сущность. И здесь обнаруживается смысл действия, совершаемого в крещении, а именно, погружение в воду: вода — одновременно символ смерти, призывающий нас, пройдя через обращение собственного «я», открыться своему более великому «я», но она же и символ жизни, лона в котором мы рождаемся, следуя Христу в его новом бытии. Так, через погружение в воду, Крещение говорит нам, что вера имеет структуру воплощения. Поступок Христа напрямую касается нашей собственной реальности, в корне преображая нас, соделывая названными чадами Божьими, соучастниками божественной природы, ибо изменяет все наши отношения, нашу неповторимую участь в мире и в космосе, открывая ее для жизни в богообщении. Эта динамика преображающего движения, свойственная Крещению, побуждает нас осознать всю важность оглашения, которое сегодня приобретает особое значение для новой евангелизации, в том числе в обществах с древними христианскими корнями, где растет число взрослых, приступающих к таинству крещения.
Для понимания взаимосвязи между Крещением и верой, обратим внимание на высказывание пророка Исайи, которое древняя христианская литература относит к Крещению: «Убежище его — неприступные скалы; […] вода у него не иссякнет» (Ис 33,16).[37] Крещаемый, спасенный из воды смерти, может встать ногами на «неприступной скале», поскольку обрел крепость, на которую может опереться. Таким образом, вода смерти превратилась в воду жизни. Греческий текст описывал ее как воду pistos, то есть воду «верную». Вода Крещения верная, потому что ей мы можем довериться, так как ее поток увлекает нас во всемогущество любви Иисуса, источник безопасности на пути нашей жизни.
43. Архитектоника крещения, его подобие новому рождению, в коем мы получаем новое имя и новую жизнь, помогает нам понять смысл и важность крещения младенцев. Ребенок не может совершить свободный акт принятия веры, еще не способен исповедовать ее самостоятельно, и именно поэтому она исповедуется его родителями и крестными от его имени. Вера, проживаемая внутри общины Церкви, включена в общее «мы». Поэтому ребенок может получить поддержку других, его родителей и крестных, и может быть принят в их вере, которая есть вера Церкви, символизируемая тем светом, что зажигает отец от пасхальной свечи в ходе литургии крещения. Эта структура крещения демонстрирует важность совместных усилий Церкви и семьи для передачи веры. По словам св. Августина, родители призваны не только дать детям жизнь, но привести их к Богу, дабы, посредством крещения они, родившись заново как чада Божии, получили дар веры.[38] Таким образом, вместе с жизнью они дают им фундаментальный ориентир бытия и уверенность в благом будущем, ориентир, который впоследствии будет скреплен в Таинстве миропомазания печатью Святого Духа.
44. Таинственная природа веры достигает своей вершины в Евхаристии. Она является драгоценной пищей веры, встречей со Христом, реально присутствующим посредством высшего акта любви, дарования самого Себя, порождающего жизнь. В Евхаристии пересекаются две оси, по которым вера вершит свой путь. С одной стороны, движение по оси истории: ибо Евхаристия есть акт памяти, актуализация тайны, в которой прошлое, как событие смерти и воскресения, обнаруживает свою способность открывать будущее, предвосхитить финальную полноту. Литургия напоминает нам об этом своим hodie, «ныне*» тайн спасения. С другой стороны, здесь же проходит ось, ведущая мир видимый к незримому. В Евхаристии мы научаемся видеть горнее. Хлеб и вино пресуществляются в тело и кровь Христа, что делает его присутствующим на его пасхальном пути к Отцу: это движение вводит нас, телом и душой, в движение всего мироздания к полноте в Боге.
* (букв. днесь – сегодня, прим. пер.)
45. В совершении Таинств Церковь передает свою память преимущественно через исповедание веры. И оно не подразумевает лишь согласие с набором абстрактных истин. Наоборот, в исповедании веры всякая жизнь вступает на путь к полному единению с живым Богом. Можно сказать, что в Символе веры (в Credo – «Верую», лат. – прим. пер.) человек верующий призывается войти в тайну того, что он исповедует, и позволить себя преобразить тому, что исповедует. Чтобы понять смысл этого утверждения, задумаемся прежде всего о содержании Credo. В нем присутствует тринитарная структура: Отец и Сын сочетаются в Духе любви. Таким образом, верующий утверждает, что центр бытия, высшая тайна всех вещей состоит в богообщении. Кроме того, Кредо заключает в себе также христологическое исповедание: оно обозревает тайны жизни Иисуса, вплоть до его Смерти, Воскресения и Вознесения на небеса, до грядущего пришествия во славе. Можно заключить, что это богообщение, взаимный обмен любовью в Духе между Отцом и Сыном, способно объять историю человека и ввести его в свой динамизм общения, который берет начало в Отце и в нем же имеет свою конечную цель. Исповедующий веру вовлекается в ту истину, которую исповедует. Не может поистине произнести слова символа «Верую» тот, кто сам при этом не преображается, не погружается в историю любви, которая охватывает его, раздвигает границы существования и делает участником огромной общины, главного субъекта, провозглашающего «Верую», то есть Церкви. Все истины, в которые веруют, возвещают тайну новой жизни веры как пути общения с Живым Богом.
46. Для верной передачи памяти Церкви выделяются еще два существенных элемента. В первую очередь, молитва Господня, «Отче наш». В ней христианин причащается духовного опыта самого Христа и учится видеть Его очами. Беря пример с Того, кто есть Свет от Света, с Единородного Сына Отца, мы также познаем Бога и можем зажечь в других желание приблизиться к Нему.
