в страны ЕС кофе, но не футболки, если они сшиты из импортной, например китайской, ткани. Некоторым товарам доступ на европейский рынок закрывают произвольные нормативы в области экологии и безопасности – часто они вводятся именно в качестве протекционистской меры, а не с целью реального улучшения качества и экологичности изделий.Конечно, точно подсчитать ущерб, который наносит развивающимся странам протекционистская политика, весьма непросто, но такие попытки делаются. В докладе лейбористского правительства Великобритании по вопросам глобализации утверждается, что сокращение импортных пошлин в промышленно развитых государствах и странах третьего мира на 50 % принесло бы последним дополнительные доходы в размере примерно 150 миллиардов долларов – эта цифра втрое превышает объем всей международной помощи, направляемой на цели развития. По оценкам ЮНКТАД, получив больший доступ на рынки богатых государств, развивающиеся страны смогли бы увеличивать экспорт на 700 миллиардов долларов в год, что в 14 раз превышает общий объем получаемой ими помощи в целях развития9.
Опыт Латинской Америки
Одно из традиционных опасений, связанных с развитием торговли между Севером и Югом, заключается в том, что его результатом станет зависимость третьего мира от экспорта сырья в промышленно развитые страны. Придерживаясь принципов свободной торговли, утверждают сторонники этой точки зрения, развивающиеся страны никогда не смогут осуществить индустриализацию и перейти к экспорту промышленной продукции. Поэтому во многих из этих стран возобладала идея о «замещении импорта», согласно которой государство под защитой заградительных тарифов должно строить и развивать национальную промышленность за счет производства товаров, которые в противном случае приходилось бы ввозить из-за рубежа. Целью такой политики является своего рода автаркия – способность удовлетворять все потребности за счет собственных ресурсов, а не специализация, ставящая страну в зависимость от международной торговли. «Теория зависимости» быстро обрела популярность после Второй мировой войны; немало сторонников у нее нашлось и на Западе. Именно поэтому в 1960-х годах западные наблюдатели предполагали, что Северная Корея – страна с закрытой экономикой – «перегонит» Южную Корею, взявшую курс на развитие экспортных отраслей, и оценивали перспективы маоистского Китая куда выше, чем Тайваня с его ориентацией на торговлю. Политика «замещения импорта» проводилась также в Индии и ряде африканских стран, однако образцом для них послужил послевоенный опыт Латинской Америки10.В том, что руководство Чили, Бразилии, Аргентины и ряда других латиноамериканских стран взяли на вооружение эту концепцию, нет ничего удивительного. С середины XIX века этот регион переживал экономический бум за счет экспорта небольшого количества видов сырья – таких, как кофе, бананы, сахар, хлопок и медь. Это, однако, не обеспечивало латиноамериканским странам всестороннего развития, поскольку их общество имело ярко выраженную сословную организацию. Небольшой привилегированный слой латифундистов владел гигантскими земельными угодьями, на которых трудились легионы обездоленных и неквалифицированных батраков, зачастую получавших жалованье натурой – продукцией, производившейся в этих поместьях. Малочисленная элита получала со своей собственности огромные прибыли, но не вкладывала их в дело. Закупать машины, увеличивающие производительность труда, ей было незачем, поскольку рабочая сила имелась в избытке; в повышении урожайности также не было заинтересованности – посевных площадей хватало, а если возникала необходимость их расширить, землю просто отнимали у местных жителей. В результате сельское хозяйство не развивалось; спрос на промышленную продукцию тоже не увеличивался, поскольку доходы людей оставались низкими. Представители элиты не проявляли интереса ни к технологическим усовершенствованиям, ни к улучшению организации производства. Что же касается работников, то низкий образовательный уровень, социальная дискриминация и регулирование торговли не позволяли им заняться малым бизнесом. Экономика латиноамериканских государств по-прежнему зависела от экспорта нескольких видов сырья. Когда в 1930 году разразился мировой экономический кризис и богатые страны вновь ввели протекционистские барьеры, это стало страшным ударом для стран Латинской Америки. Возможности для экспорта, служившего основой их экономики, практически исчезли.