срамишь. Дурацкая жизнь и больше ничего.
Федор Иванович. Бросаю пить! Баста! (Наливает себе наливки.) Это сливянка или вишневка?
Юля. Не пей же, не пей.
Федор Иванович. Одну рюмку можно. (Пьет.) Дарю тебе, Леший, пару лошадей и ружье. К Юле поеду жить… Проживу у нее недельки две.
Хрущов. Тебе бы в дисциплинарном батальоне пожить.
Юля. Пей, пей чай!
Дядин. Ты с сухариками, Феденька.
Орловский (Серебрякову). Я, брат Саша, до сорока лет вел такую же вот жизнь, как мой Федор. Раз я, ду́ша моя, стал считать, сколько женщин на своем веку я сделал несчастными? Считал, считал, дошел до семидесяти и бросил. Ну-с, а как только исполнилось мне сорок лет, вдруг на меня, брат Саша, что-то нашло. Тоска, места себе нигде не найду, одним словом, разлад в душе, да и шабаш. Я туда-сюда, и книжки читаю, и работаю, и путешествую – не помогает! Ну-с, ду́ша моя, поехал я как-то в гости к покойному куму моему, светлейшему князю Дмитрию Павловичу. Закусили, пообедали… После обеда, чтобы не спать, затеяли на дворе стрельбу в цель. Народу собралось видимо-невидимо. И наш Вафля тут был.
Дядин. Был, был… помню.
Орловский. Тоска у меня, понимаешь ли – господи! Не выдержал. Вдруг слезы брызнули из глаз, зашатался и как крикну на весь двор, что есть мочи: «Друзья мои, люди добрые, простите меня ради Христа!» В ту же самую минуту стало на душе у меня чисто, ласково, тепло, и с той поры, ду́ша моя, во всем уезде нет счастливей меня человека. И тебе это самое надо сделать.
Серебряков. Что?
На небе показывается зарево.
Орловский. Вот это самое. На капитуляцию сдаться надо.
Серебряков. Образчик туземной философии. Ты советуешь мне прощения просить. За что? Пусть у меня прощения попросят!
Соня. Папа, но ведь мы виноваты!
Серебряков. Да? Господа, очевидно, в настоящую минуту все вы имеете в виду мои отношения к жене. Неужели, по-вашему, я виноват? Это даже смешно, господа. Она нарушила свой долг, оставила меня в тяжелую минуту жизни…
Хрущов. Александр Владимирович, выслушайте меня… Вы двадцать пять лет были профессором и служили науке, я сажаю леса и занимаюсь медициной, но к чему, для кого все это, если мы не щадим тех, для кого работаем? Мы говорим, что служим людям, и в то же время бесчеловечно губим друг друга. Например, сделали ли мы с вами что-нибудь, чтобы спасти Жоржа? Где ваша жена, которую все мы оскорбляли? Где ваш покой, где покой вашей дочери? Все погибло, разрушено, все идет прахом. Вы, господа, называете меня Лешим, но ведь не я один, во всех вас сидит леший, все вы бродите в темном лесу и живете ощупью. Ума, знаний и сердца у всех хватает только на то, чтобы портить жизнь себе и другим.
Елена Андреевна выходит из дому и садится на скамью под окном.
9
Те же и Елена Андреевна.
Хрущов. Я считал себя идейным, гуманным человеком и наряду с этим не прощал людям малейших ошибок, верил сплетням, клеветал заодно с другими, и когда, например, ваша жена доверчиво предложила мне свою дружбу, я выпалил ей с высоты своего величия: «Отойдите от меня! Я презираю вашу дружбу!» Вот каков я. Во мне сидит леший, я мелок, бездарен, слеп, но и вы, профессор, не орел! И в то же время весь уезд, все женщины видят во мне героя, передового человека, а вы знамениты на всю Россию. А если таких, как я, серьезно считают героями, и если такие, как вы, серьезно знамениты, то это значит, что на безлюдье и Фома дворянин, что нет истинных героев, нет талантов, нет людей, которые выводили бы нас из этого темного леса, исправляли бы то, что мы портим, нет настоящих орлов, которые по праву пользовались бы почетной известностью…
Серебряков. Виноват… Я приехал сюда не для того, чтобы полемизировать с вами и защищать свои права на известность.
Желтухин. Вообще, Миша, прекратим этот разговор.
