что не любит танцевать по-настоящему, просто повторяет из года в год давно заученное. И все, что было безобразным, так им и осталось. Он, конечно, этого не замечает.
— Его так научили, — сказал Элихио. — Я тоже танцевал в Ториме и знаю: нужно делать так, как тебя учат.
— Валенсио — танцор не из лучших, — промолвил Эскуере. — Есть и другие. Взять хотя бы Сакатеку.
— Сакатеку ты с ним не равняй, — сердито возразил дон Хуан. — Он — человек знания. Он танцует потому, что имеет к этому склонность. Я хотел сказать только то, что вам, не танцорам, танцы не приносят никакой радости. Возможно, если бы вы хорошо танцевали, некоторые из вас получали бы удовольствие. Но вы в танцах не разбираетесь, и радости вам от них никакой. Вот вы и напиваетесь. Взгляните на моего внука.
— Ну ладно, дед, хватит! — обиделся Лусио.
— Он не лентяй и не тупица, — продолжал дон Хуан, — но на что он способен, кроме выпивки?
— Скупает кожаные куртки, — подсказал дон Хенаро, и все покатились со смеху.
Лусио тем временем приложился к стаканчику.
— А как пейотль может все это изменить? — снова спросил Элихио.
— Если бы Лусио нашел покровителя, его жизнь стала бы совершенно другой. Не знаю какой, но другой, — сказал дон Хуан.
— Бросил бы пить? — не унимался Элихио.
— Возможно. Для настоящей жизни нужно кое-что еще, кроме текилы. И покровитель дал бы ему это.
— Должно быть, пейотль — вкусный? — спросил Элихио.
— Не сказал бы, — возразил дон Хуан.
— Он позволяет получить удовольствие от жизни.
— Какое же удовольствие, если он невкусный? — упорствовал Элихио. — Чушь какая-то.
— Никакой чуши, — горячо возразил дон Хенаро. — Пейотль сдвигает мозги, и жизнь представляется раем, что бы ты в это время ни выделывал.
Все засмеялись.
— Никакой чуши, — спокойно повторил дон Хуан, — если вспомнить, как мало мы знаем и как много еще предстоит узнать. Водка — вот что сводит с ума. Она туманит глаза. Мескалито же, наоборот, обостряет видение. Он дает прозрение!
Лусио и Бениньо посмотрели друг на друга и улыбнулись — слышим, мол, не первый раз. Хенаро и Эскуере заговорили о чем-то своем. Виктор громко смеялся. Кажется, только Элихио заинтересовался словами дона Хуана.
— Как же пейотль это делает? — спросил он.
— Прежде всего, — стал объяснять дон Хуан, — ты должен захотеть с ним познакомиться, и это главное. Затем ты отдаешься ему и встречаешься с ним много раз, прежде чем сможешь сказать, что познал его.
— А потом? — спросил Элихио.
— А потом съезжаешь с крыши — и задницей о землю! — не удержался Хенаро.
Все так и грохнули.
— Это целиком зависит от тебя, — невозмутимо продолжал дон Хуан. — Не бойся его, и он научит тебя, как правильно жить.
Наступило молчание; казалось, гости устали. Бутылка опустела. Лусио, поколебавшись, открыл следующую.
— А у Карлоса кто покровитель — пейотль? — спросил Элихио.
— Не знаю, — сказал дон Хуан. — Он трижды встречался с Мескалито, спросите его самого.
Все обернулись ко мне, и Элихио спросил:
— Ты в самом деле ел пейотль?
— Да.
Было похоже, что дон Хуан все-таки завладел вниманием собравшихся. Они не только перестали смеяться, но и захотели услышать от меня, что я испытывал при этом.
— Тебе не своротило рот? — спросил Лусио.
— Еще как, ужасная гадость.
— Зачем же ты ел? — спросил Бениньо.
Я стал объяснять, какой огромный интерес представляет учение дона Хуана о пейотле для западного человека. Я подтвердил, что все, сказанное им, — правда и каждый может проверить это на себе.
Но слушатели только улыбались. Я смутился. Я осознал всю бездарность моего рассказа и совсем растерялся. Дон Хуан пришел мне на помощь.
— Скажи, ты ведь не искал покровителя, когда впервые встретился с Мескалито?
Я ответил, что мною двигало только любопытство и желание познакомиться с ним.
Дон Хуан назвал мои стремления безупречными. Именно поэтому, сказал он, Мескалито так благотворно на меня подействовал.
— Тебя тоже рвало, и ты мочился на каждом шагу? — с подковыркой спросил Хенаро.
Я признался, что было и такое. Все засмеялись. Никто меня больше не слушал, кроме Элихио.
— А что ты видел? — спросил он.
Дон Хуан посоветовал вспомнить самое существенное, и я рассказал все по порядку. Когда я кончил, первым высказался Лусио:
— Судя по всему, пейотль — ужасная дурь, и я рад, что не баловался им.
— Как раз то, о чем я говорил, — молвил Хенаро. — Эта штука в момент лишает рассудка.
— Но Карлос его не лишился. Как ты это объяснишь? — спросил дон Хуан.
— Это еще как сказать, — возразил тот. Все засмеялись, в том числе дон Хуан.
— Тебе было страшно? — спросил Бениньо.
— Да.
— Зачем же ты тогда ел? — удивился Элихио.
— Он сказал, что стремился к знанию, — ответил за меня Лусио. — Карлос скоро станет как мой дед. Оба только и твердят о знании, а спросите, что они хотят знать, — ни тот, ни другой не объяснит.
