взгляда на жизнь некоторые особенности художественной манеры: ограниченная роль автора в повествовании, протоколизм изложения, импрессионистичность и отрывочность повествования и т. д. Оспаривая это распространенное тогда представление о Чехове-художнике, Овсянико-Куликовский подчеркивал целостность его произведений, единство и стройность композиции, органичность образов (см. его статью «Наши писатели» в «Журнале для всех», 1899, № 3, стр. 270).
Последовательно проведена концепция Чехова-пессимиста в этюде Е. М. де Вогюэ «Антон Чехов» (М., 1902, пер. с франц.). Автор обнаруживает редкое непонимание писателя: по его мнению, «в душе толстовских героев продолжается внутренняя работа, в душе чеховских нет ничего, кроме пустоты» (стр. 30). Философский нигилизм здесь «граничит с полным умственным отупением» (стр. 33). «Россия, как ее созерцает и изображает автор, – это огромный труп, распростертый на снежном саване» (стр. 37–38). Реплики Чебутыкина в финале пьесы «Три сестры»: («Тара… ра… бумбия… Сижу на тумбе я… Всё равно! Всё равно!»), как уверяет Вогюэ, исчерпывают духовное содержание чеховских героев – разного рода Чебутыкиных (стр. 39).
Стремление истолковать творчество Чехова идеалистически, характерное для работ Волжского, Ляцкого, обнаруживается в критике гораздо раньше. Многие из пишущих о Чехове в конце 90-х – начале 900-х годов обращаются к книге Н. М. Минского «При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни» (СПб., 1890), где автор провозглашал наступление «сумерек противоречий, для которых, очевидно, нет рассвета» (стр. 159), звал к экстатическому постижению «абсолютно несуществующего, но единственно заветного и священного».
Андрей Белый в статье «Чехов» («Весы», 1904, № 8) пишет в платоновском духе о жизни – «замкнутой отовсюду комнате» с прозрачными стенами. Главное содержание жизни – по ту сторону стен. Единственная реальность в искусстве – символ, ведущий «туда». Чехов – истинный символист. Как пример чеховского символа, устремленного к постижению потустороннего, приводится пейзаж на выставке, который понравился Юлии («Три года»).
В конце 90-х – начале 900-х годов обостряется внимание к Чехову реакционной и, в частности, нововременской критики. Главное обвинение – чересчур мрачное, пессимистическое изображение российской действительности.
Нововременский критик В. П. Буренин много пишет о Чехове в 80-е – 90-е годы. Сначала он одобрительно отзывается о его рассказах, о «Степи», а после разрыва Чехова с «Новым временем» подвергает писателя грубым и непристойным нападкам. В одной из рецензий Буренин причисляет Чехова к «крупным второстепенным писателям» («Новое время», 1900, № 8847, 13 октября). Об откровенно реакционной рецензии на повесть «В овраге» («Критические заметки». – «Новое время», 1900, № 8619, 25 февраля) см. в примечаниях к повести.
Со своими замечаниями по поводу творчества Чехова выступают критики реакционного «Гражданина». В редакционных дневниках «газеты-журнала» воздают должное таланту Чехова, но сурово корят его за обличительный дух в изображении российской жизни. Анонимный автор (очевидно, В. П. Мещерский) видит слабость и ограниченность Чехова в том, что он «стал свою жажду творчества утолять неопределенными и отрицательными типами грустных и симпатичных страданий жизни, не чуя, что за ними есть целый мир сильных и светлых носителей русского духа» («Гражданин», 1904, № 54, 8 июля, стр. 21).
Автор, подписавшийся «Серенький» (И. И. Колышко), в разделе «Маленькие мысли» заявляет, что Чехов дошел «до предела того, что называют отрицанием и пессимизмом» («Гражданин», 1904, № 55, 11 июля, стр. 4).[51] «Всё, что написал Чехов, за исключением единичных рассказов, рисует наше кисляйство, нашу душевную слякотность, лень, пьянство, обжорство и сладострастие» (стр. 5) – ничего иного критик у Чехова не увидел (в статье Серенького в «Гражданине», 1901, № 25, 8 апреля, стр. 4, Чехов обвинялся в «безнадежно мстительно-злобном отношении к жизни»).