Хрущов. Я сейчас кончу и уйду. Да, я мелок, но и вы, профессор, не орел! Мелок Жорж, который ничего не нашел умнее сделать, как только пустить себе пулю в лоб. Все мелки! Что же касается женщин…
Елена Андреевна (перебивая). Что же касается женщин, то и они не крупнее. (Идет к столу.) Елена Андреевна ушла от своего мужа, и, вы думаете, она сделает что-нибудь путное из своей свободы? Не беспокойтесь… Она вернется… (Садится за стол.) Вот уж и вернулась…
Общее замешательство.
Дядин (хохочет). Это восхитительно! Господа, не велите казнить, велите слово вымолвить! Ваше превосходительство, это я похитил у вас супругу, как некогда некий Парис прекрасную Елену![36] Я! Хотя рябые Парисы и не бывают, но, друг Горацио, на свете есть много такого, что не снилось нашим мудрецам![37]
Хрущов. Ничего не понимаю… Это вы, Елена Андреевна?
Елена Андреевна. Эти две недели я прожила у Ильи Ильича… Что вы на меня все так смотрите? Ну, здравствуйте… Я сидела у окна и все слышала. (Обнимает Соню.) Давайте мириться. Здравствуй, милая девочка… Мир и согласие!
Дядин (потирая руки). Это восхитительно!
Елена Андреевна (Хрущову). Михаил Львович. (Дает руку.) Кто старое помянет, тому глаз вон. Здравствуйте, Федор Иваныч… Юлечка…
Орловский. Ду́ша моя, профессорша наша славная, красавица… Она вернулась, опять пришла к нам…
Елена Андреевна. Я соскучилась по вас. Здравствуй, Александр! (Протягивает мужу руку, тот отворачивается.) Александр!
Серебряков. Вы нарушили ваш долг.
Елена Андреевна. Александр!
Серебряков. Не скрою, я очень рад видеть вас и готов говорить с вами, но не здесь, а дома… (Отходит от стола.)
Орловский. Саша!
Елена Андреевна. Так… Значит, Александр, наш вопрос решается очень просто: никак. Ну, так тому и быть! Я эпизодическое лицо, счастье мое канареечное, бабье счастье… Сиди сиднем весь век дома, ешь, пей, спи и слушай каждый день, как говорят тебе о подагре, о своих правах, о заслугах. Что вы все опустили головы, точно сконфузились? Давайте пить наливку, что ли? Эх!
Дядин. Все обойдется, исправится, все будет хорошо и благополучно.
Федор Иванович (подходит к Серебрякову, взволнованный). Александр Владимирович, я тронут… Прошу вас, приласкайте вашу жену, скажите ей хоть одно доброе слово, и, честное слово благородного человека, я всю жизнь буду вашим верным другом, подарю вам лучшую свою тройку.
Серебряков. Благодарю, но, извините, я вас не понимаю…
Федор Иванович. Гм… не понимаете… Иду я раз с охоты, смотрю – на дереве филин сидит. Я в него трах бекасинником! Он сидит… я в него девятым номером… Сидит… Ничто его не берет. Сидит и только глазами хлопает.
Серебряков. К чему же это относится?
Федор Иванович. К филину. (Возвращается к столу.)
Орловский (прислушивается). Позвольте, господа… Тише… Кажется, где-то в набат бьют…
Федор Иванович (увидел зарево). Ой-ой-ой! Поглядите на небо! Какое зарево!
Орловский. Батюшки, а мы сидим тут и не видим!
Дядин. Ловко.
Федор Иванович. Те-те-те! Вот так иллюминация! Это около Алексеевского.
Хрущов. Нет, Алексеевское будет правее… Скорее это в Ново-Петровском.
Юля. Как страшно! Боюсь я пожаров!
Хрущов. Конечно, в Ново-Петровском.
Дядин (кричит). Семен, сбегай на плотину, погляди оттуда, что горит. Может, видно!
Семен (кричит). Это Телибеевский лес горит.
Дядин. Что?
Семен. Телибеевский лес!
Дядин. Лес…
Продолжительная пауза.
Хрущов. Мне надо идти туда… на пожар. Прощайте… Извините, я был резок – это оттого, что никогда я себя не чувствовал в таком угнетенном состоянии, как сегодня… У меня тяжко на душе… Но все это не беда… Надо быть человеком и твердо стоять на ногах. Я не застрелюсь и не брошусь под колеса мельницы… Пусть я не герой, но я сделаюсь им! Я отращу себе крылья орла, и не испугают меня ни это зарево, ни сам черт! Пусть горят леса – я посею новые! Пусть меня не любят, я полюблю другую! (Быстро уходит.)