Приведенный пример показывает, что сама по себе торговля не всегда приводит к динамичному развитию, если речь идет о странах, где господствует угнетение. Когда ситуация в стране статична, а в обществе царят привилегии для немногих и дискриминация, торговля редко оказывается в состоянии решить эти проблемы. Для этого население данной страны должно получить свободу и возможность самостоятельной экономической деятельности. Необходима земельная реформа, способная положить конец феодальным пережиткам, а также либерализация рынков и развитие системы образования. Однако власти латиноамериканских государств и ученые-марксисты, развивавшие «теорию зависимости», сделали из сложившейся ситуации совершенно иные выводы. Опыт истории, утверждали они, показывает, что развитие торговли чревато пагубными последствиями, поэтому государства должны стремиться к автаркии и проводить индустриализацию за счет внутренних резервов. Таким образом, все свалили «с больной головы на здоровую». Латиноамериканские страны, оставив в неприкосновенности сословные привилегии и продолжая политику государственного вмешательства в экономику, начали борьбу со свободной торговлей.Проводимую ими политику можно назвать классическим образцом протекционизма – и экономического самоубийства. Правительства латиноамериканских стран выделяли огромные средства на развитие национальной промышленности, защищая ее высоченными тарифными барьерами. В 1950-х годах были введены жесткие запреты или квоты на импорт, а тарифы составляли в среднем 100–200 % от стоимости товара. Поскольку потребители лишились возможности покупать зарубежные товары, национальная промышленность быстро увеличивала объемы производства, демонстрируя высокие темпы роста. Однако предприятия, защищенные от конкуренции, не проводили технической и организационной модернизации. Происходило лишь расширение уже устаревших и неэффективных отраслей промышленности. Поскольку внутренние цены превышали мировые, у корпораций ослабли стимулы для экспорта продукции. Экономика все больше подчинялась политике: государство стремилось управлять трудовыми ресурсами, ценами и производством в целях индустриализации. Государственный контроль над экономикой постоянно усиливался – в Аргентинец примеру, были национализированы даже цирки. В результате корпорации тратили больше средств и усилий на то, чтобы попасть в фавор к властям предержащим, чем на оптимизацию производства. Сформировались мощные лоббистские группы, требовавшие привилегий или компенсации за привилегии, предоставленные другим группам. Ситуация в сфере распределения все больше определялась ходом политической борьбы и все меньше – рыночными механизмами.Люди, не занимавшие высокого положения в обществе и не входившие в мощные лоббистские коалиции – индейцы, сельские батраки, представители малого бизнеса, жители трущоб, – все глубже погружались в нищету. Из-за тарифов снизилась их покупательная способность, а высокая инфляция, раскрученная для финансирования растущих государственных расходов, обесценивала их скудные сбережения. Неравенство в латиноамериканских странах – и без того весьма значительное – достигло неимоверного уровня. Возводились роскошные дворцы, и одновременно как грибы множились кварталы трущоб. Лишь немногие дети «рождались в рубашке», уделом большинства были улица и голод. О Рио-де-Жанейро говорили: «его центр – как Париж, а окраины – как Эфиопия». В Бразилии на долю самых богатых 10 % населения приходилось 50 % ВВП (для сравнения – в США этот показатель равен 25 %, в Швеции меньше 20 %). Недовольство граждан правящие классы направляли против «внешних врагов». Защищая свои привилегии, они утверждали, что проводимая ими политика просто безупречна, – а в бедственном положении людей виноваты иностранные державы, прежде всего США.