ноября или начале декабря. До этой поездки в Nervi все время буду жить в Москве.
Ах, если б ты знала, как лезут у меня волосы! Гляди, как облысею, то перестанешь любить меня. Вчера помыл голову, и сегодня волосы пуще полезли. Подозреваю, что тут виновато мыло, прописанное мне твоей симпатией — Членовым.
Нового ничего нет, все благополучно. Если в самом деле в сентябре ты не будешь принимать участия в репетициях, то попроси Таубе отпустить тебя в Ялту. Здесь совсем нет дождей, все пересохло, но к сентябрю, надо полагать, небеса смилуются и побрызгают. А мне с тобой было бы очень хорошо.
Как пьеса Найденова? Читал ли ее Немирович? Напиши, дуся моя, поподробнее.
Скажи Елизавете Васильевне, что я каждый день вспоминаю ее и благодарю за мятные лепешки. Приехала ли Мария Петровна?
Обо всем пиши, собака.
Дома в Москве позабыл свою ручку, позабыл очки, которые в твоем шкафу, — одним словом, как ни вертись, а в Москву придется ехать.
Целую тебя, обнимаю, кусаю за ухо, потом кусаю за плечо, глажу тебя по спине и остаюсь твой лысенький супруг
Antoine.
Пиши, дуся. Отчего сегодня нет письма? К чему этот пост? Не ленись, моя деточка. На конверте:
Московско-Ярославск. ж. д.
Тарасовская пл.
Ее высокоблагородию
Ольге Леонардовне Чеховой.
Имение Алексеевой, Любимовка.
3808. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
22 августа 1902 г. Ялта.
22 авг.
Милый мой, хороший дусик, от тебя долго не было писем, дня три, сегодня пришло одно. У меня по-прежнему жара несноснейшая, хоть караул кричи. Вчера вечером первый раз за все время прошел дождик, чуть-чуть, минуты на три.
Посылаю тебе объявление, которое дала мне Маша. Прочти его. Быть может, если там пруд велик, можно было бы купить десятинки две-три.
У меня насморк. Волосы лезут, как никогда не лезли, и кожа болит на голове. Погожу еще немного, и если не перестанет болеть, то обреюсь, т. е. обрею голову.
М. С. Смирнова просила купить для нее татарские туфли, а мерки мне не дала.
Приехав сюда, я все свои мелкие долги уплатил, но сам долга не получил, так что С. Т. Морозову не уплачу 5 тыс. Буду ему писать.
Про пьесу Найденова ничего не знаю. Какова она? Немирович очень холоден с ним почему-то и, как мне кажется и казалось, несправедлив к нему. Найденов, кстати сказать, как драматург, гораздо выше Горького.
Здесь настоящая засуха, полный неурожай. Учительница Мария Федоровна из Мелихова уезжает завтра, теперь она у нас. Бедовая стала.
Не сердись на меня, жена моя, не сердись, милая. Право, все не так скверно, как ты думаешь. Я приеду, мы будем вместе до декабря, потом я уеду и вернусь не позже марта, а после марта я весь твой, если только я тебе нужен.
Бог тебя благословит, целую тебя крепко и обнимаю. Я сильно по тебе скучаю. Кровохарканий не было ни разу — здесь в Ялте, в Любимовке же были почти каждый день в последнее время, хотя вес и прибавился.
Приедешь в Ялту? Поговори с Таубе.
Целую еще раз. Будь здорова и покойна, собака рыжая. Твой Antoine. На конверте:
Московско-Ярославск. ж. д.
Тарасовская пл.
Ее высокоблагородию
Ольге Леонардовне Чеховой.
Дача Алексеевой, Любимовка.
3809. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
23 августа 1902 г. Ялта.
«Аделаида Юльевна Рид Константин Людвигович Андреолетти помолвлены. Тифлис. Август 1902».
Это прислано в Ялту на твое имя. Писем от тебя нет. Я здоров. Сегодня ветер. Завтра буду писать. Надежда Ивановна уехала в Москву.
Твой Antoine.
Пятница, 23 авг. На обороте:
Московско-Ярославск. ж. д.
Тарасовская пл.
Ее высокоблагородию
Ольге Леонардовне Чеховой.
Любимовка, д. Алексеевой.
3810. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО 23 августа 1902 г. Ялта.
23 авг. 1902.
Милый Владимир Иванович, сегодня я получил от кн. Барятинского телеграмму с просьбой -разрешить «Чайку» для Петербурга. Я ответил так: «Чайка» принадлежит Художественному театру. Накануне же я писал Гнедичу, просил его не ставить «Чайки» в Александринском театре. Будь добр, напиши или телеграфируй кн. Барятинскому, если он обратится к тебе насчет «Чайки», что эта пьеса принадлежит Художеств театру.
Здесь очень жарко. Нового ничего нет, все благополучно. Как пьеса Найденова?
Будь здоров и благополучен, всего тебе хорошего. Жму руку.
Твой А. Чехов.
3811. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 августа 1902 г. Ялта.
24 анг.
Дуся моя, вот уже 3 или 4 дня, как я не получаю от тебя писем. Не хочешь писать — твое дело, только поручи кому-нибудь извещать меня о твоем здоровье, умоляю тебя.
Вот уже четвертый день, как дует ветер, сухой, противный. Я наконец начинаю привыкать и уже сижу за своим столом и кое-что пописываю. Кровохарканий не было. Но зато насморк отчаянный. Пью каждый день сливки, довольно хорошие. В городе не бываю.
