поеду, подожду до осени.
В 17 верстах от меня есть небольшой театр, освещаемый электричеством. Это в Покровском-Мещерском. Сюда 4-го июня соберутся доктора со всей губернии, около 100 человек, не считая членов их семейств. Я, ввиду электричества, решил поставить «Ганнеле»: пьеса совсем подходящая для публики, которая на 1/8 будет состоять из психиатров и на 1/2 из добрых чувствительных людей. В клиниках была у меня Озерова, и я попросил ее сыграть 4-го июня Ганнеле. Она тотчас же согласилась, но как великая артистка не замедлила поставить непременное условие: чтобы играла музыка M. M. Иванова, к которой она привыкла. Придется обратиться к другой актрисе, менее великой, так как возиться с музыкой совсем неохота. Вот что: не сохранились ли у Вас какие-нибудь бутафорские вещи, которые Вы могли бы одолжить мне для спектакля? Например, одеяния и крылья ангелов… Это все стоит не дорого, но среди моих знакомых на 50 верст нет ни одного человека, который сумел бы скроить и слепить эти штуки, а в готовом виде они нигде не продаются.
Поздравляю Вас, Анну Ивановну, Настю и Борю с праздником и желаю всех благ.
Ваш А. Чехов.
1979. М. О. МЕНЬШИКОВУ
16 апреля 1897 г. Мелихово.
16 апр.
Дорогой Михаил Осипович, у меня немножко подгуляли легкие. 20-го марта я поехал в Петербург, но на пути у меня началось кровохарканье, пришлось задержаться в Москве и лечь в клиники на две недели. Доктора определили у меня верхушечный процесс и запретили мне почти все интересное.
Лидии Ивановне и Яше передайте мой сердечный привет и благодарность. Я дорого ценю их внимание и дружеское участие.
Сегодня голова болит. Испорчен день, а погода прекрасная, в саду шумно. Гости, игра на рояле, смех — это внутри дома, а снаружи скворцы.
Из «Мужиков» цензура выхватила порядочный кусок.
Спасибо Вам большое. Крепко жму руку и желаю счастья. Сестра шлет Вам поклон.
Ваш А. Чехов.
Нет худа без добра. В клинике был у меня Лев Николаевич, с которым вели мы преинтересный разговор, преинтересный для меня, потому что я больше слушал, чем говорил. Говорили о бессмертии. Он признает бессмертие в кантовском вкусе; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цели которого для нас составляют тайну. Мне же это начало или сила представляется в виде бесформенной студенистой массы; мое я — моя индивидуальность, мое сознание сольются с этой массой — такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его, и Лев Николаевич удивляется, что я не понимаю.
Отчего до сих пор не вышла Ваша книга? В клинике у меня был И. Л. Щеглов. Он стал лучше, точно выздоравливает. Переезжает в Петербург.
1980. А. И. ЭРТЕЛЮ
17 апреля 1897 г. Мелихово.
Лопасня, Москов. губ. 97 17/IV.
Милый друг Александр Иванович, я теперь дома. До праздника недели две я лежал в клинике Остроумова, кровохаркал; доктора определили верхушечный процесс в легких. Самочувствие у меня великолепное, ничего не болит, ничто не беспокоит внутри, но доктора запретили мне vinum*, движения, разговоры, приказали много есть, запретили практику — и мне как будто скучно.
О народном театре ничего не слышно. На съезде говорили о нем глухо и неинтересно, а кружок, взявшийся писать устав и начинать дело, по-видимому, немножко охладел. Это, должно быть, благодаря весне. Из кружка видел одного только Гольцева, но не успел поговорить с ним о театре.
