прыткий. Даже если наши предположения верны и вся эта история про исчезнувшие сокровища тамплиеров так или иначе связана с Томбуком, не забывай, что прошло уже семь столетий! — Профессор в отчаянии воздел руки. — Да не может быть, чтобы эти сокровища сохранились до наших дней! А если и сохранились, то мы все равно не сможем их разыскать! Неужели ты этого не понимаешь?
— Я понимаю сейчас только одно: если вы не перестанете так громко разглагольствовать, то нас вышвырнут из библиотеки, — сказал я, заметив, что библиотекарша уже несколько раз бросила в нашу сторону сердитый взгляд.
Профессор Кастильо беспомощно взмахнул рукой, словно бы давая понять, что он потерял надежду переубедить такого дурака, как я.
— Я поеду с тобой… — сказала Касси, беря меня за руку. — Если ты, конечно, не возражаешь.
— Как раз об этом я только что хотел тебя попросить.
— Вы что, оба вдруг ни с того ни с сего рехнулись? — негодующе воскликнул профессор. — Тоже мне парочка молодоженов, собирающаяся в свадебное путешествие на курорт Канкун! Вы не поняли, что я вам сказал? Никаких сокровищ вы там не найдете! Это просто невозможно!
— Так же невозможно, как и найти тамплиерский колокол на рифе в Карибском море или разгадать придуманную семьсот лет назад головоломку?
Профессор лишь пошевелил губами, беззвучно артикулируя слова, произнести которые вслух он не решился.
— Нам, правда, пока еще неизвестно, существует ли сейчас этот город Томбук и, если не существует, где находятся его руины, — сказала после небольшой паузы Кассандра.
Мы с профессором растерянно уставились на Касси.
— То есть как это мы не знаем, существует ли этот город? — с недоуменным видом спросил профессор. — Из всей этой глупости Томбук, пожалуй, единственное, что мы знаем абсолютно точно. И чему вас, черт побери, учат в ваших американских университетах?
— Не будьте таким суровым, проф, — вмешался я, приходя на выручку Кассандре. — Не забывайте, что она специалист по подводным раскопкам, а потому ей совсем необязательно знать о том, какие города находятся посреди пустыни в Мали.
— Неужели ты об этом знаешь? — удивилась Кассандра.
— Я-то знаю, да и ты, возможно, слышала об этом городе, — ответил я. — На старокаталанском он назывался Томбук, но сейчас называется немножко иначе — Томбукту.
24
— Хочешь, прогуляемся по городу? — спросил я Кассандру на следующее утро после нашего возвращения в Барселону, когда заглянул в комнату, которую она занимала.
— Я хочу спать… — лениво потягиваясь, ответила она. — А сколько сейчас времени?
— Ну и гад же ты, Улисс! Зачем ты будишь меня в такую рань? Даже Бог — и тот в воскресенье отдыхал.
— Вставай, не будь такой лежебокой. Я угощу тебя жидким шоколадом и чурро[18].
Кассандра приподняла голову и недоверчиво посмотрела на меня из-под простыни.
— Пользуясь тем, что мы вчера не ужинали, ты пытаешься вытянуть меня из постели?
— Какая же ты догадливая! Приманка, состоящая из шоколада и чурро, действует безотказно.
— Ну хорошо… — сдалась Касси. — Дай мне десять минут. Я уже встаю.
Через обещанные «десять минут», которые по моим часам равнялись как минимум сорока, Кассандра, с непричесанными влажными волосами, одетая в цветастое платье, вышла из ванной.
— Касси, я умираю от голода.
— Десять минут — и я готова, — ответила Кассандра, закрывая за собой дверь в свою комнату.
— Хорошо. Но ни минуты больше!
Часов в двенадцать мы наконец-таки вышли из дому.
— И куда ты меня поведешь?
— Ну, раз уж я обещал угостить тебя чурро, то первым делом мы зайдем в один бар, где их очень вкусно готовят. Это неподалеку отсюда. Затем прогуляемся по центру города. Не возражаешь?
— Не возражаю насчет чурро. Но, честно говоря, мне не очень-то хочется топать по туристическим маршрутам этого города.
Выпив по чашечке густого горячего шоколада и полакомившись чурро, мы спустились в метро и доехали до рынка Сан-Антонио.
— Ого, Улисс! А это что такое? — удивленно воскликнула Кассандра, едва только мы вышли из метро.
— Это книжный базарчик. Тут продают старые книги и журналы.
— Чудненько! Пройдемся по нему?
— Если хочешь, пройдемся. Но я тебя предупреждаю, что там ужасная толчея и нам придется буквально протискиваться между людьми.
— Тогда мы туда не пойдем. Мне не нравится толкаться в толпе.
— Мне тоже, тем более что я хотел сводить тебя совсем в другое место.
— Вот и прекрасно, мой поводырь, поступай так, как сам считаешь нужным, — сказала Касси, беря меня за руку.
Мы свернули на улицу Оспиталь — одну из моих любимых барселонских улиц. По мере того как мы по ней шли, цвет кожи встречающихся нам прохожих становился все темнее, а вместо латинских букв на вывесках магазинчиков и парикмахерских все чаще встречались какие-то замысловатые закорючки.
— А что это за люди?
— Марокканцы, пакистанцы, ливанцы… Тут всех понемножку.
— Забавно… — сказала Кассандра. — В центре Лос-Анджелеса, где находился университет, в котором я училась, почти все вывески магазинов были на испанском языке. А здесь, в центре испанского города, — на арабском.
