обсуждение рефлексирующей природы нашего мира. Мир, согласно дону Хуану, должен соответствовать его описанию. Это описание отражает себя.

Другим моментом его разъяснения было то, что мы научились соотносить себя с нашим описанием мира в терминах того, что я назвал «привычки». Я ввел то, что считал более всеобъемлющим термином «намеренность» — свойство человеческого сознания посредством которого соотносятся с объектом или намереваются иметь этот объект в таком именно виде.

Наш разговор вызвал крайне интересное рассуждение. Будучи рассмотренным в свете объяснений дона Хуана, мой «разговор» с койотом приобретал новые черты. Я действительно намеренно вызвал «диалог», поскольку я никогда не знал другого пути намеренной коммуникации. Я также преуспел в том, чтобы заставить его отвечать описанию, соответственно которому коммуникация происходит через диалог. И, таким образом, я заставил описание отразиться.

Я испытал момент огромного подъема. Дон Хуан засмеялся и сказал, что быть до такой степени тронутым словами, это другой аспект моей глупости. Он сделал комический жест разговора без звуков.

— Мы все проходим через одни и те же фокусы, — сказал он после длинной паузы. — единственный способ преодолеть их состоит в том, чтобы продолжать действовать как воин. Остальное придет само собой и посредством себя самого.

— А что остальное, дон Хуан? — Знание и сила. Люди знания обладают и тем и другим. И в то же время никто из них не сможет сказать, каким образом они их приобрели за исключением того, что они неуклонно действовали как воины, и в определенный момент все изменилось.

Он взглянул на меня. Казалось, он был в нерешительности. Затем он быстро встал и сказал, что у меня нет иного выхода, как продолжить свое свидание со знанием.

Я ощутил озноб. Мое сердце начало колотиться. Я поднялся, и дон Хуан обошел вокруг меня, как бы рассматривая мое тело со всех возможных углов. Он сделал мне знак сесть и продолжать писать.

— Если ты будешь слишком испуган, то ты не сможешь провести свое свидание. Воин должен быть спокоен и собран и никогда не ослаблять своей хватки.

— я действительно испуган, — сказал я. — бабочка или что иное, но что-то там лазает по кустам.

— Конечно, — воскликнул он, — мое возражение состоит в том, что ты настойчиво считаешь это человеком, точно также, как ты настойчиво думаешь, что разговаривал с койотом.

Какая-то часть меня полностью поняла, что он хочет сказать. Был, однако, другой аспект меня самого, который не отступался и, несмотря на очевидное, накрепко прицеплялся к рассудку.

Я сказал дону Хуану, что его объяснения не удовлетворяют мои чувства, хотя интеллектуально я полностью согласен с ним.

— В этом слабая сторона слов, — сказал он подбадривающе. — Они всегда заставляют нас чувствовать себя просвещенными, но когда мы оборачиваемся, чтобы посмотреть на мир, то они всегда предают нас, и мы кончаем тем, что смотрим на мир так же, как всегда это делали, без всякого просветления. По этой причине маг старается больше действовать, чем говорить. И как следствие этого, он получает новое описание мира. Новое описание,где разговор не является очень уж важным, и где новые поступки имеют новые отражения.

Он сел рядом со мной, посмотрел мне в глаза и попросил меня рассказать о том, что я действительно видел в чапарале.

На секунду меня охватила полная неопределенность. Я видел темную фигуру человека, но в то же время, я видел, как эта фигура превратилась в птицу. Таким образом я видел больше, чем мой рассудок давал мне возможным считать вероятным. Но вместо того, чтобы отбрасывать свой рассудок совершенно, что-то во мне выбрало отдельные части моего опыта, такие как размер и общие очертания темной фигуры и удержало их как разумную возможность, выбрасывая в то же время другие части, вроде того, что темная фигура превратилась в птицу. Таким образом я убедил себя, что видел человека.

Дон Хуан расхохотался, когда я выразил свои затруднения. Он сказал,что рано или поздно объяснение магов придет ко мне на помощь и тогда все сразу станет совершенно ясным. Без необходимости быть разумным или неразумным.

— А пока все, что я могу для тебя сделать, это гарантировать, что это не был человек, — сказал он.

Взгляд дона Хуана стал нервирующим. Мое тело невольно задрожало. Он заставил меня почувствовать раздражение и нервозность.

Я ищу отметки на твоем теле, — объяснил он. — ты можешь этого не знать, но сегодня вечером ты был в хорошенькой переделке.

— Что за отметки ты ищешь? — Не настоящие, физические отметки на твоем теле, но знаки, указания в твоих светящихся волокнах, в районах яркости. Мы — светящиеся существа, и все, что мы есть, и все, что мы чувствуем бывает видно в наших волокнах. Люди имеют яркость, свойственную только им. Это единственный способ отличить их от других светящихся живых существ.

— Если бы ты «видел» сегодня вечером, то ты заметил бы, что фигура в кустах не была светящимся живым существом.

Я хотел спрашивать дальше, но он приложил мне руку ко рту и заставил замолчать. Затем он нагнулся мне к уху и прошептал, что я должен слушать и попытаться услышать мягкое шуршание, мягкие приглушенные шаги бабочки по сухим листьям и ветвям на земле.