Нового ничего нет. В литературе затишье. В редакциях пьют чай и дешевое вино, пьют невкусно, походя — очевидно, от нечего делать. Толстой пишет книжку об искусстве. Он был у меня в клинике и говорил, что повесть свою «Воскресение» он забросил, так как она ему не нравится, пишет же только об искусстве и прочел об искусстве 60 книг. Мысль у него не новая; ее на разные лады повторяли все умные старики во все века. Всегда старики склонны были видеть конец мира и говорили, что нравственность пала до nec plus ultra**, что искусство измельчало, износилось, что люди ослабели и проч. и проч. Лев Николаевич в своей книжке хочет убедить, что в настоящее время искусство вступило в свой окончательный фазис, в тупой переулок, из которого ему нет выхода (вперед).
Я ничего не делаю, кормлю воробьев конопляным семенем и обрезываю по одной розе с день. После моей обрезки розы цветут роскошны. Хозяйством не занимаюсь.
Будь здоров, милый Александр Иванович, спасибо тебе за письма и дружеское участие. Пиши мне, немощи моей ради, и мою неаккуратность в переписке не ставь мне в большую вину. Я буду впредь стараться отвечать на твои письма тотчас же по прочтении.
Крепко жму тебе руку.
Твой А. Чехов. На конверте:
Ст. Кулики Сыз. Вяз. ж. д.
Его высокоблагородию
Александру Ивановичу Эртелю * вино (лат.) ** крайности (лат.)
1981. Ф. Д. БАТЮШКОВУ
21 апреля 1897 г. Мелихово.
97 21/IV. Лопасня, Москов. губ.
Федор Дмитриевич!
Вы собирались ко мне во вторник, а телеграмма Ваша пришла в среду утром. Полагая, что Вас уже нет в Москве, я не телеграфировал Вам, а стал поджидать письма от В. А. Гольцева, которое Вы обещали мне в Вашей телеграмме и которого я, кстати сказать, еще не получил.
От всей души благодарю Вас за приглашение и вообще за Ваше письмо. Я непременно пришлю рассказ для «Cosmopolis’a», но-когда? Право, не знаю. В последнее время я считаюсь больным, врачи предписали мне праздность — и я стараюсь следовать этому предписанию, стараюсь не писать. Мне гораздо лучше, чем было в марте, но все же в смысле здоровья будущее мое неопределенно, и потому не могу пообещать Вам ничего определенного. Прошу Вас подождать до осени. Если же случится, в течение лета напишу рассказ, то я не замедлю прислать его Вам. Рассказ, по всей вероятности, не превысит полулиста. Пишу я вообще мало, компактно (не более 10 листов в год — при счастливых условиях, обыкновенно же не более 5-7), и потому volens-nolens* приходится брать подороже.
Позвольте пожелать Вам всего хорошего. Если будете писать мне еще раз, то кстати напишите, кто такой г. Ортманс, издатель «Cosmopolis’a», т. е. идейный он человек или просто так? «Cosmopolis» может иметь успех в России, но небольшой в первые годы. Чем солиднее, серьезнее, литературнее поведете это дело, тем лучше и, признаюсь, я рад, что Вы ученый. В руках Сигмы русский отдел не имел бы никакого успеха ни у публики, ни у литераторов, у Вас же он пойдет, только придется потерпеть и не смущаться, когда Вас будут упрекать, что журнал скучен, сух и т. п., и если г. Ортманс идейный человек, а не просто издатель, то в течение 4-5 лет «Cosmopolis» станет крепко на ноги.
Еще раз желаю Вам успеха и всего хорошего и еще раз благодарю.
А. Чехов. * поневоле (лат.)
1982. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
21 апреля 1897 г. Мелихово.
Жан со Студеной горы! Для меня Ваш приезд будет удобен во всякое время дня и ночи, для Вас же удобнее всего выехать из Москвы на утреннем поезде, в 9 ч., и приехать ко мне в час дня. Если Вы дня за 2-3 черкнете мне, то я вышлю за Вами на станцию буцефала. У меня есть и телеграф. Решив, например, ехать ко мне в среду, Вы могли бы телеграфировать лишь одно слово, по схеме: «Лопасня. Чехову. Среда». Подписи не нужно, и таким образом вся телеграмма будет стоить только 30 коп. Когда приедете, дам Вам пообедать и потом поведу во флигель, построенный специально для Вас.