Еще при жизни Чехова публикуются первые работы о нем марксистской критики. Это прежде всего статьи, вызванные полемикой вокруг повестей «Мужики» (см. примечания в т. IX) и «В овраге» (см. стр. 443 наст. тома). Появляются рецензии и на другие произведения, а также статьи общего характера, где авторы стремятся осмыслить творчество Чехова в целом. Критики выступают против народнических субъективистских концепций, против либерального краснобайства, абстрактности подхода к чеховскому творчеству, не говоря уже об откровенно идеалистических и реакционных теориях.
О Чехове пишут и марксисты-революционеры, и легальные марксисты, и литераторы, в той или иной мере близкие марксистскому направлению (см. об этом: Е. П. Охременко. А. П. Чехов в оценке дореволюционной марксистской критики. – В сб. «А. П. Чехов». Сахалинское кн. изд-во, 1959; О. Семеновский. Марксистская критика о Чехове и Толстом. Кишинев, 1968).
На полемике с высказываниями Михайловского построена «Книга о Максиме Горьком и А. П. Чехове» (СПб., 1900) Андреевича (Е. А. Соловьева), сотрудника «Жизни» и «Журнала для всех». «Нет, не о холодной крови приходится тут говорить, – возражал он, – не об идеализации серенькой и тусклой жизни, а о чем-то другом, совсем этим обеим вещам постороннем» (стр. 257).[52]
В «Очерках по истории русской литературы XIX века» (СПб., 1902) Е. А. Соловьев-Андреевич предпринимает попытку найти «социологическую почву, на которой Чехов рисует свои жизненные драмы» (стр. 514). Говоря о жизни, отданной «во власть хищника» (стр. 516), о торжествующей пошлости (стр. 517), он подчеркивает, что Чехов не довольствуется изображением этого – писатель хочет «выйти из узких и тесных рамок данного исторического момента, данной провинциальной обстановки и свой пессимизм, свою тоску неверия распространить на жизнь вообще, связать ее ничтожество не с временными обстоятельствами, которые могут измениться, а с органическими свойствами человеческой природы» (стр. 514). Такова эклектическая позиция Соловьева-Андреевича – он обращается то к социальным факторам, то к извечным свойствам человеческой натуры.
В этом смысле более последователен Л. Н. Войтоловский, регулярно работавший с 1904 г. в марксистской печати. Его статья «Идеалы общественности в произведениях А. П. Чехова» (журн. «Правда», 1904, декабрь) – одна из первых попыток осмыслить чеховское творчество с марксистских позиций. Возражая против абстрактно-либеральных дефиниций, автор говорит о конкретных социальных силах, отразившихся в повестях и рассказах Чехова последних лет, о хищнике-накопителе, об угнетенном и задавленном народе, об интеллигентах. Подробно разбирает он образы хозяев цыбукинского дома («В овраге»), однако не избегает при этом и упрощенных, прямолинейных характеристик.
И все же, несмотря на схематические и односторонние определения, Войтоловский верно показал, как раскрывает Чехов внутреннюю непрочность царства Цыбукиных, которым противостоят Липа, плотник Елизаров (Костыль) с его изречением: «Кто трудится, кто терпит, тот и старше» (стр. 61).
В первых статьях о Чехове марксистская методология нередко подменялась упрощенно-социологическим и догматическим подходом. Так, М. С. Ольминский, полемизируя со статьей Овсянико-Куликовского (см. примечание к повести «В овраге»), рассматривал произведение Чехова как широкую картину социальных язв российской деревни начала века. Однако критик отказывался видеть в Чехове «беллетриста-реалиста»; на его взгляд, повесть страдает «неопределенностью», «нечеткостью и расплывчатостью» («Об А. Чехове и Овсянико-Куликовском». – «Восточное обозрение», 1900, № 216, 218 и 219. Цит. по кн.: М. Ольминский. По литературным вопросам. М., 1932, стр. 50, 51). В другой своей статье – «Литературные противоречия (о „Трех сестрах“ А. Чехова)» критик настаивал на том, что «к г. Чехову вообще реалистическая мерка неприложима, как мы уже пытались выяснить, говоря о его повести „В овраге“» («Восточное обозрение», 1901, № 168. Цит. по кн. М. Ольминского «По литературным вопросам», стр. 53).
