Северную Африку и затем во Францию. Он принял это решение, основываясь на том, что здесь нужны и стратег, и хитроумный политик. Как командующий вторжением союзных войск в Нормандию, Эйзенхауэр превзошел несколько чрезмерно хвалимого британского генерала Бернарда Монтгомери, считавшего, что имеет все командирские полномочия, тогда как действовал всегда по указке Черчилля, который тоже возомнил себя военным экспертом. Кроме того, пришлось уламывать и де Голля, и генерала (военного, но совершенно не политика) Джорджа Паттона. Все это ему удалось, и это было подтверждением правильности выбора Маршалла.
Принимая должность госсекретаря, Маршалл провел консультации со своим предшественником и с президентом. Вместо того чтобы ждать встречи с Молотовым в Париже, он решил отправиться прямиком в Москву. Его переводчик, Чип Болен,
