А«лексея» Алексеевича». Вообще Вам можно позавидовать: Ваши сыновья подают большие надежды. Тонкие люди! Если бы я не был с Вами в хороших отношениях, то давно бы уж упрятал их в тюрьму.
Инфлуэнца делает у меня черт знает что. Заболели мать, сестра, кухарка и горничная. Я болен, но это не помешало мне быть вчера на мальчишнике у одного доктора, который женится на балерине. У балерины я шафером. Мне скучно на нее смотреть, так как я в балете ничего не понимаю и знаю только, что в антрактах от балерин пахнет, как от лошадей. Когда я был во 2-м курсе, то влюбился в балерину и посещал балет. Потом я знавал драматических актрис, перешедших из балета в драму. Вчера перед мальчишником я был с визитом у одной такой актрисы. Балет она теперь презирает и смотрит на него свысока, но все-таки не может отделаться от балетных телодвижений.
Ступни ее ног, когда она стоит, находятся всегда в таком отношении (а и b — это носки), что не кажется безобразным.
В январе мне стукнет 30 лет… Здравствуй, одинокая старость, догорай, бесполезная жизнь!
Анне Ивановне, Настюше и Берке сердечный привет. Алексею Алексеевичу тоже… Зачем он ежегодно катается в Палестину? Не хочет ли он стать иерусалимским патриархом?
Ваш А. Чехов.
739. В. А. ТИХОНОВУ
7 декабря 1889 г. Москва.
7 дек.
Милый Сарду, у меня кашель, насморк, сап, импотенция, гидрофобия и проч. и проч. Кроме того, я зол, как ящерица, которой наступила собака на хвост, и занят по самое горло. В-третьих, квартира моя изображает себя госпиталь. Больны и моя фамилия, и прислуга.
Ваши «Качучи-чучи» давно уже сданы через Комитет Рассохину и, вероятно, уж вышли в свет. Отдал я пьecy в тот самый час, когда получил от Вас надлежащее распоряжение.
Поздравляю Вас с дочкой. Желаю, чтобы она вышла замуж за графа Шереметьева и чтобы в будущем открыла «Театр Тихоновой», в котором платила бы Вам и мне по 40% с валового сбора.
Приеду я в Питер не раньше января.
Ваш А. Чехов.
740. А. П. ЛЕНСКОМУ
8 декабря 1889 г. Москва.
Дорогой Александр Павлович, сегодня я получил от Каратыгиной письмо. Злополучная Пенелопа пишет между прочим следующее: «Попросите Ленского осторожно узнать у Черневского о моем деле. Черневский обещал мне помочь, поддержать перед Пчельниковым… Я напустила Варламова на Кривенко, и тот будто бы сказал, что Пчельников самостоятельно может распорядиться». Подчеркнуто в подлиннике.
Моя инфлуэнца продолжается, так что я начинаю подозревать, что у меня не инфлуэнца, а другое какое-нибудь свинство.
Сердечный привет Лидии Николаевне и Сасику. Ваш А. Чехов.
Оболонский женится. Я у него шафером.
741. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
12 декабря 1889 г. Москва.
XII, 12.
Милый Алексой Николаевич, пишу Вам сии строки, сидя в редакции «Артиста». Оная редакция просит меня написать Вам, что во-1-х) Ваш перевод опоздал; уже набирается и печатается перевод Маттерна (матерный перевод), во-2-х) редакция, прежде чем послать Ваш перевод Абрамовой, хотела бы поскорее узнать от Вас: кому, собственно, она должна послать перевод? Абрамова театром уже не заведует; хозяйничает товарищество с Соловцовым, Чарским и Киселевским во главе… Прикажете послать товариществу?
Я хвораю. Инфлуэнца, кашель, болят зубы. Сестра тоже больна. Хочу поехать к Вам и не могу выбрать дня. Если не вырвусь из Москвы раньше 18-го дек«абря», то приеду после Нового года. Ужасно я соскучился, и ужасно мне хочется повидаться. Буду у Вас непременно в день своего приезда; если не застану Вас дома, то поеду искать Вас по Петербургу.
