наслаждающегося своим превосходством, но оно более почтенно, чем самодовольство человека, не имеющего чувства собственного достоинства, потому что у него нет даже поверхностного собственного «я», достойного уважения. Он не личность, не индивидуальность, а только атом. Это атомизированное существование иногда превозносят как смирение или самопожертвование, иногда его называют послушанием, иногда — преданностью диалектике классовой борьбы. Оно ведет к своего рода миру, который по существу не мир, а только бегство от неотступно требовательного чувства конфликта. Это мир не любви, а наркоза. Это не мир самоизоляции, а бегство в безответственность.
Нет подлинного уединения, кроме уединения внутреннего. А внутреннее уединение невозможно для того, кто не имеет надлежащего отношения к другим людям. Подлинный мир невозможен для того, кто воображает, что случайность таланта, привлекательной внешности или добродетели отделяет его от других людей и ставит выше их. Уединение это не отъединение, не разобщенность.
Бог дает нам таланты и добродетели не только для нас самих. Мы члены друг друга, и все, что дано одному члену, дано для всего тела. Я мою ноги не для того, чтобы они были лучше моего лица.
Святые ценят свою святость не потому, что она отъединяет их от всех нас и ставит выше нас, но потому, что, напротив, она приближает их к нам и в каком-то смысле ставит их ниже нас. Их святость дана им для того, чтобы они могли помогать и служить нам; как святые, так доктора и сестры милосердия лучше, чем больные, потому что они здоровы и владеют искусством лечить, и все-таки они остаются служителями больных и посвящают им свое здоровье и свое умение.
Святые являются святыми не потому, что святость делает их предметом любования для людей, а потому, что дар святости делает их способными любоваться всеми людьми. Святость дает им зоркость сочувствия, которое способно найти добро в самых страшных преступниках. Она избавляет их от бремени судить и осуждать других людей. Она учит их вызывать добро в других сочувствием, милостью, прощением. Человек становится святым не потому, что убежден, что он лучше грешников, но потому, что он понимает, что он один из них и что нам всем вместе нужна Божья помощь.
В смирении величайшая свобода. Покуда тебе нужно защищать свое воображаемое «я», которое считаешь важным, ты теряешь свой душевный покой. Как только начинаешь сравнивать свою тень с тенями других людей, теряешь всю радость, потому что это мир нереального, а в том, что не существует, радости нет.
Как только начинаешь принимать себя слишком всерьез и воображать, что твои добродетели важны потому, что они твои, становишься пленником своего собственного тщеславия, и даже твои лучшие поступки начинают ослеплять и обманывать тебя. Тогда, из самозащиты, обращаешь внимание на грехи и ошибки других людей. И чем большее значение придаешь себе, чем больше утверждаешь высокое мнение о самом себе, тем больше осуждаешь других. Иногда и добродетельные люди бывают несчастны и ожесточены, потому что они бессознательно поверили, что все их счастье зависит от того, что они добродетельнее других.
Когда смирение избавляет человека от привязанности к собственной репутации, он открывает, что совершенная радость возможна только тогда, когда мы полностью забываем себя. И только когда мы больше не обращаем внимания на наши собственные действия, на нашу репутацию, на нашу исключительность, только тогда мы становимся совершенно свободными и можем подлинно служить Богу и только Ему.
Человек, который не наг и не беден в душе, будет бессознательно стремиться действовать ради собственного блага, а не во славу Божию. Он будет добродетелен не потому, что он принимает волю Божию, но потому, что хочет любоваться своими собственными добродетелями. Однако каждая минута будет приносить ему какое-то неудовлетворение, которое будет его огорчать и делать нетерпеливым, и эта нетерпеливость его выдаст.
Он намеревался совершить удивительные поступки, он не может представить себя без нимба над головой. А когда события его будней настойчиво напоминают ему о его собственной незначительности и посредственности, ему стыдно, и его гордость отказывается принять правду, которая, однако, не должна удивлять здравого человека.
Даже профессионально благочестивые, и иногда именно они, тратят время, состязаясь друг с другом в благочестии, но это не приносит ничего, кроме горя.
Христос неоднократно упрекал Своих апостолов, когда они спорили и ссорились друг с другом за первые места в Царстве Небесном. Двое из них, Иаков и Иоанн, домогались получить места по Его правую и левую руку… В житиях святых не редкость, когда святые не соглашаются друг с другом. Петр не всегда был согласен с Павлом… А иногда очень святые люди были трудными и невыносимыми в жизни. Если это кажется неправдоподобным, то только потому, что обычно думают, будто святые были всегда совершенны и что им не приходилось бороться со своими недостатками. Но Бог иногда попускает, чтобы люди сохраняли некоторые дефекты и несовершенства, «белые пятна» и чудачества, даже после того, как они достигли высокой степени святости, и благодаря этому их святость остается скрытой от них самих и от других людей. Если бы святость святых была всегда ясно видна каждому, святые никогда не достигли бы совершенства, к которому приходят путем испытаний, критики и противодействия со стороны тех, с кем они живут.
