такому выбору. А превыше всего он должен быть уверенным, что его ученик изберет мир и жизни воина. Я добился этого, попросив тебя помочь мне победить ля Каталину. Я сказал тебе, что она собирается меня убить, и что мне нужна твоя помощь, чтобы освободиться от нее. Я честно предупредил тебя относительно последствий твоего выбора и дал тебе массу времени, чтобы решить принимать его или нет.
Я ясно помнил, что дон Хуан отпустил меня в тот день. Он сказал мне, что если я не хочу ему помочь, то я свободен уехать и никогда не возвращаться назад. Я ощущал в тот момент, что я свободен выбрать свой собственный курс и не имею по отношению к нему никаких обязанностей.
Я покинул его дом и уехал со смесью печали и радости. Мне было жалко, что я покидаю дона Хуана и все же я был счастлив, что разделался со всей его деятельностью, которая приведет меня в расстройство. Я подумал о Лос-Анжелесе, о своих друзьях и обо всем том распорядке повседневной жизни, который ожидал меня. О тех маленьких распорядочках, которые всегда давали мне так много приятного. На некоторое время я ощутил эйфорию. Запутанность дона Хуана и его жизни была позади, и я был свободен.
Однако мое счастливое настроение длилось недолго. Мое желание покинуть мир дона Хуана было нестойким. Моя рутина потеряла свою силу. Я попытался подумать о чем-нибудь, что я хотел бы делать в Лос-Анжелесе, но там не было ничего. Дон Хуан однажды говорил мне, что я боюсь людей и научился защищаться тем, что ничего не желал. Он сказал, что не желать ничего было прекраснейшим достижением воина. В моей глупости однако, я расширил чувство нежелания ничего и заставил его проникнуть в чувство, что мне все нравится. Поэтому моя жизнь была пустой и нудной.
Он был прав. И пока я ехал на север по шоссе весь груз моего безумия совершенно неожиданно в конце концов свалился на меня. Я начал понимать масштаб моего выбора. Я в действительности покидал волшебный мир непрерывного обновления для своей тихой и нудной жизни в Лос-Анжелесе. Я начал вспоминать свои пустые дни, особенно ясно мне вспомнилось одно воскресенье. Весь день я чувствовал беспокойство от того, что было нечем заняться. Никто из моих друзей не пришел ко мне в гости, никто не пригласил меня на вечеринку. Те люди, к которым я хотел пойти, не оказались дома, и, что хуже всего, я уже успел пересмотреть все фильмы, которые шли в городе. К концу дня в полном отчаянии я еще раз просмотрел список кинофильмов и нашел один, который мне никогда не хотелось посмотреть. Он шел в городке, находящемся в 35 милях отсюда. Я поехал его смотреть. Он мне совершенно не понравился, но даже это было лучше, чем полное ничегонеделание.
Под грузом мира дона Хуана я изменился. Так, например, с тех пор, как я встретился с ним, у меня не было времени, чтобы горевать. Одного этого было для меня достаточно. Дон Хуан действительно правильно был уверен, что я изберу мир воина. Я развернулся и поехал назад к его дому.
— Что случилось бы, если бы я выбрал ехать назад в Лос-Анжелес? — спросил я.
— Это было бы невозможностью, — сказал он. — такого выбора не существовало. Все, что от тебя требовалось — это позволить твоему тоналю осознать, что это он решил вступить в мир магов. Тональ не знал, что решение находится в царстве нагваля. Все, что мы делаем, когда мы решаем, так это признаем, что что-то вне нашего понимания установило рамки нашего так называемого решения, м все, что мы делаем, так это идем туда.
В жизни воина есть только одна вещь. Один единственный вопрос, который действительно не решен: насколько далеко можно пройти по тропе знания и силы. Этот вопрос остается открытым, и никто не может предсказать его исход. Я однажды говорил тебе, что свобода воина состоит в том, чтобы или действовать неуязвимо, или действовать как никчемность. В действительности неуязвимость — единственное действие, которое свободно, и таким образом оно является единственной мерой духа воина.
Дон Хуан сказал, что после того,как ученик сделает свое решение вступить в мир магов, учитель даст ему прагматическое задание, задачу, которую он должен выполнить в своей повседневной жизни. Он объяснил, что та задача, которая должна подходить к личности ученика, обычно бывает своего рода растянутой жизненной ситуацией, в которую ученик должен попасть и которая будет являться средством, постоянно воздействующим на его взгляд на мир. В моем собственном случае я понимал такую задачу скорее как жизненную шутку, чем как серьезную жизненную ситуацию. Со временем, однако, мне наконец стало ясно, что я должен быть очень усердным по отношению к ней.
— После того, как ученику была дана его магическая задача, он становится готовым к другому типу наставлений, — продолжал он. — здесь он уже воин. В твоем случае, поскольку ты уже не был учеником, я обучил тебя трем техникам, которые помогали сновидению: разрушение распорядка жизни, бег силы и неделание. Ты был очень инертен, онемевший как ученик и онемевший как воин. Ты старательно записывал все, что я тебе говорил, и все, что с тобой происходило, но ты не действовал в точности так, как я говорил тебе. Поэтому мне все еще приходилось подстегивать тебя растениями силы.