Поклон Вашим. Будьте здоровы.
Если не приеду скоро, то напишу Вам большое письмо.
Ваш А. Чехов.
742. А. И. СУМБАТОВУ (ЮЖИНУ)
14 декабря 1889 г. Москва.
14 декабрь.
Милый Александр Иванович, посылаю Вам пьесу, о которой у нас была речь. Я вчера получил ее из цензуры, прочел и теперь нахожу, что после «Макбета», когда публика настроена на шекспировский лад, эта пьеса рискует показаться безобразной. Право, видеть после красивых шекспировских злодеев эту мелкую грошовую сволочь, которую я изображаю, — совсем не вкусно.
Прочтите. Не думаю, чтобы она пришлась по вкусу Федотовой.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
743. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ
Середина декабря 1889 г. Москва.
Счастливейший избранник Гименея, добрейший доктор и восхитительный мужчина!
Нa обороте сего Вы найдете письмо, полученное мною от дочери врача Ольги Шварц. Я у нее уже был осенью и ничего хорошего не сделал, ибо у нее базедова болезнь. Если у Вас будет свободная четверть часа, если Вы приедете ко мне и если пожелаете проехаться по Большой Грузинской улице, то не найдете ли Вы возможным посмотреть больную? Быть может, Вы придумаете что-нибудь такое этакое… Больная живет в 8 минутах езды от меня. Если же не желаете, то так тому и быть.
Сестра лежит. Утром и вечером t° повышена. Что-то тифоидное. Вся моя квартира превратилась в госпиталь.
Будьте здравы.
Ваш А. Чехов.
744. РЕДАКТОРУ «СМОЛЕНСКОГО ВЕСТНИКА»
Середина декабря 1889 г. Москва.
Милостивый государь г. редактор! Позвольте мне обратиться к Вам с покорнейшей просьбою.
В Москве проживает смоленский дворянин Николай Аполлонович Путята, сын одного из крупнейших землевладельцев Смоленской губ«ернии». Занимался он до последнего времени исключительно литературою, был известен как отличный переводчик и одно время негласно редактировал московские уже прекратившиеся издания «Мирской толк», «Свет и тени» и «Европейскую библиотеку». Года 2-3 тому назад он заболел хроническим воспалением легких настолько серьезно, что потерял способность к труду. Болен он и по сие время. Надежды на выздоровление нет никакой. Поправиться настолько, чтобы самому зарабатывать себе хотя бы на лекарства, он не может, так как живет при самой нездоровой обстановке, в грязи, в чаду. Средств у него нет; ни одежды, ни обуви, ни лекарств! За все время, пока он болен, мы обращались в Литературный фонд, откуда получали помощь, обращались в московские газеты, к товарищам-литераторам и, наконец, исчерпали до дна все те немногие источники, на которые может рассчитывать литератор, находящийся в положении Путяты. Теперь у нас осталась одна только надежда на родственников и друзей Путяты, проживающих в Смоленской губерн«ии».
Не найдете ли «возможным?» через посредство Вашей почтенной газеты известить о тягостном и совершенно безвыходном положении Путяты всех знающих или знавших его? Этим извещением Вы окажете громадную услугу как больному и нам, так равно и родственникам и друзьям его, которые, быть может, до сих пор были лишены возможности помочь ему только потому, что не знали его адреса или не были извещены о его болезни. Форма извещения вполне зависит от Вашего усмотрения; больной выражает только желание, чтобы Вы в заметке о нем назвали его полные имя, отчество и фамилию, на что у меня имеется его письменное разрешение.
Адрес Путяты: г. Москва, 1-я Мещанская, д. Шелапутина, кв. Фроловой.
Имею честь пребыть с почтением А. Чехов.
745. А. С. СУВОРИНУ
Около 20 декабря 1889 г. Москва.
