с уменьем несколькими штрихами заставить читателя понять и почувствовать то именно, что перечувствовал сам автор по поводу случая, который сам по себе проскальзывает в жизни незамеченным, как заурядная мелочь» («Русская мысль», 1887, № 10, «Библиографический отдел», стр. 590).
К лучшим рассказам сборника «В сумерках» причислили «В суде» В. А. Гольцев («Русские ведомости», 1887, № 240, 1 сентября; подпись: Ав—в) и В. П. Буренин («Новое время», 1887, № 4157, 25 сентября).
К. К. Арсеньев достоинство рассказа «В суде» усматривал в том, что «автор сумел сосредоточить внимание читателей не на неожиданном эффекте, а на картине судебного разбирательства — на сонном, вялом равнодушии, среди которого решается судьба человека» («Вестник Европы», 1887, № 12, стр. 770—771).
А. Ф. Бычков в своем разборе сборника «В сумерках» (Бычков, стр. 51—52) ставил «В суде», как «верный список с действительности», выше таких рассказов Чехова, как «Пустой случай», «Событие», «Ведьма», но к недостаткам отнес то, что «рассказ круто обрывается».
Ф. Е. Пактовский, пересказав в своем очерке содержание рассказа, характеризует его как «тяжелую трагедию с двумя действующими лицами перед их грозным фатумом» (Ф. Е. Пактовский. Современное общество в произведениях А. П. Чехова. Казань, 1901, стр. 38).
При жизни Чехова рассказ был переведен на английский, немецкий, сербскохорватский, финский и чешский языки.
Статистика
Впервые — «Осколки», 1886, № 42, 18 октября (ценз. разр. 17 октября), стр. 4. Подпись: Человек без селезенки.
Печатается по журнальному тексту.
Первый абзац этого рассказа, после небольших сокращений, Чехов использовал позднее в подготовленной, но не опубликованной им подборке «Из записной книжки Ивана Иваныча (Мысли и заметки)» (ЦГАЛИ). К этому абзацу присоединялся в подборке текст юморески «Новейший письмовник».
Впервые — «Сверчок», 1886, № 41, 23 октября (ценз. разр. 22 октября), стр. 323, 326. Подпись: Человек без селезенки.
Печатается по журнальному тексту.
Впервые — «Осколки», 1886, № 43, 25 октября (ценз. разр. 24 октября), стр. 3—4. Заглавие: Бука. Подпись: А. Чехонте.
С измененным заглавием напечатано в «Журнале для всех», 1898, № 12, стлб. 1419—1422. Подпись: Антон Чехов.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 232—237.
Посылая рассказ в «Осколки», Чехов писал Н. А. Лейкину 23 октября 1886 г.: «Я послал Вам рассказ „Бука“, но, кажется, неудачный, по крайней мере гораздо худший Вашего „Праздничного“, который Вам чертовски удался» («Сценка» Н. А. Лейкина «Праздничный» напечатана в «Осколках», 1886, № 42, 18 октября).
Вероятно, в письме к В. В. Билибину (это письмо до нас не дошло) Чехов отозвался о своих рассказах, напечатанных в это время в «Осколках» («Статистика», «Необыкновенный»), резко отрицательно, на что Билибин ответил 3 ноября 1886 г.: «Ваши рассказы в „О<сколка>х“ я не назову „мерзкими“. Напротив, насчет акушерки мне понравилось» (ГБЛ).
В «Журнале для всех», наряду с изменением заглавия, рассказ подвергся сокращениям. Менее значительные поправки сделаны для издания А. Ф. Маркса.
При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский язык.
Мой Домострой
Впервые — «Будильник», 1886, № 42, 26 октября (ценз. разр. 24 октября), стр. 502. Подпись: Брат моего брата.
Сохранилась рукописная копия рассказа с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).
Печатается по журнальному тексту.
Впервые — «Новое время», 1886, № 3832, 29 октября, стр. 2—3. Подпись: Ан. Чехов.