Я ничего не мог расслышать. Дон Хуан резко поднялся, взял лампу и сказал, что мы будем сидеть под навесом у его двери. Он вывел меня через заднюю дверь и обвел меня вокруг дома по краю чапараля. Вместо того, чтобы пройти через комнату и выйти из передней двери. Он объяснил, что необходимо было сделать наше присутствие явным. Мы наполовину обошли дом с его левой стороны. Шаг дона Хуана был исключительно медленным и неуверенным. Его рука тряслась, когда он держал лампу.

Я спросил его, что с ним случилось. Он мне подмигнул и прошептал, что большая бабочка, которая рыскает вокруг, имеет свидание с молодым человеком, и что медленная походка слабого старика была явным способом показать, с кем она встречается.

Когда мы наконец пришли к передней части дома, дон Хуан повесил лампу на балку и усадил меня спиной к стене. Сам он сел справа.

— Мы собираемся сидеть здесь, — сказал он. — а ты будешь писать и разговаривать со мной очень нормальным образом. Бабочка, которая бросилась на тебя сегодня, находится поблизости в кустах. Через некоторое время она подойдет поближе взглянуть на тебя. Вот почему я повесил лампу на балку прямо над тобой. Свет поможет бабочке найти тебя. Когда она подойдет к краю кустов, она позовет тебя. Это очень специфический звук. Звук сам по себе может помочь тебе.

— Что это за звук, дон Хуан? — Это песня, навязчивый зов, который производят бабочки.

Обычно его нельзя услышать, но бабочка, которая находится там в кустах — редкая бабочка. Ты будешь ясно слышать ее зов, и при условии, что ты будешь неуязвимым, он останется с тобой до конца твоей жизни.

— Чем он мне поможет? — Сегодня ночью ты попытаешься закончить то, что ты начал раньше. «Видение» случается только тогда, когда воин способен останавливать внутренний диалог.

— Сегодня ты своей волей остановил его там, в кустах. И ты «видел». То, что ты «видел», не было ясным. Ты думал, что это человек. Я говорю, что это была бабочка. Никто из нас не является правым, но это потому, что нам приходится говорить. Я, однако же,взял верх, потому что я «вижу» лучше, чем ты, поэтому я знаю, хотя это и не совершенно точно, что фигура, которую ты «видел» этим вечером, была бабочкой.

— А сейчас ты останешься молчаливым и ничего не думающим и дашь этой бабочке прийти к тебе опять.

Я едва мог записывать. Дон Хуан засмеялся и попросил меня продолжать записывать, как если бы меня ничего не беспокоило. Он взял меня за руку и сказал, что делание заметок является самым лучшим защитным щитом, который у меня есть.

— Мы никогда не говорили про бабочек, — продолжал он. — время не соответствовало до сих пор. Как ты знаешь уже, твой дух был неуравновешен. Чтобы уравновесить его, я научил тебя жить способом воина. Воин начинает с уверенности, что его дух неуравновешен. Затем, живя в полном контроле и с сознанием, но без спешки или порывистости, он делает лучшее, чтобы достичь этого равновесия.

— В твоем случае, как в случае каждого человека, твое неравновесие было вызвано общей суммой всех твоих поступков. К настоящему времени твой дух, кажется, находится в надлежащем свете, чтобы говорить о бабочках.

— Откуда ты узнал, что это время, подходящее для того, чтобы говорить о бабочках?

— Я заметил отблеск бабочки, рыскавшей вокруг, когда ты приехал. Она в первый раз была дружелюбна и открыта. Я «видел» ее прежде, в горах около дома Хенаро. Но только как угрожающую фигуру, отражающую отсутствие у тебя порядка.

В этот момент я услышал странный звук. Он был похож на приглушенный треск ветвей, трущихся одна о другую, или как работа небольшого моторчика, который слышишь с отдаления. Он менял масштабы как музыкальный тон,создавая неуловимый ритм. Затем он прекратился.

— Это была бабочка, — сказал дон Хуан. — может быть, ты уже заметил, что хотя свет лампы достаточно яркий, чтобы привлекать бабочек, но ни одна из них не летает вокруг нее.

Я не обращал на это внимания, но после того, как дон Хуан указал мне на это, я также заметил невероятную тишину в пустыне вокруг дома.

— Не становись непоседливым, — сказал он. — в мире нет ничего такого, что воин не мог бы принять в расчет. Видишь ли, воин рассматривает себя уже мертвым, поэтому ему уже нечего терять. Самое худшее с ним уже случилось, поэтому он ясен и спокоен. Судя о нем по его поступкам или по его словам, никогда нельзя заподозрить, что он замечает все.

Слова дон Хуана, а еще больше все его настроение были для меня очень успокаивающими. Я рассказал ему, что в своей повседневной жизни я уже больше не испытывал того захватывающего страха, который я испытывал когда-то. Но что мое тело содрогается от испуга при одной мысли о том, что находится там в темноте.

— Там есть только знание, — сказал он как само собой разумеющееся. — знание пугающее, правда. Но если воин принимает пугающую природу знания, то он отбрасывает то,что оно пугает.

Странный ворчащий звук раздался снова. Он казался ближе и громче. Я внимательно слушал. Чем больше внимания я ему уделял, тем более трудно было определить его природу. Он не