караваном туарегов.

— Проф, Касси, — позвал я. — Как только мы спустимся в это русло, сразу же сделаем поворот на сто восемьдесят градусов и поедем на север.

— На север? — недоверчиво переспросил профессор. — Ты хочешь сказать, что мы все это время ехали на юг, а теперь повернем на север?

— Я так с самого начала и планировал.

— Ты что, с ума сошел? — возмущенно воскликнул профессор. — Разве мы не решили ехать на восток?

— Туда мы и поедем, но сначала сделаем небольшую петлю.

Касси хрипло рассмеялась.

— Извини, Улисс, — сказала она, — но если ты намереваешься запутать туарегов подобными маневрами, то я тебе напоминаю, что мы оставляем после себя на песке довольно отчетливые следы и поэтому наши друзья вряд ли нас потеряют, как бы ловко мы ни петляли.

Зная, что меня почти не видно в темноте, я криво улыбнулся.

— Ты сама сказала, что наши следы остаются на песке. Когда же мы пересекали с туарегами это русло, ты, возможно, заметила, что грунт здесь такой твердый, что верблюды не оставляли на нем вообще никаких следов.

— Тем не менее я не понимаю, почему ты сначала потащил нас на юг, а теперь хочешь повернуть на север, если нам нужно двигаться на восток, — пробурчала Кассандра.

Я невольно щелкнул языком, раздражаясь от того, что приходится тратить время на разъяснения.

— Видите ли, я хочу проехать примерно в течение часа по сухому руслу, а затем выбраться из него и двинуться на восток.

— А разве мы не выиграли бы время, если бы поехали в этом направлении с самого начала? — сердито спросил профессор. — Зачем нам нужно было совершать эту бессмысленную петлю?

— Она вовсе не бессмысленная, — ответил я и стал терпеливо объяснять: — Если туареги решат броситься за нами в погоню, они поедут по нашим следам, думая, что мы направляемся на юг, то есть возвращаемся туда, откуда приехали. Когда они достигнут этого русла, их догадка о том, что мы поехали на юг, только подтвердится. Но прежде чем туареги поймут свою ошибку, они потеряют слишком много времени.

— По правде говоря, — сказала Кассандра, которая какое-то время ехала молча, задумавшись о чем-то своем, — это не такая уж плохая идея.

— Ну ладно, — с неохотой согласился профессор. — Возможно, твой план и сработает.

Я несколько раз ударил своего верблюда каблуками по бокам и заставил его спуститься по довольно крутому склону на дно высохшего русла. Затем я оглянулся назад и увидел своих друзей, находившихся теперь на несколько метров выше меня.

— Мой план обязательно сработает, — уверенно заявил я.

33

Как я и задумал, мы проехали по высохшему руслу довольно большое расстояние в сторону севера, так что по моим расчетам лагерь туарегов теперь находился к югу от нас и мы могли наконец-то повернуть на восток в надежде, что наши преследователи подумают, что иностранцы направились на юг, в сторону реки Нигер.

Мы ехали всю ночь, петляя между барханов, но при этом старались с помощью моего компаса выдерживать общее направление на восток. Нам довольно часто приходилось слезать со своих верблюдов, чтобы заставить этих упрямых животных взобраться на тот или иной бархан, который был слишком большим, чтобы его обходить. В результате почти половину времени мы не ехали на верблюдах, а шагали впереди животных и тянули их за вожжи, подбодряя то ругательствами, то ударами кулаков.

Примерно в шесть часов утра, когда уже начало светать, я почувствовал себя изможденным. Позади были сутки почти непрерывной езды по пустыне, а впереди нас ждал долгий и жаркий день, в течение которого мы вряд ли сможем отдохнуть.

Почти все мышцы моего тела затекли и очень сильно болели. Взглянув в слабом утреннем свете на Касси, я увидел, что она находится примерно в таком же состоянии, а то и хуже. Однако наибольшее беспокойство вызывал у меня профессор Кастильо. Несмотря на то что он и находился в более-менее хорошей физической форме, его возраст и сидячий образ жизни сейчас давали о себе знать, и я даже начал серьезно опасаться, сумеет ли этот пожилой человек выдержать еще один день езды на верблюде почти без воды и совсем без пищи.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я, подъезжая поближе к профессору и вглядываясь в его лицо.

Он слегка выпрямился на своем сиденье и посмотрел на меня поверх очков. Его жиденькие волосы ниспадали на лоб, а огромные темные круги под глазами свидетельствовали о том, что он очень сильно устал.

— А как, по-твоему, я себя чувствую? — подавленно спросил Кастильо.

— Насколько я вижу, вы пребываете в прекрасной физической форме.

— Да, конечно. Я даже подумываю о том, чтобы прямо сейчас слезть с верблюда и весь оставшийся путь просто прыгать с бархана на бархан.

— А я-то думал, что такая идея пришла в голову только мне одному!

Профессор движением головы указал куда-то вперед.

— Ничего, Улисс, ты начинай первым, а я за тобой подтянусь.

— Вы, должно быть, не так уж сильно и устали, если все еще способны шутить.

— Можешь не сомневаться, что из всех моих чувств, которые я утрачу в этой переделке, самым последним будет чувство юмора, — сказал профессор, пытаясь выдавить из себя улыбку.