Включено в сборник Чехова «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.
Вошло в издание А. Ф. Маркса.
Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 182—203, с исправлением по Р1—13:
Стр. 371, строка 39: было пора ужинать — вместо: была пора ужинать.
Для сборника «Рассказы» (1888) текст местами был исправлен. Более значительные изменения, но тоже небольшие, произведены при подготовке издания А. Ф. Маркса.
«Тина» вызвала ряд неприязненных критических отзывов.
Рассказ не понравился журналисту и переводчику, редактору «Русской мысли» В. М. Лаврову. Об этом сообщал Чехову в письме от 5 ноября 1886 г. Л. И. Пальмин: «…„Тина“ Ваша не понравилась ему; говорит: только для „Нового времени“ такое и писать» (ГБЛ).
13 декабря 1886 г. Чехов послал «Тину» писательнице М. В. Киселевой. В ответном письме она писала:
«Начну с того, добрейший Антон Павлович, что присланный Вами фельетон мне совсем и совсем не нравится, хотя я убеждена, что к моему мнению присоединятся весьма немногие. Написан он хорошо <…> но мне, лично, досадно, что писатель Вашего сорта, т. е. не обделенный от бога, — показывает мне только одну „навозную кучу“. — Грязью, негодяями, негодяйками кишит мир и впечатление, производимое ими, не ново, но зато с какой благодарностью относишься к тому писателю, который, проводя вас через всю вонь навозной кучи, вдруг вытащит оттуда жемчужное зерно. Вы не близорукий и отлично способны найти это зерно, — зачем же тогда только одна куча? Дайте мне зерно, чтобы в моей памяти стушевалась вся грязь обстановки; от Вас я вправе требовать этого, а других, не умеющих отстоять и найти человека между четвероногими животными, — я и читать не стану <…> Может быть, лучше бы было промолчать, но мне нестерпимо хотелось ругнуть и Вас и Ваших мерзких редакторов, которые так равнодушно портят Ваш талант. Будь я редактором — я, для Вашей же пользы, вырезала бы Ваш этот фельетон. <…> Предоставьте писать подобные (по содержанию!) разным нищим духом и обездоленным судьбою писакам, как-то: О’Крейц, Pince-nez, Алоэ и tutti quanti бездарностям!».
Рукой А. С. Киселева в том же письме приписано: «Моя ругается, и совершенно справедливо, от Вас можно и должно ждать другого, дорогой Антон Павлович» (ГБЛ).
Чехов отвечал 14 января 1887 г.: «…позвольте огрызнуться на Вашу критику… Даже Ваша похвала „На пути“ не смягчила моего авторского гнева, и я спешу отмстить за „Тину“ <…> Прежде всего, я так же, как и Вы, не люблю литературы того направления, о котором у нас с Вами идет речь. Как читатель и обыватель я охотно сторонюсь от нее, но если Вы спросите моего честного и искреннего мнения о ней, то я скажу, что вопрос о ее праве на существование еще открыт и не решен никем <…> У меня, и у Вас, и у критиков всего мира нет никаких прочных данных отрицать эту литературу. Я не знаю, кто прав: Гомер, Шекспир, Лопе де Вега, вообще древние, не боявшиеся рыться в „навозной куче“, но бывшие гораздо устойчивее нас в нравственном отношении, или же современные писатели, чопорные на бумаге, но холодно-циничные в душе и в жизни? <…> Что мир „кишит негодяями и негодяйками“, это правда. Человеческая природа несовершенна, а потому странно было бы видеть на земле одних только праведников. Думать же, что на обязанности литературы лежит выкапывать из кучи негодяев „зерно“, значит отрицать самоё литературу. Художественная литература потому и называется художественной, что рисует жизнь такою, какова она есть на самом деле. Ее назначение — правда безусловная и честная. Суживать ее функции такою специальностью, как добывание „зерен“, так же для нее смертельно, как если бы Вы заставили Левитана рисовать дерево, приказав ему не трогать грязной коры и пожелтевшей листвы. Я согласен, „зерно“ — хорошая штука, но ведь литератор не кондиер, не косметик, не увеселитель; он человек обязанный, законтрактованный сознанием своего долга и совестью <…> Он то же, что и всякий простой корреспондент. Что бы Вы сказали, если бы корреспондент из чувства брезгливости или из желания доставить удовольствие читателям описывал бы одних только честных городских голов, возвышенных барынь и добродетельных железнодорожников?