Маша уезжает в Москву 4 сентября. Едим арбузы и дыни, винограда же еще нет; есть плохой.
Здесь Карабчевский.
Радость моя, не терзай меня, не мучай понапрасну, давай о себе знать почаще. Ты сердита на меня, а за что — никак не пойму. За то, что я уехал от тебя? Но ведь я с тобой прожил с самой Пасхи, не разлучаясь, не отходя от тебя ни на шаг, и не уехал бы, если бы не дела и не кровохарканье. Долга я не получил, кстати сказать, а кровохарканья нет уже. Не сердись же, родная моя.
Ночью было прохладно, а сегодня утром опять жарко. Когда переедешь в Москву? Напиши. Была ли у докторов? Что они сказали?
Целую тебя крепко, обнимаю мою радость, будь покойна и довольна и, умоляю, не сердись на своего мужа.
Твой Antoine. На конверте:
Московско-Ярославск. ж. д.
Тарасовская пл.
Ее высокоблагородию
Ольге Леонардовне Чеховой.
Любимовка, дача Алексеевой.
3812. В. Г. КОРОЛЕНКО
25 августа 1902 г. Ялта.
25 авг. Ялта.
Дорогой Владимир Галактионович, где Вы? Дома ли? Как бы ни было, адресую это письмо в Полтаву.
Вот что я написал в Академию:
«В и в!
В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики; и я не замедлил повидаться с А. М. Пешковым, который тогда находился в Крыму, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем, немного погодя в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию по 1035 ст. выборы признаются недействительными; причем было точно указано, что это извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение частью исходило и от меня. Я поздравлял сердечно и я же признавал выборы недействительными — такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. Знакомство с 1035 ст. ничего не объяснило мне. И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, почтительнейше просить В Императорское> в о сложении с меня звания почетного академика».
Вот Вам. Сочинял долго, в очень жаркую погоду и лучше сочинить не мог и, вероятно, не могу.
Приехать было нельзя. Хотелось с женой проехаться по Волге и по Дону, но в Москве она, т. е. жена, тяжело заболела опять — и мы так намучились, что было не до путешествия. Ну, ничего, авось, будем живы в будущем году, и тогда я проедусь в Геленджик, о котором, кстати сказать, на днях читал статью в «Историч вестнике».
Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку. Будьте здоровы и веселы.
Ваш А. Чехов. На конверте:
Полтава.
Владимиру Галактионовичу Короленко.
Александровская, д. Старицкого.
3813. А. Н. ВЕСЕЛОВСКОМУ
25 августа 1902 г. Ялта.
Александр Николаевич!
В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики. А. М. Пешков тогда находился в Крыму, я не замедлил повидаться с ним, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем, немного погодя, в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию но 1035 ст. выборы признаются недействительными. При этом было точно указано, что извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение исходило и от меня. Я поздравлял сердечно и я же признавал выборы недействительными — такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. Знакомство же с 1035 ст. ничего не объяснило мне. И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, почтительнейше просить Вас ходатайствовать о сложении с меня звания почетного академика.
С чувством глубокого уважения имею честь пребыть Вашим покорнейшим слугою.
Антон Чехов.
25 августа 1902 г.
Ялта.
3814. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 августа 1902 г. Ялта.
27 авг.
Дусик мой, окунь мой, после долгого ожидания наконец получил от тебя письмо. Я живу себе потихоньку, в городе не бываю, беседую с посетителями и изредка пописываю. Пьесу писать в этом году не буду, душа не лежит, а если и напишу что-нибудь пьесоподобное, то это будет водевиль в одном акте.
Письма твоего Маша не давала мне, я нашел его в комнате матери, на столе, машинально взял и прочел — и понял тогда, почему Маша была так не в духе. Письмо ужасно грубое, а главное несправедливое; я, конечно, понял твое настроение, когда ты писала, и понимаю. А твое последнее письмо какое-то странное, и я не знаю, что с тобою и что у тебя в голове, дуся моя. Ты пишешь: «А странно было ждать тебя на юг, раз знали, что я лежу. Явно высказывалось нежелание, чтобы ты был около меня, больной…» Кто высказывал желание? Когда меня ждали на юг? Я же клялся тебе в письме честным словом, что меня одного, без тебя ни разу не звали на юг… Нельзя, нельзя так, дуся, несправедливости надо бояться. Надо быть чистой в смысле справедливости, совершенно чистой, тем паче, что ты добрая, очень добрая и понимающая. Прости, дусик, за эти нотации, больше не буду, я боюсь этого.
Когда Егор представит счет, ты заплати за меня, я отдам тебе в сентябре. У меня такие планы: до начала декабря я в Москве, потом уезжаю в Nervi, там и в Пизе живу до Поста, потом возвращаюсь. У меня в Ялте кашель, какого не было в милой Любимовке. Кашель небольшой, правда, но все же он есть. Ничего не пью. Сегодня был у меня Орленев, была Назимова. Приехал Дорошевич. Виделся на днях с Карабчевским.
Писал ли я тебе насчет «Чайки»? Я писал в Петербург Гнедичу слезное письмо, в котором просил не ставить «Чайки». Сегодня получил ответ: нельзя не ставить, ибо-де написаны новые декорации и проч. и проч. Значит, опять будет брань.
Ты же не говори Маше, что я читал твое письмо к ней. Или, впрочем, как знаешь.
От твоих писем веет холодком, а я все-таки пристаю к тебе с нежностями и думаю о тебе бесконечно. Целую тебя миллиард раз, обнимаю. Пиши