Кроме того, большую важность имеет связь между верой и Декалогом. Вера, как мы говорили, приобретается как путь, другими словами, она — дорога, которую надо пройти, открытая навстречу Богу живому. Вот почему в свете веры и полного доверия Богу Спасителю Декалог обладает своей высшей истинностью, сосредоточенной во вступлении к десяти заповедям: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской» (Исх 20,2). Декалог является не набором негативных предписаний, но конкретным указанием для выхода из пустыни самодостаточного «я», замкнутого в самом себе, ибо, когда мы вступаем с Богом в диалог, его милосердие объемлет нас, чтобы мы распространили его на других. Так вера исповедует любовь Бога, источник и опору всякой вещи, и приводится в движение этой любовью, чтобы идти к полноте единения с Богом. Декалог предстает как путь благодарности, ответ любви, который становится возможен, поскольку в вере мы открыты воздействию преображающей любви Бога. И этот путь является в новом свете благодаря тому, о чем учит в Нагорной проповеди Иисус (ср. Мф 5-7).
Итак, я затронул четыре элемента, составляющих сокровище памяти, передаваемое Церковью: Исповедание веры, совершение Таинств, путь Декалога, молитва. Вокруг них традиционно строится поучение Церкви, включая Катехизис Католической Церкви — мощный инструмент той объединяющей деятельности, посредством которой Церковь сообщает совокупность доктрины веры Церковь, «все, что она есть, все, во что она верует».[39]
Единство и целостность веры
47. Единство Церкви во времени и пространстве связано с единством веры: «Одно тело и один дух, […] одна вера» (Еф 4, 4-5). Сегодня можно увидеть объединение людей, связанных общим делом, обоюдной любовью, одной судьбой или общими замыслами. Но нам весьма непросто вообразить аналогичное единение в истине. Кажется, что единство такого рода противоречит свободомыслию и независимости субъекта. Опыт любви указывает нам, однако, что в ней самой может быть дано общее миросозерцание, что в ней мы учимся смотреть на мир глазами другого, и это ничуть не обедняет нас, но делает наши взгляды на жизнь богаче. Подлинная любовь, равно как и любовь божественная, требует истины, и в общем взгляде на истину, которая есть Иисус Христос, она обретает прочность и глубину. В этом заключается также радость веры, единомыслие в едином теле и в едином Духе. В этом смысле св. Лев Великий мог утверждать: «Если вера не едина, это не вера».[40]
Каков секрет этого единства? Вера едина в первую очередь вследствие единства Бога, которого мы признаем и исповедуем. Все элементы веры соотносятся с Ним, они суть пути, дабы познать его сущность и его деяния, и потому обладают единством, превосходящим все, что мы способны вообразить, единством, которое обогащает нас, поскольку нам сообщается, делая нас «одним».
Вера едина еще и потому, что она обращается к единому Господу, к жизни Иисуса, к его реальной истории, разделяемой с нами. Св. Иреней Лионский пояснил это в возражении еретикам-гностикам. Они признавали существование двух типов веры, а именно: вера грубая, вера простых людей, несовершенная, которая остается на уровне тела Христова и созерцания его тайн, и другой тип веры — более высокий и совершенный, а именно вера истинная, предназначенная узкому кругу посвященных, возвысившихся умом над плотью Христа к тайнам неведомой божественности. Перед подобным высокомерием, сохраняющим свою притягательность и своих последователей и по сей день, св. Иреней настаивает, что есть только одна вера, потому что она всегда движется по специфическому пути Воплощения, никогда не минуя тела и истории Христа, поскольку Бог полностью пожелал в ней открыться. Вследствие чего нет никакой разницы в вере того, «кто весьма силен в слове» и того, кто «немощен в говорении», между обладающим большими и меньшими способностями: и как первый не сделает веру «обширнее», так второй «не нанесет ей ущерба».[41]
Наконец, вера едина, потому что разделяема всей Церковью, которая есть единое тело и единый Дух. В причастности к единому субъекту, который есть Церковь, мы получаем общее миросозерцание. Исповедуя одну и ту же веру, опираясь на ту же скалу, мы, преображенные тем же Духом любви, излучаем единый свет и обладаем единым взглядом, проницающим реальность.
48. Поскольку вера едина, она должна исповедоваться во всей чистоте и цельности. Именно потому, что все составляющие веры связаны воедино, отрицать один из них, даже, казалось бы, наименее важный — то же самое, что разрушить всё. В любую эпоху есть такие аспекты веры, воспринять которые бывает проще или сложнее: поэтому и важно бдительно следить за целостной передачей веры (ср. 1 Тим 6,20), поэтому и уместно настаивать на всех аспектах ее исповедания. Ведь поскольку единство веры означает единство Церкви, отнять что-либо у веры — значит разрушить подлинность [божественного] общения. Отцы изображали единое тело веры, тело истины, как имеющее разные члены, по аналогии с телом Христа и его продолжением в Церкви.[42] Чистота веры связана также с образом Церкви-девы, обрученной Христу и верной своей любви: извращать веру — означает разрушать общение с Господом.[43] Единство веры, следовательно, подобно единству живого организма, как справедливо утверждает блаженный Джон Генри Ньюмен, отмечая в числе ее характеристик непрерывность доктрины во времени и причисляя к ним способность ассимилировать все, что она встречает в тех местах,
