бенефис едва ли Вы захотите. Впрочем, об этом после, по всей вероятности, в октябре, когда кончу пьесу и пришлю на Ваше усмотрение.
Когда выйду из дома, то побываю в фотографии, распоряжусь, чтобы Вам выслали по полдюжине карточек. А Вы, пожалуйста, не медля ни единого часа, вышлите мне Ваш портрет, только петербургской работы, не иначе. Здешней, ялтинской работы я не люблю.
Когда будете писать Марии Ильинишне, то напишите ей, что я кланяюсь ей низко и что когда я очнусь от своего полусна, то непременно напишу ей и непременно побываю на ст. Избердее (кажется, так называется станция?). Она мне очень и очень симпатична. Часто вспоминается теперь, как она ловила крысу.
Вы пишете, что перебирались на новую квартиру, между тем не сообщаете Вашего нового адреса. Это нехорошо, сударыня.
1 октября — так по крайней мере думаю — уеду за границу, хотя и не тянет туда. Так насчет пьесы не беспокойтесь, пришлю тотчас же, как кончу, не задержу у себя ни единого дня.
Будьте здоровы и счастливы, да хранит Вас бог и ангелы небесные. Не телеграфировал Вам, простите, потому что все равно пьесы нет, не готова.
Ваш А. Чехов.
В Ялте сгорел театр. Он был здесь совершенно ненужен, кстати сказать.
3114. О. Л. КНИППЕР
14 сентября 1900 г. Ялта.
14 сент. 1900.
Милая моя, славная моя Оля, актрисочка замечательная, твое последнее письмо, в котором ты описываешь свое путешествие на Воробьевы горы, растрогало меня, оно очаровательно, как ты сама. А я вот уже 6 или 7-й день сижу дома безвыходно, ибо все хвораю. Жар, кашель, насморк. Сегодня, кажется, немного лучше, пошло на поправку, но все же слабость и пустота, и скверно от сознания, что целую неделю ничего не делал, не писал. Пьеса уныло глядит на меня, лежит на столе; и я думаю о ней уныло.
Ты не советуешь мне ехать в Москву? В первых числах октября в Москву уезжает мать, надо мне отправлять ее туда, так что, очевидно, ехать к тебе не придется. Значит, зимой ты забудешь, какой я человек, я же увлекусь другой, буде встречу другую, такую же, как ты, — и все пойдет по-старому, как было раньше.
Завтра я напишу тебе еще, а пока будь здорова, милая моя. Приехал Альтшуллер. Будь здорова и счастлива.
Твой Antoine.
Еду с Альтшуллером в город.
Я с Альтшуллером не поехал, так как, едва мы вышли из дому, как во двор пожаловала начальница гимназии. Пришлось остаться дома.
Прости, милая, за это скучное письмо. Завтра напишу веселее. На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3145. О. Л. КНИППЕР
15 сентября 1900 г. Ялта.
15 сентября 1900.
Ты знаешь, милая? Сгорел тот самый театр, в котором ты играла в Ялте. Сгорел ночью, несколько дней назад, но пожарища я еще не видел, так как болел и не был в городе. А еще что у нас нового? А еще ничего.
Из газет узнал, что у вас начинаются спектакли 20 сентября и что будто Горький написал пьесу. Смотри же, напиши непременно, как у вас сойдет «Снегурочка», напиши, какова пьеса Горького, если он в самом деле напасал ее. Этот человек мне весьма и весьма симпатичен, и то, что о нем пишут в газетах, даже чепуха разная, меня радует и интересует. Что касается моей пьесы, то она будет рано или поздно, в сентябре, или октябре, или даже ноябре, но решусь ли я ставить ее в этом сезоне -сие неизвестно, моя милая бабуня. Не решусь, так как, во-первых, быть может, пьеса еще не совсем готова, — пусть на столе полежит, и, во-вторых, мне необходимо присутствовать на репетициях, необходимо! Четыре ответственных женских роли, четыре молодых интеллигентных женщины, оставить Алексееву я не могу, при всем моем уважении к его дарованию и пониманию. Нужно, чтобы я хоть одним глазком видел репетиции.
Болезнь задержала, теперь лень приниматься за пьесу. Ну, да ничего.
Вчера после начальницы приходила M-me Бонье, ужинала.
Напиши мне еще интересное письмо. Побывай еще раз на Воробьевых горах и напиши. Ты у меня умница. Пиши только подлиннее, чтобы на конверте было две марки. Впрочем, тебе теперь не до писанья; во-первых, дела много, и, во-вторых, уже отвыкать стала от меня. Ведь правда? Ты холодна адски, как, впрочем, и подобает быть актрисе. Не сердись, милюся, это я так, между прочим.
Нет дождей, нет воды, растения погибают. Стало опять тепло. Сегодня пойду, вероятно, в город. Ты ничего не пишешь мне о своем здоровье. Как себя чувствуешь? Хорошо? Пополнела или похудела? Пиши обо всем.
Целую тебя крепко, до обморока, до ошаления. Не забывай твоего
Antoine. На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3146. В. С. МИРОЛЮБОВУ
15 сентября 1900 г. Ялта.
15 сентябрь 1900.
Спасибо, милый Виктор Сергеевич, что вспомнили. Я старею, живу где-то у черта на куличках — в Аутке, близ Ялты, и кажется мне, что меня уже все на свете забыли. С удовольствием прислал бы рассказик в «Журнал для всех», да все некогда или побаливаю. Нужно и в «Жизнь» и в «Русскую мысль», нужно и пьесу изобразить, вот тут и вертись. Если напишу что-нибудь, то, простите, уж не раньше ноября.
А Вы все скучаете! И все Вы жалуетесь!.. Жениться бы Вам нужно, на полной особе, с характером, чтобы она Вас любила, а Вы бы ее боялись.
