Милостивый государь, это низко! Я вызываю вас на дуэль!
Львов. Господин Боркин, я считаю для себя унизительным не только драться, но даже говорить с вами! А господин Иванов может получить удовлетворение, когда ему угодно.
Шабельский. Милостивый государь, я дерусь с вами!
Саша (Львову). За что? За что вы его оскорбили? Господа, позвольте, пусть он мне скажет: за что?
Львов. Александра Павловна, я оскорблял не голословно. Я пришел сюда, как честный человек, чтобы раскрыть вам глаза, и прошу вас выслушать меня.
Саша. Что вы можете сказать? Что вы честный человек? Это весь свет знает! Вы лучше скажите мне по чистой совести: понимаете вы себя или нет! Вошли вы сейчас сюда, как честный человек, и нанесли ему страшное оскорбление, которое едва не убило меня; раньше, когда вы преследовали его, как тень, и мешали ему жить, вы были уверены, что исполняете свой долг, что вы честный человек. Вы вмешивались в его частную жизнь, злословили и судили его; где только можно было, забрасывали меня и всех знакомых анонимными письмами, — и все время вы думали, что вы честный человек. Думая, что это честно, вы, доктор, не щадили даже его больной жены и не давали ей покоя своими подозрениями. И какое бы насилие, какую жестокую подлость вы ни сделали, вам все бы казалось, что вы необыкновенно честный и передовой человек!
Иванов (смеясь). Не свадьба, а парламент! Браво, браво!..
Саша (Львову). Вот теперь и подумайте: понимаете вы себя или нет? Тупые, бессердечные люди! (Берет Иванова за руку.) Пойдем отсюда, Николай! Отец, пойдем!
Иванов. Куда там пойдем? Постой, я сейчас все это кончу! Проснулась во мне молодость, заговорил прежний Иванов! (Вынимает револьвер.)
Саша (вскрикивает). Я знаю, что он хочет сделать! Николай, бога ради!
Иванов. Долго катил вниз по наклону, теперь стой! Пора и честь знать! Отойдите! Спасибо, Саша!
Саша (кричит). Николай, бога ради! Удержите!
Иванов. Оставьте меня! (Отбегает в сторону и застреливается.)
1887-1889
ПРИМЕЧАНИЯ
«Иванов» — первая пьеса Чехова, увидевшая сцену. И уже в этой первой попытка ниспровергнуть каноны традиционной драматургии. «Современные драматурги начиняют свои пьесы исключительно ангелами, подлецами и шутами пойди-ка найди сии элементы во всей Россип! Найти-то найдешь, да не в таких крайних видах, какие нужны драматургам… Я хотел соригинальничать: не вывел ни одного злодея, ни одного ангела… никого не обвинил, никого не оправдал…»- писал Чехов брату, Ал. П. Чехову, 24 октября 1887 г., вскоре по окончании пьесы. Его герой — принципиально обыкновенный. «Я… пишу и непременно напишу драму… «Иван Иванович Иванов»… Понимаете? Ивановых тысячи… обыкновеннейший человек, совсем не герой… И это именно очень трудно…» — говорил он В. Г. Короленко во время работы над «Ивановым» («Чехов в восп.», с. 143). Но несмотря на трудности, написал он пьесу удивительно легко: «Пьесу я написал нечаянно, после одного разговора с Коршем. Лег спать, надумал тему и написал. Потрачено на нее 2 недели или, вернее, 10 дней, так как были в двух неделях дни, когда я не работал или писал другое» (Ал. П. Чехову, 10-12 октября 1887 г.). И пьеса «вышла легкая, как перышко, без одной длинноты. Сюжет небывалый» (Ал. П. Чехову, 6-7 октября). Поначалу писатель, несмотря на замеченные им кое-где недостатки в пьесе, был доволен работой:
«Вся моя энергия ушла на немногие действительно сильные и яркие места; мостики же, соединяющие эти места, ничтожны, вялы и шаблонны. Но я все-таки рад; как ни плоха пьеса, но я создал тип, имеющий литературное значение, я дал роль… на которой актеру можно развернуться и показать талант…» (Ал. П. Чехову, 10-12 октября). Но трудности еще были впереди.
