возможно подробнее: я напишу ему.
А за сим позвольте пожелать Вам всего хорошего и пребыть уважающим
А. Чехов.
676. В. С. ЛИХАЧЕВУ
5 сентября 1889 г. Москва.
5 сентябрь.
Добрейший коллега Владимир Сергеевич!
Сегодня я вернулся в Москву и через 1/2 часа по прибытии получил Ваше письмо. О существовании «Артиста», подобно Вам, я узнал тоже из газет. Как-то зимою виделся я с его издателем Куманиным, был у нас разговор о журнале, просил он, Куманин, у меня пьесу, но что это за журнал, и зачем он издается, и как его будут звать, я не знал. И теперь почти ничего не знаю.
Кстати, я нашел у себя на столе письмо этого Куманина. Отвечая ему, я писал, между прочим, о Вас и о Вашей пьесе и попросил его, чтобы он ответил мне возможно скорее и возможно подробнее. Его ответ я сообщу Вам своевременно. Если Вы не прочь верить в предчувствия, то могу Вам сказать еще больше: я предчувствую, что этот Куманин на днях будет у меня. Если предчувствие не обманет, то разговор мой с ним я сообщу Вам письменно тотчас же.
А за сим позвольте пожелать Вам всего хорошего. Душевно Вас уважающий
Ваш сват (по Академии)
А. Чехов.
«Иванова» я отдельно не издавал. Получил из «Сев«ерного» вестн«ика»» сто экземпляров, но они разлетелись у меня быстро, как дым.
677. А. А. МАЙКОВУ
5 сентября 1889 г. Москва.
5 сентябрь 89 г.
Аполлон Александрович!
Сегодня я вернулся в Москву, о чем имею честь известить Вас на случай, если Вам угодно будет созвать Комитет. Адрес прежний, т. е. Кудринская Садовая, д. Корнеева.
С истинным почтением имею честь быть уважающий
А. Чехов.
678. Е. М. ЛИНТВАРЕВОЙ
6 сентября 1889 г. Москва.
6 сентябрь.
Здравствуйте, уважаемый и добрейший доктор!
Наконец мы доехали до Москвы. Доехали благополучно и без всяких приключений. Закусывать начали в Ворожбе и кончили под Москвой. Цыплята распространяли зловоние. Маша во всю дорогу делала вид, что незнакома со мной и с Семашко, так как с нами в одном вагоне ехал проф«ессор» Стороженко, ее бывший лектор и экзаменатор. Чтобы наказать такую мелочность, я громко рассказывал о том, как я служил поваром у графини Келлер и какие у меня были добрые господа; прежде чем выпить, я всякий раз кланялся матери и желал ей поскорее найти в Москве хорошее место. Семашко изображал камердинера.
В Москве холодно, в комнатах не прибрано, мебель тусклая. Вся душа моя на Луке. Хочется сказать Вам тысячи теплых слов. Если бы было принято молитвословить святых жен и дев раньше, чем ангелы небесные уносят их души в рай, то я давно бы написал Вам и Вашим сестрам акафист и читал бы его ежедневно с коленопреклонением, но так как это не принято, то я ограничиваюсь только тем, что зажигаю в своем сердце в честь Вашу неугасимую лампаду и прошу верить в искренность и постоянство моих чувств. Само собою разумеется, что среди этих чувств самое видное место занимает благодарность.
Кланяйтесь, пожалуйста, всем Вашим, не минуя никого, ни Григория Алекс«андровича», ни Домнушки, ни Ульяши. Надеюсь, что Егор Михайлович уже перестал заниматься свинством, т. е., иначе говоря, уже не возится со своей свинкой. Александре Васильевне передайте, что она поступила несправедливо, не взяв с меня ничего за маленький флигель. Брали с Деконора, берете с Артеменко, а ведь я, надеюсь, ничем не хуже их.
Вчера в день приезда у меня уже были гости. Семейство мое шлет всем Вам сердечный привет. Семашко тоже.
Когда я рассказывал Ивану о том, как Валентина Николаевна увязывала мой багаж, то он минуту подумал, почесал у себя за ухом и глубоко вздохнул. А багаж в самом деле был увязан так художественно, что мне не хотелось развязывать.