В конце сего месяца, вероятно, уеду за границу. Были Вы в Париже этим летом? Нет? Если нет, то почему?
Хотелось бы повидаться с Вами и потолковать о том о сем. Ну, да, вероятно, увидимся не раньше весны.
Подписка на Ваш журнал скоро начнется и будет прекрасной. В этом я убежден, и мне кажется, что Вы тоже должны веровать в хорошую подписку — и посему, признаюсь, Ваш несколько меланхолический тон не так чтобы уж очень понятен.
Жму Вам руку и желаю всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
3147. M. О. МЕНЬШИКОВУ
17 сентября 1900 г. Ялта.
17 сентября 1900.
В ответ на Ваше письмо, дорогой Михаил Осипович, спешу сообщить Вам, что все сие время, т. е. почти весь сентябрь, я был нездоров и ничего не делал. В Москву едва ли попаду, и так как Ялта мне опротивела и уехать надо, то уеду за границу — по всей вероятности. В «Жизнь» я не давал «Трех сестер» и оных туда не обещал. Вам пришлю, тщусь прислать повесть и пришлю к ноябрю. Не сердитесь, ради создателя.
Будьте здоровы, крепко жму Вам руку и желаю всего хорошего.
NВ. В Ялте был Сергеенко. На конверте:
Петербург.
Михаилу Осиповичу Меньшикову.
Фонтанка, 37, в редакции «Недели».
Ваш А. Чехов.
3148. О. Л. КНИППЕР
19 сентября 1900 г. Ялта.
Субботу мать едет в Москву. Пьеса не готова. Приеду после. Кланяюсь, целую ручки.
Антониус. На бланке:
М ск.
Мерзляковский, д. Мещериновой. Ольге Леонардовне Книппер.
3149. M. П. ЧЕХОВОЙ
19 сентября 1900 г. Ялта.
19 сент. 1900.
Милая Маша, мать уезжает в Москву в субботу 23-го сентября. В понедельник утром пошли на вокзал Машу.
Я тоже уезжаю, за границу, но когда — пока неизвестно. В Ялте погода очень хорошая, теплая. Нового ничего нет.
Будь здорова. О деньгах не беспокойся; буду высылать или надумаю, как и где ты будешь их брать в Москве.
Твой А. Чехов.
3150. О. Л. КНИППЕР
22 сентября 1900 г. Ялта.
22 сент. 1900.
Милюся моя, Оля, голубчик, здравствуй! Как поживаешь? Давненько уже я не писал тебе, давненько. Совесть меня мучает за это немножко, хотя я не так уж виноват, как может это казаться. Писать мне не хочется, да в о чем писать? О моей крымской жизни? Мне хочется не писать, а говорить с тобой, говорить, даже молчать, но только с тобой. Завтра в Москву едет мать, быть может, и я поеду скоро, хотя совсем непонятно, зачем я поеду туда. Зачем? Чтобы повидаться и опять уехать? Как это интересно. Приехать, взглянуть на театральную толчею и опять уехать.
Я уеду в Париж, потом, вероятно, в Ниццу, а из Ниццы в Африку, если не будет там чумы. Вообще нужно будет так или иначе пережить, или, вернее, перетянуть эту зиму.
От Маши нет писем уже больше месяца. Отчего она не пишет? Скажи ей, чтобы она писала хотя раз в неделю. Если я выеду за границу, то письма будут пересылаться мне отсюда здешней почтой.
Мадам Бонье бывает у меня почти каждый день. Ты не ревнуешь?
Итак, тебя нужно поздравить с началом сезона. Ты уже играла по крайней мере в «Одиноких». Поздравляю, милая дуся, желаю полнейшего успеха, желаю хорошей работы, чтобы ты и уставала и испытывала наслаждение. А главное, чтобы пьесы у Вас были порядочные, чтобы интересно было играть в них.
Сердишься на меня, дуся? Что делать! Мне темно писать, свечи мои плохо горят. Милая моя, крепко целую, прощай, будь здорова и весела! Вспоминай обо мне почаще. Ты редко пишешь мне, это я объясняю тем, что я уже надоел тебе, что за тобой стали ухаживать другие. Что ж? Молодец, бабуся!
Целую ручку.
Твой Antoine. На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3151. П. H. ПОЛЕВОМУ
22 сентября 1900 г. Ялта.
22 сентябрь 1900 г.
Петр Николаевич!
Я уже получил от Вас ранее циркуляр с приглашением принять участие в юбилейном сборнике, но, простите, до сих пор не ответил, потому что решительно не знал, что ответить, и все откладывал. Я нездоров и по нездоровью ничего не пишу или пишу очень и очень мало, и потому дать Вам обещание, более или менее определенное, относительно своего участия в сборнике я не мог бы и в то же время отказываться от участия в юбилее Юлия Осиповича не хотелось бы — отсюда такая нерешительность моя и неаккуратность… Как бы ни было, я решил ответить на Ваше последнее письмо просьбой. Не найдете ли Вы возможным принять и напечатать в сборнике мой рассказ, не теперь, но давно уже написанный? Он написан был до 90-го года, стало быть, лет 10 назад — самое малое, но он не был нигде напечатан или же, кажется, нигде. Его готовят в типографии Маркса для III тома, но если Вы возьмете его для сборника, то он может войти в IV или V томы издания Маркса. Если Вы возьмете его, то III том от этого не станет меньше*. Называется он так: «Весной». Будьте добры, побывайте в типографии Маркса и возьмите этот рассказ, и буде найдете его годным для сборника, то возьмите, сказавши Адольфу Федоровичу, что рассказ этот может войти потом в IV или V томы.
Во всяком случае о согласии Вашем или несогласии напишите мне.
Желаю Вам всего хорошего и