Пьеса предназначалась для московского частного театра Ф. А. Корша, и театру она сразу пришлась по душе: «Всем нравится. Корш не нашел в ней ни одной ошибки и греха против сцены…» — писал молодой драматург брату в том же письме. А актер В. Н. Давыдов (позднее выступал в Александрийском театре в Петербурге), которого Чехов непременно хотел видеть в роли Иванова, был, «к великому моему удовольствию, в восторге от пьесы, принялся за нее горячо и понял моего Иванова так, как именно я хочу» (Н. М. Ежову, 27 октября). Однако тут же обнаружилось, что театр пьесу не понял. Поиски Чеховым новых форм, пусть и не до конца осуществленные, требовали от актеров более серьезного прочтения пьесы, что было не под силу театру Корша.
Ведь даже один из великих реформаторов русской сцены, один из создателей Московского Художественного театра, которому суждено было более чем через десятилетие дать сценическую жизнь чеховской драматургии, Вл. И. Немирович-Данченко в те, 80-е, годы «Иванова» не оценил. Пьеса показалась ему тогда «только черновиком для превосходной пьесы» (Вл. Ив. Немирович-Данчеико. Из прошлого. «Academia», 1936, с. 11).
Пока пьеса готовилась к постановке, автор ее испытывал неуверенность, утомление, постоянное беспокойство. «Актеры не понимают, — писал он Ал. П. Чехову 24 октября, — несут вздор, берут себе не те роли, какие нужно, а я воюю, веруя, что если пьеса пойдет не с тем распределением ролей, какое я сделал, то она погибнет». «…Корш обещал мне десять репетиций, а дал только 4, из коих репетициями можно назвать только две, ибо остальные две изображали из себя турниры, на коих г.г. артисты упражнялись в словопрениях и брани» (Ал. П. Чехову, 20 ноября). О неинтеллигентности, меркантильности, о душной обстановке в театре Корша Чехов писал и Н. А. Лейкину 4 ноября: «…актеры капризны, самолюбивы, наполовину необразованны, самонадеянны; друг друга терпеть не могут, и какой-нибудь N готов душу продать нечистому, чтобы его товарищу Z не досталась хорошая роль… Корш — купец, и ему нужен не успех артистов и пьесы, а полный сбор… Женщин в его труппе нет, и у меня 2 прекрасные женские роли погибают ни за понюшку табаку… По мнению Давыдова, которому я верю, моя пьеса лучше всех пьес, написанных в текущий сезон, но она неминуемо провалится благодаря бедности коршевской труппы».
В начале октября 1887 г. отдал Чехов свою пьесу в театр Корша, а 19 ноября уже состоялась премьера. Как она проходила, подробно описывает брат драматурга, М. П. Чехов: «Театр был переполнен. Одни ожидали увидеть в «Иванове» веселый фарс в стиле тогдашних рассказов Чехова, помещавшихся в «Осколках», другие ждали от него чего-то нового, более серьезного, — и не ошиблись. Успех оказался пестрым: одни шикали, другие, которых было большинство, шумно аплодировали и вызывали автора, но в общем «Иванова» не поняли… Я… помню, что происходило тогда в театре Корша. Это было что-то невероятное. Публика вскакивала со своих мест, одни аплодировали, другие шикали и громко свистели, третьи топали ногами. Стулья и кресла в партере были сдвинуты со своих мест, ряды их перепутались, сбились в одну кучу… сидевшая в ложах публика встревожилась и не знала, сидеть ей или уходить. А что делалось на галерке, то этого невозможно себе и представить: там происходило целое побоище между шикавшими и аплодировавшими» («Вокруг Чехова», с. 187-188). Сам Чехов тоже писал о странном успехе, от которого у автора осталось «утомление и чувство досады. Противно, хотя пьеса имела солидный успех… Театралы говорят, что никогда они не видели в театре такого брожения, такого всеобщего аплодисменто-шиканья, и никогда в другое время им не приходилось слышать стольких споров, какие видели и слышали они на моей пьесе. А у Корша не было случая, чтобы автора вызывали после 2-го действия», — писал он Ал. П. Чехову на другой день после премьеры. Огорчало драматурга, что актеры играли неважно, «клоунничали», несли отсебятину, «роль знали только Давыдов и Глама, а остальные играли по суфлеру и по внутреннему убеждению» (то же письмо). Правда, «второе представление прошло недурно…» (ему же, 24 ноября).