Нищим потребителям приходилось покупать самое необходимое по завышенным ценам, а крупные предприниматели, защищенные тарифными барьерами, богатели. В 1960-х годах автомобиль в Чили стоил в три раза дороже, чем на мировом рынке, так что лишь богачи могли позволить себе иметь машину. Рост цен затрагивал и промышленность, ведь она нуждалась в оборудовании – например, в грузовиках для перевозки продукции. Поскольку реализация товаров, произведенных по ту сторону тарифных барьеров, на внутреннем рынке была запрещена, правительства латиноамериканских стран поощряли создание на своей территории филиалов иностранных фирм. Однако это не приводило к внедрению прогрессивных методов производства: западные компании быстро приспосабливались к особенностям проводившейся в этих странах экономической политики. Вместо специализации и повышения эффективности они превращались в «мастеров на все руки», производя любые товары, которые нельзя было ввозить из-за рубежа. Они создавали специальные подразделения по работе с местным бюрократическим аппаратом: их задачей было получать разрешения на открытие дела, льготные кредиты, ценовые привилегии и подряды на государственные проекты. Дружеские отношения с местными элитами стали методом увеличения прибылей в бизнесе, в результате чего он превратился в негативный фактор политической обстановки. Ограничение деятельности корпораций только внутренним рынком исключало снижение издержек за счет расширения производства, а отсутствие конкуренции лишало их необходимости совершенствовать техническое оснащение и организационную структуру.Латинская Америка все больше отставала от других регионов мира в промышленном развитии. Из-за неконкурентоспособное™ на мировом рынке, ставшей результатом десятилетий протекционистской политики, экономика этих стран все больше зависела от льгот и импортных тарифов, которые, в свою очередь, способствовали ее дальнейшему отставанию. В итоге огромное значение для этих стран вновь приобрел экспорт сырья, за счет которого приходилось финансировать возрастающий импорт оборудования и полуфабрикатов для промышленности. Однако, поскольку государство по-прежнему держало сельское хозяйство и экспортные отрасли «на голодном пайке», развитие этих секторов тормозилось все больше и больше. Возможность развивать именно те отрасли народного хозяйства, которые обладали конкурентоспособностью на мировом рынке, оставалась нереализованной. Миллионы людей покидали деревню, пополняя население городских трущоб. В конечном итоге экономика оказалась не в состоянии поддерживать устаревший промышленный сектор. Значительные зарубежные займы, привлеченные в 1970-х годах, лишь отсрочили неизбежный крах и усугубили его последствия: в 1982 году, когда Мексика приостановила выплаты по кредитам, в Латинской Америке разразился долговой кризис беспрецедентного масштаба. За три года доход надушу населения в странах региона снизился на 15 %; 1980-е годы стали периодом постоянных финансовых кризисов и гиперинфляции. Лишь экономические реформы и либерализация торговли в конце десятилетия позволили некоторым из этих государств встать на ноги и повысить темпы роста экономики. Проблема, однако, заключается в том, что из-за огромного долгового бремени и ограниченности объемов внешней торговли эти страны и сегодня подвержены экономическим неурядицам. В этом мы убедились на примере аргентинского кризиса 2001 года. Если доходы страны от экспорта, за счет которых она расплачивается с долгами, невелики, даже небольшой дисбаланс в бюджете способен потрясти до основания всю ее экономику. Народы Латинской Америки и сегодня «расплачиваются по счетам» за «общество привилегий» и протекционистскую политику.Впрочем, пример Чили показывает, что и в этом регионе динамичное развитие вполне возможно. Когда диктатор Аугусто Пиночет понял, что продолжение прежней политики – раскручивания инфляции и государственного регулирования – ведет к экономическому краху, он начал прислушиваться к советам экономистов-рыночников. В отличие от других стран региона с авторитарными режимами, власти Чили примерно с 1975 года начали либерализацию экономики и переход к свободной торговле. Результатом стал мощнейший рост; к 1995 году реальные доходы в стране увеличились вдвое, детская смертность снизилась с 6 до 1 %, а средняя ожидаемая продолжительность жизни возросла с 64 до 73 лет. Сегодня уровень жизни в Чили почти сравнялся со странами Южной Европы – какой разительный контраст с ситуацией в