Жара постепенно усиливалась, изматывая наши и без того уже почти иссякшие силы. Настроение у нас становилось все более унылым, а вместе с ним все более унылым казался и окружающий пейзаж: песчаные барханы постепенно сменялись плоской равниной с потрескавшейся от зноя землей. В каком бы направлении мы ни смотрели, везде вдоль горизонта виднелась полоса поднятой ветром пыли, отчего граница между пустыней и голубым небом стиралась и они выглядели как единое целое. Безжалостное солнце, казалось, хотело расплавить нас на наших верблюдах, а те, тоже очень сильно уставшие, еле-еле передвигали ноги. Они шли так медленно, что достичь цели нашего путешествия в обозримом будущем уже не представлялось возможным.

Я невольно оглядывался каждые несколько минут, опасаясь, что вот-вот на горизонте появятся зловещие фигуры пустившихся за нами в погоню туарегов. Пытаясь подбодрить самого себя и своих друзей, я несколько раз затевал разговор о том, что туареги, скорее всего, решили оставить нас в покое, а если они и попытаются нас догнать, то вряд ли смогут разобраться, в каком же все-таки направлении мы поехали. Однако в глубине души я был уверен, что опытные кочевники рано или поздно сумеют обнаружить наши следы и тогда шансы остаться в живых сократятся почти до нуля.

— Можно задать тебе один вопрос? — спросила, тяжело дыша, Кассандра. Она догнала меня на своем верблюде и сейчас ехала рядом.

— Это зависит от того, предусмотрен ли приз за правильный ответ.

По лицу Касси было видно, насколько сильно она устала и с каким трудом переносит жару, которая уже, наверное, перевалила за отметку сорок пять градусов.

Кассандра выдавила из себя улыбку: ей, видимо, даже разговаривать было тяжело.

— То, что ты сказал вчера… Ну, что мы сможем найти Табришат только по «чистой случайности»… Это ведь была шутка, да?

Умоляющий голос Кассандры меня слегка удивил, но тут я вдруг вспомнил, что еще не полностью рассказал ей и профессору о своем плане побега от туарегов.

— По правде говоря, — сказал я, поворачиваясь к Кассандре, — я сомневаюсь, что мы сможем разыскать в пустыне этот городишко. Я, в общем-то, даже и не собирался этого делать.

— Но ведь ты говорил… — начал было профессор, который, услышав вопрос Кассандры, несколько раз ударил своего верблюда по бокам каблуками и подъехал поближе к нам.

— Я вам говорил, что мы поедем в Табришат, однако не говорил, что мы станем его разыскивать.

— Послушай, Улисс, — сердито сказал Кастильо, — сейчас не самое подходящее время для загадок и отгадок.

— А я и не собирался загадывать вам загадки, — огрызнулся я, доставая из кармана своих штанов карту. — Мы находимся приблизительно здесь, — продолжил я, обводя пальцем небольшой кружок на карте. — Если мы будем и дальше ехать на восток, то рано или поздно выйдем к шоссе, которое ведет из Гао в Тесалит, расположенный на границе с Алжиром.

— Шоссе? — удивилась Касси. — Здесь, в пустыне?

— Ну, шоссе — это слишком громко сказано, потому что оно представляет собой узкую дорогу с черт знает каким покрытием, — объяснил я. — Но это единственная дорога, которая пересекает пустыню в северной части Мали с юга на север и, кстати, проходит через Табришат, в который мы и хотим попасть.

— Получается, что ты рассчитываешь добраться до этого шоссе и подождать там, пока кто-нибудь не согласится нас подвезти?

— Именно так.

Профессор закашлялся — то ли от сухости в горле, то ли от чего-то еще.

— Не хочу накаркать беду, — хриплым голосом произнес Кастильо, — однако скажи, что будет с нами, если у нас закончится вода или если наши друзья в тюрбанах найдут нас еще до того, как мы доберемся до этой дороги и встретим на ней какую-нибудь машину?

— В этом случае у нас будут большие проблемы, — мрачно ответил я. — Очень большие.

В полдень, когда солнце достигло зенита, нам пришлось остановиться. Заставив двух верблюдов лечь рядом и натянув между их горбами свою одежду, мы соорудили небольшой навес, чтобы в его тени хоть немного отдохнуть и восстановить силы. Особенно нуждался в этом профессор, потому что он так ослаб от недостатка воды и чрезмерной физической нагрузки, что едва смог слезть со своего верблюда.

Мы уселись, прислонившись спинами к боку верблюда и прижавшись друг к другу, поскольку для нас троих едва хватало тени, которую давали растянутые над нашими головами штаны и рубашки. Я с тревогой поглядывал на своих спутников, потому что кожа на их лицах очень сильно покраснела и уже начала шелушиться, а губы потрескались, как, впрочем, и у меня. Внезапно в моей голове мелькнула мысль, что если мои друзья устали так же сильно, как и я, то мне остается только удивляться, откуда у них берутся силы, чтобы хотя бы разговаривать. Мы, конечно же, понимали, что подобные остановки были для нас очень опасны: они не только позволяли нашим преследователям сократить расстояние, отделявшее их от нас, но и увеличивали время нашего пребывания в пустыне. Каждый лишний час, проведенный в экстренных условиях, когда у нас уже почти не осталось воды, мог сыграть в нашей борьбе за выживание роковую роль.

Сидя с закрытыми глазами и предаваясь подобным размышлениям, я