— Что такое знание, словами не объяснишь, — сказал дон Хуан. — У каждого оно свое. Общее только то, что каждому человеку Мескалито раскрывает свои тайны лично. Если судить по речам Хенаро, я бы не советовал ему встречаться с Мескалито. Но, что бы он ни говорил, несомненно одно: Мескалито повлиял бы на него самым благотворным образом. Как именно? Узнать об этом он может только сам, и это я и называю знанием.
Дон Хуан поднялся.
— Пора домой, — сказал он. — Лусио пьян, а Виктор уже спит.
Через два дня, 6 сентября, Лусио, Бениньо и Элихио зашли за мной и позвали поохотиться. Они молча ждали, когда я кончу возиться со своими записями. Как бы предупреждая, что хочет сказать нечто важное, Бениньо хмыкнул себе под нос, потом сообщил:
— Лусио говорит, что хочет попробовать пейотль.
— Серьезно? — спросил я.
— Да, мне бы хотелось.
— Лусио говорит, что съест несколько шариков, если ты купишь ему мотоцикл.
Лусио и Бениньо переглянулись и захохотали.
— Почем в Штатах мотоциклы? — спросил Лусио.
Я сказал, что можно купить за сотню долларов.
— Совсем недорого, а? Ты вполне мог бы купить ему мотоцикл, — сказал Бениньо.
— Может, посоветуемся с твоим дедом? — предложил я Лусио.
— Ни в коем случае, — запротестовал Лусио. — Не говори ему об этом. Он — чокнутый и все дело; испортит. И вообще — старый и слабоумный дед, сам не понимает, что делает.
— Когда-то он был настоящим колдуном, — добавил Бениньо. — Понимаешь, настоящим. Мои родители рассказывали, он был одним из лучших. А потом пристрастился к пейотлю и стал никем. Да и состарился к тому же.
— Только и долдонит про свой пейотль, — сказал Лусио.
— Пейотль — дрянь, — вступил в разговор Бениньо. — Знаешь, мы его пробовали. Лусио стащил у деда мешочек, и мы попробовали. Ну и дерьмо!
— Вы его глотали? — спросил я.
— Нет, выплевывали, — сказал Лусио. — А потом выбросили весь мешочек к чертям.
Это воспоминание обоих развеселило. Между тем Элихио рта не раскрыл и даже не улыбнулся.
— Элихио, — спросил я, — а ты бы хотел попробовать пейотль?
— Нет, — ответил он, — даже за мотоцикл. Лусио и Бениньо сочли это очень смешным и захохотали.
— И все-таки, — добавил Элихио, — в старике что-то есть.
— Да брось ты, — прервал его Лусио, — мой дед выжил из ума.
— Не без того, — поддакнул Бениньо.
Их суждения о доне Хуане показались мне по-детски несерьезными. Я решил-заступиться и сказал, что дон Хуан был и остается одним из самых великих колдунов. Я напомнил, что дону Хуану уже за семьдесят, а он сильнее и подвижнее любого из нас, и поспорил, что они не сумеют подкрасться к нему незаметно.
— К деду не подкрадешься! — с гордостью сказал Лусио. — Он брухо.
Я заметил, что только что они называли дона Хуана старым и слабоумным.
— К брухо не подкрадешься, даже если он старый, — со знанием дела объяснил Бениньо. — Его можно одолеть только скопом, когда он спит. Как это сделали с Севикасом. Людям надоело его колдовство, и они его убили.
Я попросил рассказать подробнее, но оказалось, что это случилось давно: то ли еще до их рождения, то ли когда они были совсем детьми. Элихио добавил, что о Севикасе люди говорили, будто он всего-навсего дурак: настоящему колдуну зло причинить невозможно. Мне хотелось узнать, какого они вообще мнения о колдунах. Оказалось, что колдуны их не очень-то интересуют. К тому же они горели желанием отправиться на охоту и пострелять из привезенного мной ружья.
Мы молча отправились в густой чапараль. Шедший впереди Элихио обернулся и сказал:
— Может, мы и в самом деле придурки и дон Хуан прав. Подумать только, как мы живем!
Лусио и Бениньо стали ему возражать. Я выбрал середину. Согласился с Элихио и сказал, что не раз ловил себя на мысли, что живу не так, как надо. Бениньо удивился: мне ли жаловаться, когда у меня есть и деньги, и машина. Я заметил, что они ничуть не беднее: у каждого свой участок земли. Парни хором ответили, что хозяин их земли — государственный банк. Я сказал, что хозяин моей машины — тоже банк, который находится в Калифорнии. Моя жизнь не лучше, чем у них, просто она другая. Тут мы вошли в заросли.
Ни оленей, ни кабанов мы не встретили, зато подстрелили трех кроликов. На обратном пути зашли к Лусио, и он объявил, что его жена приготовит жаркое из крольчатины. Бениньо отправился в лавку купить бутылку текилы и содовой. Вернулся вместе с доном Хуаном.
— Никак дед себе в лавке пиво покупал? — со смехом спросил Лусио.
— Извините, что пришел незваный, — сказал дон Хуан. — Хочу узнать у Карлоса, не собирается ли он в Эрмосильо.
Я сказал, что думаю поехать туда завтра. Бениньо тем временем стал раздавать бутылки с содовой. Элихио отдал свою дону Хуану, и поскольку у яки отказаться от подарка — значит глубоко обидеть человека, дон Хуан ее спокойно принял. Я отдал Элихио свою, и тому пришлось ее взять. Тогда Бениньо отдал мне свою. А Лусио, который сразу понял, что к чему, уже свою бутылку прикончил. Он повернулся к Бениньо, на лице которого застыла трогательная гримаса, и со смехом проговорил:
— Плакала
