Аптекарша. Антон Павлович Чехов

Городишко Б., состоящий из двух-трех кривых улиц, спит непробудным сном. В застывшем воздухе тишина. Слышно только, как где-то далеко, должно быть, за городом, жидким, охрипшим тенорком лает собака. Скоро рассвет.

Всё давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора Черномордика, содержателя б-ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон упрямо не идет к ней – и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно… так досадно, что даже плакать хочется, а отчего – опять-таки неизвестно. Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу… Сзади, в нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют и непрерывно покупают у него капли датского короля. Его не разбудишь теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками.

Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно поле… Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдаленного кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна, вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена).

Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор. Слышатся голоса.

«Это офицеры от исправника в лагерь идут», – думает аптекарша.

Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях: одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше… Они лениво, нога за ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чем-то. Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти еще тише и глядят на окна.

– Аптекой пахнет… – говорит тонкий. – Аптека и есть! Ах, помню… На прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут еще аптекарь с кислым лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон филистимлян избивал.

– М-да… – говорит толстый басом. – Спит фармация! И аптекарша спит. Тут, Обтесов, аптекарша хорошенькая.

– Видел. Мне она очень понравилась… Скажите, доктор, неужели она в состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели?

– Нет, вероятно, не любит, – вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря. – Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а? Раскинулась от жары… ротик полуоткрыт… и ножка с кровати свесилась. Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит… Ему, небось, что женщина, что бутыль с карболкой – всё равно!

– Знаете что, доктор? – говорит офицер, останавливаясь. – Давайте-ка зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.

– Выдумал – ночью!

– А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдемте!

– Пожалуй…

Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок. Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она набрасывает на себя платье, надевает на босую ногу туфли и бежит в аптеку.

За стеклянной дверью видны две тени… Аптекарша припускает огня в лампе и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк доктор и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст.

– Что вам угодно? – спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье.

– Дайте… эээ… на пятнадцать копеек мятных лепешек!

Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьезен.

– Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует, – говорит доктор.

– Тут ничего нет особенного… – отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтесова. – Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю.

– Тэк-с… А у вас миленькая аптечка! Сколько тут разных этих… банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр!

Аптекарша запечатывает пакетик и подает его доктору. Обтесов подает ей пятиалтынный. Проходит полминуты в молчании… Мужчины переглядываются, делают шаг к двери, потом опять переглядываются.

– Дайте на десять копеек соды! – говорит доктор.

Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке.

– Нет ли тут, в аптеке, чего-нибудь этакого… – бормочет Обтесов, шевеля пальцами, – чего-нибудь такого, знаете ли, аллегорического, какой-нибудь живительной влаги… зельтерской воды, что ли? У вас есть зельтерская вода?

– Есть, – отвечает аптекарша.

– Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три!

Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за дверью.

– Фрукт! – говорит доктор, подмигивая. – Такого ананаса, Обтесов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако… слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать.

Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнованна.

– Тсс… тише, – говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылки, роняет штопор. – Не стучите так, а то мужа разбудите.

– Ну, так что же, если и разбужу?

– Он так сладко спит… видит вас во сне… За ваше здоровье!

– И к тому же, – басит доктор, отрыгивая после зельтерской, – мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если б всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького!

– Чего еще выдумали! – смеется аптекарша.

– Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем… вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum? (7)

– Есть.

– Ну вот! Подавайте нам его! Черт его подери, тащите его сюда!

– Сколько вам?

– Quantum satis!.. (8) Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим… Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se… (9)

Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино.

– А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum! Впрочем, в присутствии… эээ… оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку.

– Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно! – говорит Обтесов. – Честное слово! Я отдал бы жизнь!

– Это уж вы оставьте… – говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьезное лицо.

– Какая, однако, вы кокетка! – тихо хохочет доктор, глядя на нее исподлобья, плутовски. – Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены!

Аптекарша глядит на их румяные лица, слушает их болтовню и скоро сама оживляется. О, ей уже так весело! Она вступает в разговор, хохочет, кокетничает и даже, после долгих просьб покупателей, выпивает унца два красного вина.

– Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили, – говорит она, – а то тут ужас какая скука. Я просто умираю.

– Еще бы! – ужасается доктор. – Такой ананас… чудо природы и – в глуши! Прекрасно выразился Грибоедов: «В глушь! в Саратов!» Однако нам пора. Очень рад познакомиться… весьма! Сколько с нас следует?

Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами.

– Двенадцать рублей сорок восемь копеек! – говорит она.

Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается.

– Ваш муж сладко спит… видит сны… – бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши.

– Я не люблю слушать глупостей…

– Какие же это глупости? Наоборот… это вовсе не глупости… Даже Шекспир сказал: «Блажен, кто смолоду был молод!»

– Пустите руку!

Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки.

А она быстро бежит в спальню и садится у того же окна. Ей видно, как доктор и поручик, выйдя из аптеки, лениво отходят шагов на двадцать, потом останавливаются и начинают о чем-то шептаться. О чем? Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего – она и сама не знает… Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают его участь.

Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой… То остановится около двери, то опять зашагает… Наконец осторожно звякает звонок.

– Что? Кто там? – вдруг слышит аптекарша голос мужа. – Там звонят, а ты не слышишь! – говорит аптекарь строго. – Что за беспорядки!

Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями, идет в аптеку.

– Чего… вам? – спрашивает он у Обтесова.

– Дайте… дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек.

С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку…

Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за угла навстречу ему идет доктор… Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане.

– Как я несчастна! – говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать. – О, как я несчастна! – повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами. – И никто, никто не знает…

– Я забыл пятнадцать копеек на прилавке, – бормочет аптекарь, укрываясь одеялом. – Спрячь, пожалуйста, в конторку…

И тотчас же засыпает.