вами. — Я больше вашего на свете жила [сужу], потому и [холодна] не обращаю внимания на пересуды, и к молодым людям.}

— Хорошо-с. Ну, а вот это вы назовете сплетнями? — и он рассказал вчерашнюю историю. Марья Алексеевна не дала ему докончить последнего слова, — как только он дошел до пари об ужине, она вскочила и с бешенством закричала, совершенно забывая важность гостей:

— Так вот они, штуки-то какие! Ах, он разбойник! Ах, он мерзавец! Так вот он зачем кататься-то звал! Он бы меня за городом-то на тот свет отправил, чтобы беззащитную девушку обесчестить! Ах он сквернавец! — и так дальше, — потом она стала благодарить {Вместо: стала благодарить — начато: а. разраз б. рассыпалась в благ} гостя за спасение жизни ее и чести ее дочери. — То-то, батюшка, я уж и сначала догадывалась, что вы что-нибудь неспросту приехали, что уроки-то уроками, а {Далее было: вы хотите} цель-то у вас другая, — меня ведь на мякине-то не обманешь {Против текста: Я не мастерица ~ не обманешь — на полях запись: (к сну Верочки) Только, как зовут вас? Мне так хочется знать. — У меня много имен. Как нужно кому звать меня так и зовет. Есть у меня страшные имена, есть у меня добрые имена. Ты зови меня любовью к людям, — это и есть мое настоящее имя.} — я старый воробей, — видела, батюшка, видела, что у вас не уроки на уме, — да я думала, что вы хотите выведывать да расстроивать, что у вас ему другая невеста приготовлена, вы его у нас отбить хотите; согрешила на вас, окаянная, простите меня великодушно. Вот, можно сказать, по гроб облагодетельствовали. — И ее благодарности, ругательства, извинения долго лились беспорядочным потоком. {Вместо: беспорядочным потоком — начато: а. неудерж б. бурным}

Жюли недолго слушала эту бесконечную , смысл которой был ясен из тона голоса и жестов; француженка с первых же слов Марьи Алексеевны встала и вернулась в комнату Верочки.

— Да, вы правы, ваша мать не участвовала в заговоре. Она еще думает только насильно отдать вас за него, а не продать. Она теперь очень раздражена против него, но я хорошо знаю таких людей, как она: у них никакое чувство не удержится против расчета денежных выгод. Она скоро опять примется ловить жениха — и чем может кончиться, неизвестно. Но во всяком случае вам будет очень тяжело. Теперь, на первое время, она вас оставит в покое. Но я вам говорю, что это ненадолго. Что вам делать? об этом надобно подумать. У вас есть родные в Петербурге?

— Нет.

— Это жаль. У вас есть любовник?

Верочка не знала, как и отвечать на это, — она только странно раскрыла глаза.

— Простите, простите, это видно, что нечего об этом и спрашивать. Значит, у вас нет приюта. Ну, слушайте: я не то, чем вам показалась. Я не жена ему. Я у него на содержанья. Я известна всему Петербургу как погибшая женщина. Но я честная женщина. Прийти ко мне — для вас значит потерять репутацию. Уже то, что я один раз была в этой квартире, довольно опасно для вас, а приехать мне сюда во второй раз было бы наверное губить вас. Между тем нам надобно увидеться еще, может быть и не раз, — то есть, если вы доверяете мне. Да? Так когда вы завтра можете располагать собою?

— Часов в двенадцать.

— Для меня это немного рано, но все равно, встану пораньше. Дожидайтесь меня — ну хоть в Гостином дворе, по той линии, которая противоположна Невскому, — она самая маленькая, там легче увидеть друг друга. Я буду под густой вуалью, чтобы не компрометировать вас. Мы поговорим. Да, вот еще счастливая мысль. Дайте бумаги, я напишу к этому негодяю, чтобы взять его в руки. — Она написала:

— «Мсье СторешнИк, вы, вероятно, теперь в большом затруднении. Если хотите избавиться от него, будьте у меня ныне в 7 часов. Жюли».

— Теперь прощайте. — Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею — и цаловала, и плакала, и опять цаловала. — А Жюли и подавно выдержала — ведь она не была так воздержна на слезы, как Верочка.

— Друг мой, милое мое дитя, — о, не дай тебе бог никогда узнать, что чувствую я теперь, когда после многих лет в первый раз прикасаются к губам моим чистые губы. Умри, но не давай поцалуя без любви!