— Знаешь, твои слова напомнили о том, что в центре тех арабских городов, где мне довелось побывать, есть много вывесок на английском, французском и даже испанском языках.
— Интересно…
— Еще как. Однако всегда находятся люди, которых пугает все новое и непривычное, и они воспринимают как некую угрозу для себя всех тех, кто выглядит, думает или разговаривает хотя бы чуть-чуть не так, как они.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я покосился на Кассандру, решая, стоит ли мне ввязываться в разговор на довольно тяжелую тему.
— Дело в том, что, по моему мнению, — сказал я, отважившись все-таки высказаться, — в Барселоне, как и в других уголках старой самовлюбленной Европы, есть люди, которые делят окружающих на «своих» и «чужих». Они с пеной у рта доказывают, что эти самые «чужие» не имеют права жить в таком «цивилизованном» городе, как этот, если не сумеют перенять все местные обычаи и традиции и не откажутся от своего прежнего образа жизни.
— Ты имеешь в виду расизм?
— Не расизм, а нечто более изощренное и продуманное. Впрочем, судить о людях по месту, где они родились, по языку, на котором они говорят, и по их образу жизни, а не по их поступкам — это если не расизм, то во всяком случае нечто похожее на него. — Посмотрев на Кассандру, я добавил: — А ты — наглядный пример того, какой замечательный результат может дать смешение рас.
— Спасибо за комплимент, — усмехнувшись, вставила Касси.
— Да нет, я говорю серьезно. Представь, что твой отец отказался бы жениться на твоей матери только потому, что она разговаривала на другом языке и придерживалась чужих для него обычаев и традиций. Что бы ты в таком случае о нем подумала?
— Ну, в таком случае я вообще не появилась бы на белый свет, а значит, не могла бы ни о чем думать. Но его, наверное, можно было бы считать недоумком.
— Именно это я и имел в виду. Мы все являемся в той или иной степени метисами — как в физическом, так и в культурно-психологическом плане, хотя отдельные личности и пытаются убедить нас в обратном. Я уже несколько лет путешествую по миру, и за это время пришел к выводу, который, кстати, никому не навязываю. А заключается он в том, что все те, кто пытается убедить своих соплеменников, будто у них более развитая культура и более богатая история, чем у других народов, либо являются воинствующими невеждами, либо, разжигая межнациональную рознь, преследуют какой-то личный интерес. Люди из первой категории могут избавиться от своих заблуждений, если будут побольше читать и путешествовать по миру, а вот люди второй категории… — я невольно вздохнул, — очень быстро теряют поддержку народа, как только народ начинает понимать, что они собой представляют и что им на самом деле нужно. Хотя мы на данном этапе развития цивилизации считаем себя высококультурными космополитами, уже освободившимися от древних предрассудков, по своей сущности мы все еще являемся животными, которые стремятся жить в своем стаде и на своей территории. И об этом нам в нашей борьбе за равенство и братство все-таки не следует забывать, потому что, когда кое-кто пытается активизировать заложенные в людях примитивные инстинкты с помощью бесконечных рассуждений, он начинает впадать в безумие, которое заканчивается этническими чистками и лагерями беженцев. А потом все рвут на себе волосы, объявляют траур и ходят с лицами, на которых написано: «А я тогда просто проходил мимо…» или: «Кто бы мог подумать, что такое может произойти?».
— Я понимаю… Но тебе не кажется, что мир вокруг нас не такой уж и плохой? — спросила Кассандра, демонстративно оглядываясь по сторонам.
— К счастью, ничего трагического пока не происходит. Однако если те, кто считает смешение рас и многообразие культур недопустимыми явлениями, начнут перегибать палку, она, пожалуй, сломается, и тогда… и тогда трудно даже представить, к чему это может привести. Хотя я, возможно, и ошибаюсь, — сказал я, осторожно беря Кассандру за талию, — и наша жизнь еще долго будет тихой и спокойной благодаря тому, что мы сумеем учесть Допущенные ошибки — как свои, так и чужие. Я абсолютно уверен, что в будущем дальнейшее смешение рас и культур будет продолжаться, — а иначе вообще не будет никакого будущего.
Продолжая разговаривать, мы прошлись по небольшому рынку, расположенному на бульваре Рамбла в районе Раваль, а затем присели, чтобы выпить чаю в принадлежавшем марокканцам кафе, где столики были заняты преимущественно смуглыми усатыми мужчинами. Я угостил Кассандру сладкими до приторности арабскими пирожными, которые лично мне очень нравились.
Выйдя из кафе, мы пересекли бульвар Рамбла-де-Каналетес, прошли мимо рынка Ла-Бокерия и заглянули на минутку в маленькую синагогу в еврейском квартале. Затем мы немного поблуждали по узким средневековым улочкам старинной части города, пересекли улицу Пау Кларис и оказались в одном из моих любимых кварталов Барселоны, который я окрестил «маленькой Гаваной», — правда, совсем не потому, что он был чем-то похож на своего «тезку» в Майами. Честно говоря, кубинцев здесь было немного, а вот доминиканцев, колумбийцев и выходцев из других латиноамериканских стран — хоть отбавляй. Прогулка по улицам этого района, где из магазинов доносятся звуки меренге[19] и кумбии[20], где полно мулатов, где звучат самые разнообразные певучие говоры, представляла собой встречу с экзотикой прямо посреди европейского города.
Ближе к вечеру, сидя на газоне неподалеку от