Хладнокровна ли Наталия Михайловна?
Ну, да хранит Вас создатель.
Душевно преданный
А. Чехов.
Посылаю Вам свою erysipelas.
679. А. М. ЕВРЕИНОВОЙ
7 сентября 1889 г. Москва.
7 сентябрь.
Ваша телеграмма застала меня врасплох, уважаемая Анна Михайловна. Послав Вам письмо, я успокоился и, занявшись обработкой своей вещи, исковеркал ее вдоль и поперек и выбросил кусок середины и весь конец, решив заменить их новыми. Что же мне теперь делать? Не могу я послать Вам того, что кажется мне недоделанным и не нравится. Вещь сама по себе, по своей натуре, скучновата, а если не заняться ею внимательно, то может получиться, как выражаются французы, черт знает что.
Возможна только одна комбинация, очень неудобная для меня и для редакции и которою можно воспользоваться только в случае крайней нужды. Я разделю свой рассказ на две равных доли: одну половину поспешу приготовить к 12-15 сентября для октябрьской книжки, а другую вышлю для ноябрьской. В рассказе 3- 4 листа, и делить его можно.
Если согласны на такую комбинацию, то дайте мне знать.
Сюжет рассказа новый: житие одного старого профессора, тайного советника. Очень трудно писать. То и дело приходится переделывать целые страницы, так как весь рассказ испорчен тем отвратительным настроением, от которого я не мог отделаться во все лето. Вероятно, он не понравится, но что шуму наделает и что «Русская мысль» его обругает, я в этом убежден.
Что Короленко?
Простите бога ради, что я причинил Вам столько хлопот. В другой раз буду исправнее. Поклонитесь Марии Дмитриевне и Алексею Николаевичу. Моя фамилия благодарит Вас за поклон (в телеграмме) и шлет Вам самый сердечный привет.
Душевно преданный
А. Чехов.
680. А. А. СУВОРИНУ
7 сентября 1889 г. Москва.
7 сент. Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева.
Здравствуйте, почтенный друг. У меня к Вам ость дело такого рода.
В январе этого года, когда я был в Петербурге и ставил своего «Иванова», в один из вечеров мною было получено из Москвы письмо от М. Н. Островской, сестры покойного драматурга и ныне благополучно генеральствующего министра. Она поручала мне в этом письме спросить у Алексея Сергеевича, не возьмется ли он издать ее детские рассказы? (Она детская писательница; о чем и как пишет, я не знаю.) Я показал письмо Алексею Сергеевичу и получил приблизительно такой ответ: «Хорошо, я издам. Только теперь рано, надо издавать детские рассказы к Рождеству. Пусть пришлет осенью». Я тоже сказал «хорошо» и послал его ответ г-же Островской.
Вчера у меня был брат ее Петр Николаевич Островский и спросил меня, что ему и сестре его надлежит теперь делать. Я почел за благо сказать ему, что Алексей Сергеевич теперь за границею и что за разрешением вопроса я обращусь к Вам, ибо Вы, как выражается Богданов, наследник-цесаревич. Теперь напишите мне, что делать: ждать ли Островской возвращения Алекс«ея» Сер«геевича» или высылать материал для набора (20 листов!!)?
Мне, конечно, очень лестно, что у меня бывают родныe братья министров и великих писателей, но еще более лестно сознание, что я оказываю им протекцию. Но если бы они не впутывали меня в свои дела, мне было бы еще более и более лестно.
Был я в Одессе и хаживал в Ваш магазин. Тамошний Ваш главный книжный метрдотель — джентльмен и сравнении с Богдановым. Очень приличный человек.
Как идет Ваш «Стоглав»?
Будьте здоровы и веселы. Накатал я повесть (600- 700 руб.) и на днях посылаю ее в клинику женских болезней, т. с. в «Северный вестник», где я состою главным генерал-штаб-доктором.
Ваш А. Чехов.
681. В. С. ЛИХАЧЕВУ
8 сентября 1889 г. Москва.
8 сент.