Для химиков на земле нет ничего не чистого. Литератор должен быть так же объективен, как химик; он должен отрешиться от житейской субъективности и знать, что навозные кучи в пейзаже играют очень почтенную роль, а злые страсти так же присущи жизни, как и добрые <…> Вы пишете: „Будь я редактором, я для Вашей же пользы вернула бы Вам этот фельетон“. Отчего же не идти и далее? Отчего не взять на цугундер и самих редакторов, печатающих такие рассказы? Почему бы не объявить строгий выговор и Главному управлению по делам печати, не запрещающему безнравственных газет?
Плачевна была бы судьба литературы (большой и мелкой), если бы ее отдали на произвол личных взглядов. Это раз. Во-вторых, нет той полиции, к<ото>рая считала бы себя компетентной в делах литературы. Я согласен, без обуздывания и палки нельзя, ибо в литературу заползают шулера, но, как ни думайте, лучшей полиции не изобретете для литературы, как критика и собственная совесть авторов. Ведь с сотворения мира изобретают, но лучшего ничего не изобрели…
Вы вот желали бы, чтобы я потерпел убытку на 115 рублей и чтобы редактор учинил мне конфуз. Другие, в том числе и Ваш отец, в восторге от рассказа. Четвертые шлют Суворину ругательные письма, понося всячески и газету, и меня, и т. д. Кто же прав? Кто истинный судья?»
К. К. Арсеньев в рецензии на первое издание сборника «Рассказы» отнес «Тину» к рассказам, которые «не возвышаются над уровнем анекдота» («Вестник Европы», 1888, № 7, стр. 260).
К. П. Медведский, критик реакционного «Русского вестника», подверг разбору «Тину», в которой, по его мнению, «г. Чехов распространяется за счет внешних подробностей». Изложив содержание рассказа, К. П. Медведский писал:
«Что же скажет читатель, пробежав рассказ? Очень мило, интересно и не без пикантности.
И мы согласны с этим отзывом. Но при чем тут тина? Что было неотразимо обаятельного и чарующего в еврейке? каким волшебством отрывала она мужей от жен и женихов от невест? Г-н Чехов ничего не разъясняет. <…> Итак, возникает целый ряд соображений, которые основываются на чрезвычайно скудном фактическом и психологическом материале. Они не помогают добраться до смысла рассказа, а только более и более запутывают любознательного читателя. Чем старательнее вникает он в смысл произведения, тем труднее ему ориентироваться. В конце концов остается успокоиться на том заключении, что автор сам не знает внутренней подкладки происшествий, о которых рассказывает» (К. М—ский. Жертва безвременья. — «Русский вестник», 1896, № 8, стр. 279, 283—284).
В итоге своего рассмотрения автор рецензии отмечал, что Чехов чужд грубой тенденциозности, но, как приверженец будничных тем и настроений, «старается изображать жизнь как можно проще», что не всегда целесообразно. «Однако эта простота не помогла делу, и мы уже знаем, к какой неразрешимой загадке привел в данном случае читателя г. Чехов. Я думаю, он смешал простоту, иначе говоря, искренность отношения художника к жизни с несложностью житейских явлений, будто бы проистекающих всегда от действия очень нехитрых и очевидных факторов» (там же, стр. 292).
П. Н. Краснов считал «Тину» показательной для характеристики обрисованной Чеховым ужасающей пошлости общества и ставил ее в один ряд с такими шедеврами, как «Именины» и «Палата № 6»: «При