Затем дон Хуан шаг за шагом представил мне картину того, как он отвлек мое внимание от сновидения, заставив меня поверить, что важным моментом является очень трудная деятельность, которую он назвал неделание и которая состояла из перцептивной игры фокусирования внимания на трех чертах мира, которые обычно проходили мимо него, таких как тени предметов. Дон Хуан сказал, что его стратегией было отделить неделание, окружив его самой строгой секретностью.
— Неделание, как и все остальное — очень важная техника. Но она не была основным моментом, — сказал он. — ты попался на секретность. Ты — балаболка, и вдруг тебе доверили секрет!
Он засмеялся и сказал, что может себе вообразить те трудности, через которые я прошел, чтобы держать рот закрытым.
Он объяснил, что разрушение рутины, бег силы и неделание были проспектами к обучению новым способам восприятия мира, и что они давали воину намек на невероятные возможности действия. По идее дона Хуана знание отдельного и прагматического мира сновидения делалось возможным посредством использования этих техник.
Сновидение — это практическая помощь, разработанная магами. Они знали то, что делают и искали полезности нагваля, обучая свой тональ, так сказать, отходить на секунду в сторону, а затем хвататься вновь. Это утверждение не имеет для тебя смысла. Но этим ты и занимался все время. Обучал себя отпускаться не теряя при этом своих шариков. Сновидение, конечно, является венцом усилий магов. Полным использованием нагваля.
Он прошелся по всем упражнениям неделания, которые заставлял меня выполнять, по всем рутинным вещам моей повседневной жизни, которые он выделил для искоренения и по всем тем случаям, когда он вынуждал меня пользоваться бегом силы.
— Мы подходим к концу моего пересказа, — сказал он. — теперь нам нужно поговорить о Хенаро.
Дон Хуан сказал, что в тот день, когда я встретился с Хенаро, был очень важный знак. Я сказал ему, что не могу вспомнить ничего необычного. Он напомнил мне, что в тот день мы сидели на скамейке в парке. Он сказал, что ранее упомянул мне, что собирается встретиться с другом, которого я никогда раньше не видел, и потом, когда этот друг появился, я узнал его без всяких колебаний в гуще большой толпы. Это был тот знак, который заставил их понять, что Хенаро — мой бенефактор.
Когда он об этом сказал, я вспомнил, что мы сидели и разговаривали, а потом я повернулся и увидел небольшого поджарого человека, который излучал необыкновенную жизненность или грацию, или просто самобытность. Он только что повернул из-за угла в парк. В шутливом настроении я сказал дону Хуану, что его друг приближается к нам, и что, судя по тому, как он выглядит, он наверняка является магом.
— С того дня и далее Хенаро рекомендовал, что мне с тобой делать. Как твой гид в нагваль, он представил тебе безукоризненные демонстрации, и каждый раз, когда он выполнял действие как нагваль, ты оставался со знанием, которое противоречило твоему разуму и выходило за его границы. Он разобрал твою картину мира, хотя ты не осознаешь этого. Опять же, в этом случае ты вел себя так же, как в случае с растениями силы. Тебе нужно было больше, чем было необходимо. Несколько выпадов нагваля было бы достаточно, чтобы разрушить картину мира. Но даже до сего дня после всех выступлений нагваля твоя картина кажется неуязвимой. Как ни странно, но это твоя лучшая черта.
— В целом, затем, работа Хенаро должна была подвести тебя к нагвалю. Но здесь мы встречаемся со странным вопросом: что должно было быть подведено к нагвалю?
Он подтолкнул меня движением глаз ответить на этот вопрос.
— Мой разум? — спросил я. — Нет, разум здесь не имеет значения. Разум выключается в ту же секунду, как только оказывается за своими узкими границами.
— Тогда это был мой тональ, — сказал я. — Нет, тональ и нагваль являются двумя естественными частями нас самих, -сказал он сухо. — они не могут вести одна в другую.
— Мое восприятие? — спросил я. — Вот тут ты попал, — закричал он, как если бы я был ребенком, который дал правильный ответ. — теперь мы подходим к объяснению магов. Я уже предупреждал тебя, что оно ничего не объясняет и все же…
Он остановился и взглянул на меня сияющими глазами. — Это еще один из трюков магов, — сказал он.
— О чем ты говоришь? Какой еще трюк? — спросил я с оттенком тревоги.
— Объяснение магов, конечно, — ответил он. — ты увидишь это сам. Но давай продолжим. Маги говорят, что мы находимся внутри пузыря. Это тот пузырь, в который мы были помещены в момент своего рождения. Сначала пузырь открыт, но затем он начинает закрываться, пока не запаяет нас внутри себя. Этот пузырь является нашим восприятием. Мы живем внутри этого пузыря всю свою жизнь. А то, что мы видим на его круглых стенах, является нашим собственным отражением.
Он наклонил голову и взглянул на меня искоса. Он хихикнул.
— Ты с ума сошел, — сказал он. — тебе полагается задать здесь вопрос.
Я засмеялся.
