Для чего это ему нужно?
Все жду, что ты скажешь насчет Швейцарии. Хорошо бы мы могли там пожить. Я бы, кстати, пива попил бы. Подумай, дусик мой ненаглядный, и не протестуй очень, буде тебе не хочется ехать. Гурзуфский учитель ничего не рассказывал мне про Москву, а только сидел и кусал свою бороду; быть может, он был огорчен тем, что полопались от мороза бутылки с пивом. Да и я был нездоров, сидел и молча ждал, когда он уйдет.
Твоя свинья с поросятами на спине стоит у меня на столе, кланяется тебе. Славная свинка.
Ах, какая масса сюжетов в моей голове, как хочется писать, но чувствую, чего-то не хватает — в обстановке ли, в здоровье ли. Вышла премия «Нивы» — мои рассказы с портретом, и мне кажется, что это не мои рассказы. Не следовало бы мне в Ялте жить, вот что! Я тут как в Малой Азии.
Чем занимается в Москве преподобный Саша Средин? Как его здоровье, как жена? Видела ли ты в Москве Бальмонта?
Ну, собачка, будь здорова, будь в духе, пиши своему мужу почаще. Благословляю тебя, обнимаю, целую, переворачиваю в воздухе. Скоро ли, наконец, я тебя увижу? Твой А. На конверте:
Москва.
Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
3976. Л. В. СРЕДИНУ
23 января 1903 г. Ялта.
Дорогой Леонид Валентинович, я нигде не бываю, уже давно сижу дома безвыходно; у меня плеврит.
Теперь мне лучше, сижу и работаю, но все же выходить не позволяют.
Желаю всяких благ.
Ваш А. Чехов.
23 янв. На обороте:
Доктору
Леониду Валентиновичу Средину.
3977. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ
24 января 1903 г. Ялта.
См. № 4 «Театра и искусства»: дела Мейерхольда и К° в Херсоне идут великолепно.
А Ваше пиво в дороге замерзло, бутылки полопались. Нет, уж, видно, не пить нам пива!!!
Как бы ни было, приношу Вам сердечную благодарность — и за пиво, и за колбасу. Надеюсь, что здоровье Ваше превосходно и что Вы чувствуете себя хорошо, чего я от души желаю.
Ваш А. Чехов.
24 янв. 1903. На обороте:
Москва.
Его высокоблагородию
Александру Леонидовичу Вишневскому.
Неглинный пр., мебл. к-ты «Тюрби».
3978. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 января 1903 г. Ялта.
24 янв.
Да, дусик, мне теперь легче, а сегодня и совсем хорошо, так хорошо, что я даже в сад выходил. Погода чудесная, теплая.
Получил письмо от Александра Борисовича, того самого студента, серьезного шмуля, который был в Андреевской санатории чем-то вроде вице-директора. Спрашивает, как здоровье, и кстати извещает, что уже врач. Тебе кланяется.
У нас во дворе завелись два чудных щенка, которые лают всю ночь и уже прижились. Как удалить их? Оба дворняжки.
Дусик, прости за совет: не оставляй дома денег или запирай их как-нибудь особенно. Иначе не обойдешься без сюрпризов. Больше я тебе на эту тему писать не буду, прости.
Вчера у меня просидел вечер старик кн. Ливен. Обнимаю тебя, мою собаку, и жду, что скажешь насчет Швейцарии и Италии, вообще насчет нашего лета. Нам с тобой осталось немного пожить, молодость пройдет через 2-3 года (если только ее можно назвать еще молодостью), надо же поторопиться, напрячь все свое уменье, чтобы вышло что-нибудь.
Ну, господь с тобой. Не хандри.
Твой А. На конверте:
Москва.
Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
3979. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
26 января 1903 г. Ялта.
26 янв. 1903.
Милый и дорогой Виктор Александрович, здравствуй! В феврале празднуют обедом твой юбилей — так я читал в «Одесских новостях». Если это правда, то, сидя за обедом, вспомни, голубчик, что я есмь твой искренний, преданный друг и таковым останусь до конца дней моих, и что я тебя люблю и давно уважаю. Если же узнаю точно, когда твой юбилей и где вы будете обедать, то пришлю телеграмму.
С декабря по сие время я ничего не делаю, у меня был плеврит, не к ночи будь помянут. Теперь уже совсем полегчало, завтра доктор мой выпускает меня даже в город стричься, а главное, я уже сижу и пишу рассказ для «Журнала для всех». Как только кончу, тотчас же сяду писать для «Русской мысли» — честное слово! Сюжетов скопилось тьма тьмущая.
Как здоровье? Черкнул бы одну строчку.
Вуколу земной поклон и привет. Будь здоров, крепко обнимаю тебя и целую.
Твой А. Чехов.
3980. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
26 января 1903 г. Ялта.
26 янв.
Дуся моя, необыкновенная, собака моя милая, значит, ты согласна в Швейцарию, вообще попутешествовать вместе? Великолепно! Мы в Вене поживем дней 5, потом в Берлине побываем, в Дрездене, а потом уж в Швейцарию. В Венеции, вероятно, будет уже очень жарко.
Бумажник твой мне очень понравился и нравится очень, клянусь тебе, но мне не хотелось расставаться со старым, твоим же. Теперь твой бумажник (новый) лежит у меня на столе, и в нем разные заметочки для рассказов. Я пишу и то и дело лезу в бумажник за справкой.
Ваш театр перестал высылать мне репертуар. Имейте сие в виду-с.
А петух в шляпе мне не понравился, потому что он шарлатанское изделие; нельзя в комнате держать таких вещей. Ну, да черт с ним, с петухом.
Погода здесь дивная, завтра я уже выеду в город. От плеврита осталось только чуть-чуть, почти все всосалось.
