Думаю, мать-настоятельница разрешит, — отвечает Бернадетта, по-детски радуясь портрету. Потом пододвигает отцу стул. — Расскажи мне, отец, как вам всем живется?
Субиру громко откашливается в знак того, что трудное для него и дочери начало свидания, к счастью, позади.
— Не могу пожаловаться, дитя мое. Дела помаленьку идут. Ведь я всегда был хорошим мельником, сама знаешь, меня подкосили засушливые годы, да и не меня одного, правду сказать. А теперь мы, мельники, просто не поспеваем за спросом. С последней осени в Лурде уже пятнадцать гостиниц, не больше и не меньше — пятнадцать! А Лакаде построил большую городскую больницу на несколько сот коек. Она называется больница Семи скорбей Богоматери. И моя мельница на Верхнем Лапака поставляет в эту больницу муку. А твои братья Жан Мари и Жюстен довольно ловко помогают мне на мельнице, теперь им некогда заниматься глупостями. Да, они передают тебе самый теплый привет. У твоей сестры Марии сынок и две дочки. Завтра она приедет повидаться с тобой, а с ней и еще кое-кто из лурдских знакомых. Мне, слава Господу, удалось скопить немного деньжат, чтобы осталось детям и внукам, когда меня не станет…
Бернадетта выслушала все это, не сводя глаз с его губ, словно вдруг стала туга на ухо.
— Ах, папочка, — говорит она, когда его рассказ окончен, — я так рада слышать, что вам всем теперь хорошо живется…
У Франсуа Субиру вдруг на глаза наворачиваются слезы.
— А меня, Бернадетта, ночами часто совесть гложет. Как подумаю, что не мог тогда, в кашо, создать для тебя сносную жизнь… А теперь — теперь-то я мог бы обеспечить тебя куда лучше…
— Но ведь я тогда ничего дурного не чувствовала, отец, — улыбается Бернадетта. — А теперь — теперь у меня все есть…
— Тебе правда ничего не нужно, дорогая моя девочка? — спрашивает Субиру, понизив голос. — Мне кажется, ты что-то уж слишком бледная…
— О, это все чепец, мы все кажемся в нем бледными. Я совершенно здорова. Еще никогда не чувствовала себя так хорошо. Даже астмы у меня нет… — И словно для того, чтобы переменить тему разговора, спрашивает: — Когда прибыл твой поезд, отец?
— Ровно час назад… А остальные приедут завтра…
— Боже милостивый, значит, ты наверняка хочешь есть и пить! — ахает Бернадетта, вскакивает и быстро выбегает из комнаты.
У нее хватает духу постучаться к настоятельнице.
— Мадам настоятельница! — выпаливает она, задыхаясь от быстрого бега. — Мой отец только что приехал на поезде. У него целый день маковой росинки во рту не было. Можно мне…
— Само собой разумеется, дитя мое… Попросите сестру-хозяйку, она даст вам кофе с пирожными и ликер…
Бернадетта сама вносит в комнату поднос с угощением и накрывает маленький столик для отца. Щеки ее пылают, так рада она оказать отцу женское внимание, хоть раз сделать для него то, что всегда делала мать. Она любовно смотрит на него, пока он ест — жадно и в то же время скованно: как-никак, непривычно ему есть, когда кругом картины на священные сюжеты и облачения священников. Под конец дочь наливает ему рюмку ликера. Субиру отказывается — больше для виду.
— В последнее время, — говорит он важно, — я позволяю себе лишь изредка рюмочку вина и в рот не беру ничего более крепкого. При моей работе это вредно…
— Но сегодня, — улыбается Бернадетта, — сегодня тебе же не нужно работать…
И на память ей приходит отвратительное пойло «Чертова травка», которое мать всегда прятала от отца.
— Ты так думаешь? — уже колеблется мельник. — Твоя правда, дорога и впрямь не близкая…
— Ну, вот видишь, — подбадривает его она. — И я с тобой выпью. Я совсем не боюсь…
И она опрокидывает рюмку, не моргнув глазом. Это что-то новенькое, думает Субиру и после третьей рюмки чувствует себя уже совсем уютно в этом святилище, где всем распоряжается его дочь. Разговор не клеится. В сущности, говорить-то им не о чем. Бернадетта зажигает несколько свечей. Темное полотно со Святым семейством вдруг начинает сиять красками, которых на нем не было и нет. Молодая монахиня сидит как раз под ним. Святой Иосиф, дарующий легкую смерть, с серьезным видом сидит на заднем плане. Богоматерь с улыбкой глядит на младенца-сына. Папаша Субиру не может удержаться от мысли: это в какой-то мере и семья моей дочери.
Кощунственный вопрос бригадира д’Англа он давно позабыл.
Группа посетителей, прибывающая на следующий день в монастырь Святой Жильдарды, при всей разношерстности являет собой представительную делегацию города Лурда к самой знаменитой из его дочерей. Мэр Лакаде прислал своего секретаря Куррежа, а декан Перамаль — аббата Помьяна, дабы те своими глазами убедились в хорошем самочувствии сестры Марии Бернарды. Ибо в миру никто ничего не знает о Бернадетте. Газеты молчат о чудотворице Грота, и даже известие о перенесенной ею смертельной болезни просочилось лишь мало-помалу, да и то весьма смутно.