В те годы не избежал вульгарно-социологического подхода к Чехову и А. В. Луначарский. В журнале «Русская мысль» (1903, № 2) напечатана его статья «О художнике вообще и некоторых художниках в частности». Отдавая должное таланту писателя («Я не знаю, есть ли сейчас в Европе талант, равный Антону Павловичу Чехову, если исключить, конечно, Л. Толстого», стр. 58), Луначарский упрекал его в том, что он не показывает человека, «который может прорвать тину и вынырнуть из омута на свежий воздух». Вместо этого – «Чехов пошел навстречу Чеховцу и стал помогать ему оправдать себя…» (стр. 59). По мнению критика, писатель вообще напрасно столько «возится» со своими не заслуживающими серьезного внимания героями. В общем критически оценил он и последний рассказ Чехова «Невеста», и его главную героиню, далекую от настоящего «человека-борца» («Образование», 1904, № 2, стр. 140, вторая нумерация).
В оценке Чехова проявилась общая концепция художественного творчества, отстаиваемая Луначарским в те годы: искусство, по его мысли, соответствует гармоническому «идеалу жизни», творческий процесс – счастливая и свободная игра сил творца. Эти положения, несущие на себе печать богдановского эмпириокритического подхода, явственно отразились в упомянутой выше статье «О художнике вообще и некоторых художниках в частности». В таком свете творчество Чехова вообще «неправомерно» – ему не хватает активности и жизнелюбия. Очень скоро, уже в работе «Марксизм и эстетика. Диалог об искусстве» (1905), Луначарский придет к иным выводам о роли и назначении искусства, о его общественной функции.
Особенно рельефно проявились вульгарно-социологические тенденции в работах одного из первых литературных марксистских критиков В. М. Шулятикова. В московской газете «Курьер» (1903, № 296, 24 декабря) он публикует «Критические этюды» – рецензию на рассказ «Невеста». Отмечая перемены в мировоззрении автора рассказа, он подчеркивает: «Мы не имеем ни малейшего права преувеличивать ценность этого финала». Весь смысл произведения Шулятиков видит в борьбе против мещанства – в этом ограниченность «социального кругозора» писателя и его героев. Всё это увенчивается выводом о Чехове как «„протестанте“ против „мещанства“», писателе, в чьем творчестве проявилась ограниченность его общественной группы. (Упреки Чехову в ограниченности содержала и статья Шулятикова «О драмах г. Чехова». – «Курьер», 1901, № 70, 12 марта. См. также обзор литературы за год в «Курьере», 1902, № 1, 1 января, подпись: В. Ш.)
В ряду первых марксистских работ о Чехове заметно выделяется статья В. В. Воровского «Лишние люди» (журнал «Правда», 1905, кн. VII, июль, подпись: Ю. Адамович).[53] Хотя она и выходит за рамки «прижизненного» времени Чехова, обойти ее невозможно: именно здесь были глубоко и тонко истолкованы судьбы русской интеллигенции, процесс ее развития и социальной дифференциации.
Ощущение социально-исторической перспективы – сильная сторона статьи Воровского. Вместе с тем современному читателю ясна и ее ограниченность – это касается, в частности, тех мест, где критик слишком прямолинейно рассматривает связь Чехова с его героями, чересчур жестоко и категорично этих героев судит.[54]
Лучшим произведением критики последних лет жизни Чехова и, шире, дореволюционного времени, не утратившим в наши дни своего значения, является статья Горького «По поводу нового рассказа А. П. Чехова „В овраге“» («Нижегородский листок», 1900, № 29, 30 января). Чехов писал Горькому: «…Ваш фельетон в „Нижегородском листке“ был бальзамом для моей души. Какой Вы талантливый! Я не умею писать ничего, кроме беллетристики, Вы же вполне владеете и пером журнального человека» (15 февраля 1900 г.).
Решительно отвел Горький упреки в отсутствии миросозерцания, высказывавшиеся почти на всем протяжении творческого пути Чехова. Горький раскрыл