С Евлалией я знаком, знаю ее. Статьи ее супруга читаю иногда в «Русском слове», но пока они мало интересны.
Пишу рассказ для «Журнала для всех» на старинный манер, на манер семидесятых годов. Не знаю, что выйдет. Потом нужно для «Русской мысли», потом для «Мира божьего»… Спасите нас, о неба херувимы!!
Как славно, как бесподобно мы с тобой проедемся! О, если бы ничто не помешало!
Получил от Комиссаржевской письмо, просит новую пьесу для ее частного театра в Петербурге. Она будет хозяйкой театра. Чудачка, ее ведь только на один месяц хватит, через месяц же пропадет всякий интерес к ее театру; а написать ей об этом неловко, да и нельзя: она уже бесповоротно окунулась в свое предприятие. А что написать ей насчет пьесы? Отказать? Поговори поскорее с Немировичем и напиши мне, можно ли ей пообещать «Вишневый сад», т. е. будет ли ваш театр играть сию пьесу в Петербурге. Если нет, тогда пообещаю ей.
Значит, мы с тобой поедем? Умница моя, я теперь тебя никогда не брошу. Обнимаю тебя так, что ребрышки все захрустят, целую в обе щеки, в шею, в спинку и прошу писать мужу.
Твой А.
К вам поехала дочь Татариновой. А ты на масленой не приедешь, не финти. Да и не нужно, радость моя, утомишься только и потом заболеешь. Приезжай на весь пост, тогда согласен.
В новом бумажнике я сделал открытие: глубочайший карман, глубиною в пол-аршина, чтоб было, очевидно, куда деньги прятать. На конверте:
Москва.
Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
3981. В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ
27 января 1903 г. Ялта.
27 янв. 1903.
Дорогая Вера Федоровна, большое Вам спасибо за письмо. Не спасибо, а спасибище — вот как! Очень рад, что Вам хорошо. Насчет пьесы скажу следующее: 1) Пьеса задумана, правда, и название ее у меня уже есть («Вишневый сад» — но это пока секрет), и засяду писать ее, вероятно, не позже конца февраля, если, конечно, буду здоров; 2) в этой пьесе центральная роль-старуха!! — к великому сожалению автора — и 3) если я отдаю пьесу в Художественный театр, то, по существующим в этом театре условиям или правилам, пьеса поступает в исключительное распоряжение Худож театра как для Москвы, так и для Петербурга — и ничего тут поделать нельзя. Если в 1904 году Художеств театр не поедет в Петербург (что весьма возможно; в этом году он не поедет), то и разговоров быть не может, если пьеса подойдет для Вашего театра, то я отдам Вам ее с удовольствием. Или вот еще что: не написать ли мне для Вас пьесу? Не для театра того или другого, а для Вас. Это было моей давнею мечтою… Ну, да как бог даст. Если бы мне прежнее здоровье, то я и разговаривать не стал бы, а просто сел бы писать пьесу теперь же. С декабря у меня плеврит, можете себе представить, и только завтра я выйду из дому после долгого заключения.
Как бы ни было, в Москву я написал, просил выслать мне точную справку, будет ли Художеств театр в Петербурге. Через 8-10 дней я получу ответ и тогда напишу Вам.
Вы видели мою жену, а я увижу ее только весной. То она больна, то я в отъезде, и так у нас ничего не выходит по-настоящему.
Вы пишете: «…иду с той верой, которая, если разобьется, убьет во мне…» и т. д.. Совершенно справедливо, Вы правы, только, ради создателя, не ставьте этого в зависимость от нового театра. Вы ведь артистка, а это то же самое, что хороший моряк: на каком бы пароходе, на казенном или частном, он ни плавал, он всюду и при всех обстоятельствах остается хорошим моряком.
Еще раз большое Вам спасибо за письмо. Низко Вам кланяюсь и крепко, крепко жму и целую Вашу руку.
Ваш А. Чехов.
3982. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
28 января 1903 г. Ялта.
28 янв.
Собачка милая, если я не пишу тебе каждый день, то не потому, что сердит (боже меня избави!), а просто потому, что писать надоело, видеть, видеть, видеть тебя хочу, и потому что сижу и пишу рассказ. Значит, если два дня не будет от меня письма, не беспокойся.
А какими дурацкими чернилами писаны все твои письма! Точно не чернилами писала, а клеем. Приходится отклеивать. Пятницкому скажи, что, насколько помню, неустоечной записи я не подписывал и не понимаю, что это за запись такая; доверенность Сергеенко имел от меня, а «договора относительно Сергеенко» никакого не было. Скажи Пятницкому, что в марте или апреле я увижусь с ним и потолкую.
Я теперь здоров, здоровее себя чувствую даже, чем летом. Ем много и с людьми беседую охотно (когда я нездоров, то ем неохотно, а беседовать мне порой бывает нестерпимо, да я креплюсь), пишу и читаю весь день и с завистью прочитываю твое письмо, где ты, собака, описываешь кулебяку с осетриной и уху стерляжью. В эту зиму у меня, можно сказать, почти не было кровохаркания и не было ни одной геморройной катастрофы.
Если увидишь еще Бальмонта, то скажи ему, чтобы он написал мне свой адрес. Ведь, пожалуй, ни один человек не относится к этой каналье так хорошо, как я; мне симпатичен его талант.
Все еще не получаешь «Мира божьего»? Отчего? Скажи Пятницкому, чтобы он прислал мне свои новые издания, между прочим «На дне» Горького.
Вчера была буря, нынче пароход опоздал. И сегодня не покойно.
Гольцеву дают юбилейный обед. Мне было бы приятно, если бы ты или Маша была на этом обеде;