Аббат Помьян возглавляет делегацию, которой пришлось совершить довольно длительную и утомительную поездку. Кроме доверенного лица мэра к нему присоединились отец Бернадетты, ее сестра — жена простого крестьянина из Сен-Пе, тетя Бернарда Кастеро, оракул всего семейства, с годами не утратившая остроты ума, тетя Люсиль и, помимо них, еще двое посторонних: исцелившийся инвалид Луи Бурьет и владелица самого крупного в Лурде ателье мод Антуанетта Пере. Эти двое также были посланы — портниха вдовой Милле, а Бурьет мельником Антуаном Николо — для того, чтобы рассказать дома о состоянии здоровья Бернадетты. Мадам Милле очень разболелась и постарела, а кроме того, испытывает суеверный страх перед железной дорогой. Поэтому, как ни жаждала она увидеться с Бернадеттой, не решилась на эту утомительную поездку и послала вместо себя надежную и опытную Пере. Антуан тоже не смог отважиться на поездку в монастырь и послал за себя менее опытного человека — правда, по другим причинам. Вся эта компания воспользовалась пунктами пересадки для того, чтобы осмотреть достопримечательности городов, лежавших на их пути. Лишь папаша Субиру не утерпел и с последней станции поехал дальше один.
Бернадетта всю ночь лежит без сна. Свидание с отцом сильно взволновало ее. Воображение, обузданное с таким трудом и направленное в определенное русло, разбушевалось и насылает на нее одну за другой картины прошлого. А перед завтрашним визитом она испытывает скорее страх, чем радость.
Мать Жозефина Энбер и мать Мария Тереза Возу не упускают случая лично оказать почетный прием делегации из Лурда. По распоряжению настоятельницы гостей угощают прохладительными напитками. Бернадетте не по себе от этой толпы визитеров и этого торжественного приема.
Все чинно расселись в большом зале для гостей, мрачном помещении с красными плюшевыми креслами, громоздким диваном, железной печкой, которая обычно дымит, серым распятием и голубой Мадонной на стене. Все здороваются с Бернадеттой так официально, словно до этого были с ней незнакомы. Аббат Помьян, похоже бесследно утративший чувство юмора, открывает список ораторов тщательно взвешенными словами:
— Дорогая сестра, мне поручено передать вам сердечнейший привет от нашего декана. Декан Перамаль пребывает в добром здравии, несмотря на неустанные труды свои. Вы легко можете себе представить, сестра, насколько их прибавилось с тех пор, как вы нас покинули. В некоторые дни в город приезжают не только тысячи паломников, но и целые поезда страждущих со всего света. Временами даже у нашего декана голова идет кругом. Он будет весьма рад услышать хоть слово от вас, сестра Мария Бернарда. Что передать вашему престарелому кюре?
— О, господин аббат, — очень тихо отвечает Бернадетта, помолчав, — я так благодарна господину декану за то, что он вспоминает обо мне…
Слыша это, настоятельница монастыря удовлетворенно кивает. Ей нравится безукоризненная форма ответа. И ей даже в голову не приходит, что слова Бернадетты продиктованы только наивной искренностью.
Теперь очередь секретаря мэра, Куррежа; этот также передает привет от своего патрона:
— Вы даже не представляете себе, дорогая сестра, как мы гордимся вами. Город откупил кашо у Андре Сажу. И будет поддерживать дом в том виде, в каком он был…
— Лучше бы его снести, — перебивает его Бернадетта испуганно и чуть ли не запальчиво. — Во дворе такая грязь…
— Нельзя этого делать, сестра, — снисходительно улыбается чиновник. — Этот дом имеет историческую ценность. Когда-нибудь на нем будет висеть мемориальная доска…
Бернадетта бросает испуганный взгляд на Марию Терезу. Боже правый, что та сейчас думает! Но ведь она тут ни при чем. И чтобы побыстрее переменить тему, она спрашивает:
— А как поживает ваша дочка, милая Аннетт, месье?
— О, Аннетт давно замужем, как и большинство девушек вашего возраста. За исключением Катрин Манго, о которой приходится слышать не слишком приятные вещи.
Поскольку разговор течет вяло и даже на таких скользких местах оживляется весьма слабо, самый робкий из гостей, Луи Бурьет, собирается с духом и открывает рот, чтобы тоже передать привет от своего друга. Дела у мельника Антуана идут хорошо, а живет он вместе со своей матушкой, которая по-прежнему бодра. Сам Антуан, один из самых статных мужчин в городе, всегда возглавляет процессии в Массабьель с огромной хоругвью в руках. Он заслужил эту честь, так как был одним из первых лиц мужского пола — свидетелей явлений Дамы в Гроте. Бернадетта отвечает на неуклюжую речь дядюшки Бурьета слабым подобием улыбки и забывает поблагодарить за привет от Антуана. Но неумолимому оратору неймется: он тщится что-то прояснить насчет чувств, испытываемых к Бернадетте его другом, и вдруг начинает — наполовину на местном диалекте — превозносить маленькую девочку с улицы Птит-Фоссе, добившуюся таких больших успехов:
— Как жалко, что вы не видите, как изменился за это время Лурд! Господи Боже, вот бы вы удивились! У нас теперь полным-полно шикарных магазинов, где можно купить статуэтку Пресвятой Девы и свечи к ней, а также бокалы для воды из источника и четки всех размеров. А ваш портрет, дорогая сестра, ваш портрет можно уже купить за два су…
— Больше я и не стою, — сухо роняет Бернадетта.
Бурьет спохватывается. Видимо, он брякнул что-то лишнее и подвел своего друга.
— Да нет, есть и более дорогие портреты. Даже по два с половиной франка — такие большие, цветные…
Бернадетта неотрывно глядит в пол. Почему этот несчастный не замолчит! Но каменотес Луи Бурьет — человек другого склада, чем Антуан Николо. Он ничего не замечает. И его несет все дальше и дальше:
— Можно купить даже целые книжки про вас — если кто умеет читать. И там все как есть написано, как