Вот Вам, добрейший Владимир Сергеевич, выдержка из куманинского письма, полученного мною сегодня утром: «Иметь нашим сотрудником г. Лихачева очень рады. Гонорар, который мы платим за пьесы, вообще небольшой и притом находится в прямой зависимости от того, шла ли пьеса и где, так как от этого зависит розничная продажа. За 4 и 5-актн«ые» пьесы, шедшие на импер«аторских» театрах, мы платим 100-150 р. за пьесу, а за пьесы, шедшие на частных сценах, не свыше 75 р., за пьесы же, нигде не поставленные, мы никакого гонорара не платим, разве несколько экземпляров».
Вот Вам то, что Вы хотели знать об «Артисте». Что же касается моей готовности быть Вам полезным, то она, надеюсь, не подлежала у Вас никакому сомнению. Рад служить и, буде Вы пожелаете обратиться ко мне с каким-либо поручением, то делайте это во всяк день и во всяк час, не утруждая себя ни извинениями, ни ссылками на беспокойство, которое, кстати говоря, редко бывает знакомо моей душе, когда мне приходится исполнять поручения хороших людей.
Будьте здоровы и поклонитесь нашим общим знакомым.
Душевно преданный
А. Чехов.
682. Ф. А. КУМАНИНУ
9 сентября 1889 г. Москва.
9 сент.
Уважаемый Федор Александрович!
Суворин теперь за границею и вернется, вероятно, в конце октября. Лихачеву я написал, а «Лебединую песню» посылаю.
Уважающий А. Чехов.
683. Ал. П. ЧЕХОВУ 9 сентября 1889 г. Москва.
9 сент.
Алкоголизмус!
Во-первых, напрасно ты извиняешься за долг; должен ты не столько мне, сколько Маше, да и не в долгах дело, а в хорошем поведении и в послушании, во-вторых, напрасно ты обвиняешь Суворина в какой-то ошибке, заставляющей тебя ныне бедствовать; напрасно, ибо мне из самых достоверных источников известно, что ты сам просил у него жалованье за 2 месяца вперед; в-третьих, ты должен что-то тетке Ф«едосье» Я«ковлевне», и мать насчет этого поет иеремиады, и, в-четвертых, сим извещаю тебя, что я уже вернулся в Москву. Адрес прежний.
Был Глебыч. Долг Николая поделен на 4 части. Супружнице своей вместе с поклоном передай прилагаемое письмо, детей высеки, а сам иди на пожар. Известный тебе N. N.
684. В. А. ТИХОНОВУ
13 сентября 1889 г. Москва.
13 сент.
Здравствуйте, российский Сарду! Откликаюсь: я здесь!! Очень рад, что Вы живы, здравы и что скоро я буду иметь удовольствие лицезреть Вас и «Лучи и тучи», о которых слышал от Корша. Нового нет ни бельмеса. Все старо, и все по-прежнему превосходно, благополучно и гадко (густая помесь оптимизма с пессимизмом).
Корш говорил, что Ваше «Без коромысла и утюга» будет еще идти у него; пойду поглядеть, так как еще не видел. Что еще написать Вам? Про погоду? Ничего, хороша.
Кончил длинную повесть. Вещь тяжеловесная, так что человека убить можно. Тяжеловесна не количеством листов, а качеством. Нечто неуклюжее и громоздкое. Мотив затрагиваю новый.
Жду. Будьте здоровеньки.
Ваш А. Чехов.
685. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
14 сентября 1889 г. Москва.
14 сентябрь.
Громы небесные и зубы крокодилов да падут на головы Ваших врагов и кредиторов, дорогой и милый Алексей Николаевич! Предпослав Вам такое восточное и грациозное приветствие, отвечаю на Ваше письмо нижеследующее. На телеграмму Анны Михайловны я ответил письмом, где умолял подождать до ноябрьск«ой» книжки; ответ я получил такой: «Да будет по Вашему желанию. Отложим». Вы поймете всю цену и прелесть этого ответа, если вообразите себе г. Чехова, пишущего, потеющего, исправляющего и видящего, что от тех революционных переворотов и ужасов, какие терпит