Елена Андреевна. Какой он молодец!
Орловский. Да… «Пусть меня не любят – я полюблю другую». Как сие понимать прикажете?
Соня. Увезите меня отсюда… Домой хочу…
Серебряков. Да, пора уже ехать. Сырость здесь невозможная. Где-то были мой плэд и пальто…
Желтухин. Плэд в коляске, а пальто здесь. (Подает пальто.)
Соня (в сильном волнении). Увезите меня отсюда… Увезите…
Желтухин. Я к вашим услугам…
Соня. Нет, я с крестненьким поеду. Возьмите меня с собой, крестненький…
Орловский. Поедем, ду́ша моя, поедем. (Помогает ей одеться.)
Желтухин (в сторону). Черт знает… Ничего кроме подлостей и унижения.
Федор Иванович и Юля укладывают в корзину посуду и салфетки.
Серебряков. Левая нога болит в ступне… Ревматизм, должно быть… Опять придется всю ночь не спать.
Елена Андреевна (застегивая мужу пальто). Милый Илья Ильич, принесите мне из дому мою шляпу и тальму!
Дядин. Сию минуту! (Уходит в дом и возвращается с шляпой и тальмой.)
Орловский. Зарева, ду́ша моя, испугалась! Не бойся, оно стало меньше. Пожар потухает…
Юля. Полбанки кизилового варенья осталось… Ну, это пусть Илья Ильич скушает. (Брату.) Ленечка, бери корзину.
Елена Андреевна. Я готова. (Мужу.) Ну, бери меня, статуя командора, и проваливайся со мной[38] в свои двадцать шесть унылых комнат! Туда мне и дорога!
Серебряков. Статуя командора… Я посмеялся бы этому сравнению, но мне мешает боль в ноге. (Всем.) До свидания, господа! Благодарю вас за угощение и за приятное общество… Великолепный вечер, отличный чай – все прекрасно, но, простите, только одного я не могу признать у вас – это вашей туземной философии и взглядов на жизнь. Надо, господа, дело делать. Так нельзя! Надо дело делать… Да-с… Прощайте. (Уходит с женой.)
Федор Иванович. Пойдем, салопница! (Отцу.) Прощай, отче! (Уходит с Юлей.)
Желтухин (с корзиной, идя за ними). Тяжелая корзина, черт бы ее побрал… Терпеть не могу этих пикников. (Уходит и кричит за сценой.) Алексей, подавай.
10
Орловский, Соня и Дядин.
Орловский (Соне). Ну, что же села? Пойдем, манюся… (Идет с Соней.)
Дядин (в сторону). А со мной никто не простился… Это восхитительно! (Тушит свечи.)
Орловский (Соне). Что же ты?
Соня. Не могу я идти, крестненький… Сил нет! Я в отчаянии, крестненький… я в отчаянии! Мне невыносимо тяжело!
Орловский (встревоженно). Что такое? Ду́ша моя, красавица…
Соня. Останемся… Побудем здесь немного.
Орловский. То увезите, то останемся… Тебя не поймешь…
Соня. Здесь я потеряла сегодня свое счастье… Не могу… Ах, крестненький, зачем я еще не умерла! (Обнимает его.) Ах, если б вы знали, если б вы знали!
Орловский. Тебе водицы… Пойдем сядем… иди…
Дядин. Что такое? Софья Александровна, матушка… я не могу, я весь дрожу… (Слезливо.) Не могу я видеть этого… Деточка моя…
Соня. Илья Ильич, родной мой, свезите меня на пожар! Умоляю вас!
Орловский. Зачем тебе на пожар? Что ты там будешь делать?
Соня. Умоляю вас, свезите, а то я сама пойду. Я в отчаянии… Крестненький, мне тяжело, невыносимо тяжело. Свезите меня на пожар.
Быстро входит Хрущов.
11
Те же и Хрущов.
Хрущов (кричит). Илья Ильич!
Дядин. Здесь! Что тебе?
Хрущов. Я не могу идти пешком, дай мне лошадь.
Соня (узнав Хрущова, радостно вскрикивает).