Будь доволен тем, что ты еще не святой, хотя ты и знаешь, что единственное ради чего стоит жить, — это святость. Тогда ты отдаешь себя Богу, чтобы Он вел тебя к святости непонятными тебе путями. Будешь идти в темноте, но не будешь больше занят собою и не будешь больше сравнивать себя с другими. Те, кто пошли этим путем, в конце концов осознали, что святость во всем и что Бог везде. Отказавшись от желания соревноваться с другими людьми, они неожиданно пробуждаются и узнают, что радость Господа везде, и что они радуются добрым делам других людей больше, чем когда-либо радовались своим собственным. Они так ошеломлены Божиим отражением в душах окружающих людей, что уже не могут осуждать. Даже в величайших грешниках они способны видеть добро, которого никто не видит. А что касается самих себя, если они и думают о себе, то больше не решаются сравнивать себя с другими. Теперь сама эта мысль становится невозможной. Но это больше не является источником страдания и жалоб: они достигли той точки, где принимают свои незначительность как должное. Они больше не заинтересованы в своем внешнем «я».
Если я создан по образу Божию, то причина моего существования — любовь, потому что Бог — любовь. Любовь — это моя подлинная сущность. Самоотдача — мое подлинное «я». Любовь — мой подлинный характер. Любовь — мое имя.
Поэтому, если я что-то делаю, думаю или говорю не из любви к Богу, оно не может дать мне ни мира, ни удовлетворения, ни радости.
Чтобы обрести любовь, я должен войти в святилище, где она скрыта — в тайну Божию. А чтобы войти в Его святость, я должен стать святым, как Он свят, совершенным, как Он совершен.
Как могу я даже сметь так думать? Разве это не безумие? Да, это безумие, если я думаю, что знаю, что такое святость и совершенство Божие, и если я думаю, что могу попробовать им подражать. Другими словами, надо начать с осознания, что святость Божия для меня, как и для других людей, есть нечто тайное, непостижимое, выше самого высокого представления о совершенстве, за пределами человеческих определений.
Чтобы стать «святым», надо сделаться чем-то, чего не понимаешь, чем-то таинственным и скрытым, чем-то видимо противоречивым, потому что Бог, во Христе, «истощил Себя». Он стал человеком и жил среди грешников. Его считали грешником. Его предали смерти, как хулителя, как кого-то, кто хотя бы и не прямо, но отрицал Бога, кто взбунтовался против святости Божией. И действительно, главным вопросом на суде и при осуждении Христа было именно отрицание Бога и отрицание его святости. И Сам Бог был предан смерти на кресте, потому что Он не подходил под человеческую мерку его святости… Он был недостаточно свят. Он был не так свят, как они хотели. Он был свят не так, как они ожидали, поэтому Он не был Богом. И действительно, Он был покинут даже Самим Собой. Как будто Отец отказался от Сына, как будто Божественная Сила и милосердие стали совершенно недействительными.
Тем, что Он умер на кресте, Христос проявил святость как бы в явном противоречии со святостью. Это проявление святости было полным отрицанием и отказом от всех человеческих идей святости и совершенства. Божия мудрость стала безумием для людей, и Его сила проявила себя как слабость, и Его святость в их глазах не была святой. Но в Писании сказано: «Высокое у людей — мерзость пред Богом» (Лк 16,15); и еще: «Мои мысли — не ваши мысли» (Ис 55,8), — говорит Господь.
Итак, если мы хотим найти путь к святости, мы должны сперва отказаться от нашего собственного пути и нашей собственной мудрости. Мы должны «истощить себя», как истощил Себя Он. Мы должны «отказаться» от себя и в каком-то смысле превратить себя в «ничто», чтобы жить не в себе, а в Нем. Мы должны жить силой и светом, которых как будто нет. Мы должны жить силой видимой пустоты, которая всегда действительно пуста и в то же время в любой момент может поддержать нас.
Вот это и есть святость.
Этого нельзя достигнуть собственными усилиями, соревнованием с другими людьми. Это значит оставить пути, понятные людям. Без любви я не могу стать любовью, если Любовь не сделает меня Собою. Но если Он пошлет Свою Любовь, Себя, чтобы действовать и любить во мне и во всем, что я делаю, тогда я буду преображен, я узнаю, кто я, я овладею моей подлинной сущностью, потеряв себя в Нем.
И вот это называется святостью.
Тело с переломанными костями
Пока мы живем на земле, любовь, которая объединяет нас, будет приносить нам боль самим контактом друг с другом, потому что эта любовь — «составление Тела из переломанных костей». Даже святые здесь на земле не могут жить друг с другом без какой-то доли страдания и боли от различий, разделяющих людей. Есть два возможных ответа на боль разъединения с людьми: любовь или ненависть.
Ненависть отшатывается от жертвы и скорби — цены этого «составления костей». Она отказывается от боли воссоединения.
В каждом слабом, потерянном и изолированном члене человеческого рода есть мука ненависти, рождающаяся от собственной беспомощности и отъединенности. Ненависть — это признак и выражение одиночества, недостоинства, недостаточности. И постольку, поскольку каждый из нас одинок и недостоин — каждый