«…»* очерков, фельетонов, глупостей, водевилей, скучных историй, многое множество ошибок и несообразностей, пуды исписанной бумаги, академическая премия, житие Потемкина — и при всем том нет ни одной строчки, которая в моих глазах имела бы серьезное литературное значение. Была масса форсированной работы, но не было ни одной минуты серьезного труда. Когда я на днях прочел «Семейную трагедию» Бежецкого, то этот рассказ вызвал во мне что-то вроде чувства сострадания к автору; точно такое же чувство испытываю я, когда вижу свои книжки. В этом чувстве есть правда величиною с муху, но мнительность моя и зависть к чужим трудам раздувают ее до размеров слона. Мне страстно хочется спрятаться куда-нибудь лет на пять и занять себя кропотливым, серьезным трудом. Мне надо учиться, учить все с самого начала, ибо я, как литератор, круглый невежда; мне надо писать добросовестно, с чувством, с толком, писать не по пяти листов в месяц, и один лист в пять месяцев. Надо уйти из дому, надо начать жить за 700-900 р. в год, а не за 3-4 тысячи, как теперь, надо на многое наплевать, но хохлацкой лени во мне больше, чем смелости.
Продал «Лешего» Абрамовой — это зря. Значит, рассуждает моя вялая душа, на 3-4 месяца хватит денег. Вот моя хохлацкая логика. Ах, какие нынче поганые молодые люди стали!
Здоровье у всех домочадцев поправилось. Я тоже уже не кашляю. Ужасно хочется повидаться с Вами. Приеду, должно быть, в начале января.
Дни становятся больше. К весне повернуло, а зимы еще не было.
В январе мне стукнет 30 лет. Подлость. А настроение у меня такое, будто мне 22 года.
Нe болейте, пожалуйста, и скажите Анне Ивановне, чтобы она подарила свои болезни кому-нибудь.
Нe приехать ли мне в Питер встречать Новый год?
Ваш А. Чехов. * Начало письма не сохранилось.
746. Н. А. ЛЕЙКИНУ
25 декабря 1889 г. Москва.
25 дек.
С праздником Вас поздравляю, добрейший Николай Александрович! Спасибо за внимание ко мне, за память и за долготерпение. Внимание и память выражены Вами в присылке мне двух книг (без факсимиле, впрочем), что весьма пользительно для моей библиотеки и для меня, охотника посмеяться; долготерпение же Ваше я легко усматриваю в Вашем отношении к моему безнравственному, инквизиции достойному поведению: я не ответил на Ваше последнее письмо и не поблагодарил своевременно за книги…
Не писал я, потому что каждый день собираюсь в Питер и каждый день уверен бываю, что завтра увижу Вас. Когда я приеду? Скоро, но дня назначить не могу. Остановлюсь у Суворина, а к Вам приеду в день своего приезда, многое — на другой день. Визитов никому делать не буду, ибо приеду incognito, на манер бразильского дон Педро. Побываю только у старых знакомых, по которым соскучился, и у кое-кого из молодежи. Есть и дела.
В каком положении у Вас подписка? Лучше прошлогодней? Да? Должна быть хуже — это я сужу по той неохоте, с какою вся Русь в этот сезон посещает театр и читает. Сезон пропащий, нужно на нем крест поставить.
До скорого свидания. Прасковье Никифоровне и Феде мой сердечный привет и поздравление. Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
747. A. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
25 декабря 1889 г. Москва.
25 дек.
Здравствуйте, милый Алексей Николаевич, поздравляю Вас с Рождеством и с наступающим Новым годом!
Впрочем, начну с самого начала. Был я как-то в редакции «Артиста» и застал там редактора, перелистывающего Ваш перевод «Борьбы за существование». Около редактора сидел еще кто-то, какой-то икс на манер редакционного секретаря или Гольцева. Оба сидели и рассуждали о том, что перевод не будет напечатан. Боясь, чтобы они не наврали Вам чего-нибудь, я попросил позволения сесть и написать Вам о судьбе Вашего перевода; будет напечатан перевод Маттерна, которому давно уже было обещано, и меня удивляет эта бесшабашная редакция, утруждавшая Вас и знавшая Наверное, что Ваш перевод не может пойти. Я их обругал.