Чехов с большим вниманием прислушивался к отзывам об «Иванове», которые также были весьма противоречивы. Многие говорили о пьесе с восхищением, хотя при этом все же оставалось непонимание, недоумение, останавливало своеобразие ее. «Николай (брат писателя. — В. Л.), Шехтельи Левитан — т. е. художники — уверяют, что на сцене она до того оригинальна, что странно глядеть. В чтении же это незаметно», — сообщал писатель в том же письме брату. Зло, грубо реагировали на спектакль многие московские газеты. Больше всего поразил Чехова отзыв П. Кичеева в «Московском листке», который, как писал драматург брату, «обзывает мою пьесу нагло-циническои, безнравственной дребеденью» (24 ноября). А из Петербурга, где пьесу еще не видели, а только читали, он сообщает родным: «От пьесы моей все положительно в восторге, хотя и бранят меня за небрежность» (3 декабря). Вот таков был «пестрый» успех.
А между тем пьесу подхватила провинция. Еще за несколько дней до премьеры в театре Корша «Иванова» сыграл саратовский театр. Потом его поставили в Харькове, Ставрополе… «…»Иванов» гуляет по Руси…» — пишет Чехов А. С. Киселеву 15 февраля 1888 г.
Однако сам автор испытывает творческую неудовлетворенность пьесой, смущает ее непонятость зрителями. Первой переделке он подверг «Иванова» сразу после премьеры. Уже второй спектакль шел с устранением некоторых сцен, дававших актерам повод «клоунничать и выкидывать коленцы» (Ал. П. Чехову, 20 ноября 1887 г.). Сохранился цензурный экземпляр пьесы со значительной авторской правкой, не учтенной, правда, театром Корша.
Самая серьезная переработка «Иванова» была сделана Чеховым перед постановкой пьесы в петербургском Александринском театре в октябре — декабре 1888 г. Одновременно писатель готовил пьесу для журнала «Северный вестник» и тоже внес в текст ряд дополнительных исправлений. Комедия была превращена им в драму. Соответственно коренным образом переработана и вся стилистика пьесы: изъяты грубо-комические сцены, фривольности, вульгаризмы. Тоньше и глубже стали образы Иванова и Сарры. Уже 5-6 октября Чехов извещает А. С. Суворина: «В «Иванове» я радикально переделал 2 и 4 акты. Иванову дал монолог, Сашу подвергнул ретуши и проч. Если и теперь не поймут моего «Иванова», то брошу его в печь и напишу повесть «Довольно!». Однако и позднее, в декабре, он продолжает шлифовку пьесы, и только 19 декабря высылает «Иванова» в Петербург.
Для Чехова начинается новый, и очень неспокойный, этап работы над пьесой. Он сам тщательно распределяет роли, он вынужден разъяснять актерам характеры их будущих героев. Больше всего его беспокоят роли Львова («Это тип честного, прямого, горячего, но узкого и прямолинейного человека») и Иванова. Иванова, естественно, более всего. Из писем он понял, что режиссер и актеры далеки от авторского толкования этой роли, и попытался выяснить для них свою позицию, по-прежнему отстаивая «обыкновенность» Иванова: он не подлец и не герой, он натура «честная и прямая, как