Пробуду я в Мелихове до сентября 1899 года, ждать Вас к себе буду весь апрель и весь май.
Местность у нас некрасивая, унылая, похожая на Ваш трагический почерк, но зато не сыро, не бывает туманов и собаки не злые. Буде пожелаете, поедем вместе в монастырь Давыдову Пустынь — это в 3-4 верстах от нас.
Ваше стихотворение получил и, прочитав громогласно всему семейству, спрятал его в свой архив. Благодарю и обещаю прислать Вам на Рождество поздравительное стихотворение; я уже подобрал рифмы: бациллы — крокодилы.
Итак, милый Жан, добрый Жан, буду усиленно ждать Вас к себе. Ваш приезд не доставит мне ничего, кроме радости. И фамилии моей тоже.
Будьте здоровы и благополучны ныне и присно и во веки веков.
Антоний.
97 21/IV.
Прыскаю себе под кожу мышьяк — и, вероятно, от этого мнози борют мя страсти.
1983. E. M. ШАВРОВОЙ-ЮСТ
21 апреля 1897 г. Мелихово.
Многоуважаемая коллега, я каждый день жду от Вас текста для афиши, каждый день посылаю на почту, и мой посланный всякий раз привозит совсем не то, что нужно. Ведь спектакль назначен на 27 апреля, осталось всего 5-6 дней — успеем ли мы напечатать афиши и билеты? Если сегодня, 21-го апреля, я не получу от Вас письма, то не отложить ли нам спектакль до осени? Или — до одного из майских воскресений? В смысле сбора осень лучше мая.
Представьте, в 16 верстах от меня есть театр, освещаемый электричеством. Это в Покровском-Мещерском. 4-го июня туда съедутся земские врачи со всей губернии, числом до 100 душ, не считая их жен и своячениц. Будет много психиатров, приедут литераторы. Вот: не пожелает ли Ольга Михайловна сыграть Ганнеле? Это было бы так хорошо! Если же Ольга Михайловна не захочет Ганнеле почему-либо, то давайте придумаем какую-нибудь другую пьесу, а для Ганнеле выпишем Озерову. Я цепляюсь так за «Ганнеле», потому что, повторяю, театр освещается электричеством.
Ну-с, как Вы поживаете? Что новенького? Я здоров, но за мной надзирают так тщательно, что ничего больше не остается, как считать себя больным. Ем, ем и только ем. Доктора приказали прибавиться в весе, и я стараюсь поскорее стать тяжелым человеком.
Где Вы летом?
Будьте здоровы. Спасибо за письмо. Вы очень добры, и Ваша розовая бумага пахнет очень хорошо.
97 21/IV.
На конверте:
Москва
Ее высокоблагородию
Елене Михайловне Юст
Пречистенка, д. Борщова, кв. Шавровых
1984. О. А. ПРАВДИНУ
22 апреля (1897?), Мелихово.
22 апр.
Многоуважаемый Осип Андреевич, я нашел у себя в собственных архивах свой старый рассказ, который посылаю Вам. Быть может, пригодится.
Желаю Вам всего хорошего.
Уважающий Вас А. Чехов.
Лопасня, Моск. губ.
1985. Ал. П. ЧЕХОВУ 22 или 23 апреля 1897 г. Мелихово.
Согласно письма Вашего от 20-го апреля, спешу сообщить Вам, милостивый государь, что от Вас не было получено мною никаких произведений, кроме Ваших стихов (из армянской жизни), которые не могут быть напечатаны вследствие отсутствия в них истинного поэтического чувства. В случае же если кто-нибудь пришлет мне Ваши рукописи, то они будут употребляться в домашнем хозяйстве на известные Вам надобности.
С почтением Фед. На обороте:
Петербург
Александру Павловичу Чехову
Эртелев 6, в редакции «Нового времени»
1986. М. П. ЧЕХОВОЙ
23 апреля