Первая грудь, к которой с доверием и любовью прижалась грудь Верочки, была грудь погибшей женщины, — это был второй практический урок ее в любви к людям. {Далее на полях дата: 19 декабр}

План Сторешникова не был так человекоубийствен, как предположила Марья : она, по своей манере, дала делу слишком грубую форму; но сущность дела она отгадала. Сторешников думал продлить катанье приблизительно до той поры, когда начнется ужин; завезти своих дам в тот ресторан, где будет ужин, — конечно, в другую, отдаленную, особую комнату; всыпать опиуму в чашку чаю или в рюмку вина Марье Алексеевне; Верочка встревожится, растеряется, когда мать повалится без чувств; он заведет ее в компанию ужинающих, — вот уже пари выиграно, а что там дальше делать, покажут обстоятельства, — может быть, Верочка в своем смятении ничего не поймет и посидит в незнакомой компании, а если явится в ней подозрение, если она уйдет сейчас же — ничего, это извинят, потому что она только еще вступила на поприще авантюристки и, натурально, совестится на первых порах.

Но теперь что ему делать? Он проклинал свою хвастливость, проклинал свою ненаходчивость при внезапном сопротивлении Верочки. Осрамилcя, осрамился. Если бы он был похрабрев, он посматривал бы на пистолет, — но он этого не делал, а только мысленно желал себе провалиться сквозь землю, по временам выражая это желание и словесным монологом. Да, ему теперь нельзя будет носу показать никуда, — засмеют. «Чорт бы меня побрал!» — «Чорт бы вас всех побрал!»

И в этаком-то расстройстве и сокрушении духа — письмо от Жюли. Целительный бальзам на рану, — луч спасения в непроглядном мраке, столбовая дорога под ногою тонувшего в бездонном болоте. Сторешников считал минуты до 7 часов. «О, она поможет! Она умнейшая женщина! Она все может придумать. {сделать} О, она, если захочет, всем зажмет рты — ведь ее все боятся! Какая добрая, благородная!»

Минут за десять до семи часов он уже был перед ее дверью. — «Изволят ждать и приказали принять». — Как величественно сидит она, как строго смотрит! Едва наклонила голову в ответ на его поклон. «Очень рада вас видеть, прошу садиться», — ни один мускул не пошевельнулся в ее лице — будет головомойка, сильная головомойка! «Ничего, ругай, только спаси!»

— Мсье СторешнИк, — начала она холодным, медленным {величавым} тоном: вам известно мое мнение о деле, по которому мы видимся теперь и которое потому не нужно мне вновь характеризовать теперь. Я видела ту молодую особу, о которой был разговор вчера. Она рассказала мне о вашем нынешнем визите к ним, следовательно я знаю все {Вместо: я знаю все — было: я не могла узнать} и очень рада, что это избавляет меня от тяжелой надобности расспрашивать вас о чем-либо. Ваше положение с одинакою определенностью известно и мне, и вам («господи, господи! лучше бы ругалась!» — думает {мыслит} подсудимый); — мне кажется, что вы не можете выйти из него без посторонней помощи и не можете ждать успешной помощи ни от кого, кроме меня, — если вы имеете что-нибудь, {Так в рукописи, по-видимому пропущено слово: возразить} я жду. Итак, продолжала она после небольшой паузы, — вы также полагаете, что никто другой не в состоянии помочь вам, — выслушайте же, что я могу и желаю сделать для вас. Конечно, при известном вам моем взгляде на дело, занимающее нас, вы не должны ожидать, что я окажу вам пособие без возложения на вас известных требований; я выскажу их, если средство, которое могу я принять для вашего избавления, {Далее было: покажется вам [достато] [разрешаю] действи} найдете действительно могущим вывести вас из настоящего вашего положения («мучительница! так и вытягивает душу!»). Я могу сделать для вас следующее: отправить к Жану это письмо, уже приготовленное мною, — я пишу:

«Мой маленький Жан, я передумала после вчерашнего моего отказа участвовать в вашем ужине, — он будет очень мил, и я непременно хочу быть на нем; но, к несчастию, я не могу располагать нынешним вечером — будьте же так добры, согласитесь для меня и убедите мсье Сторешника согласиться на то, {на некоторую от} чтобы отложить это {его} удовольствие до другого вечера, о котором мы условимся! Вы так любезны, что не откаже мне в этом удовольствии, а {быть может} ваше влияние на мсье Сторешника {Далее было: заставит и его отложить} сильно, потому я надеюсь, что вы победите его естественное нетерпение. {Вместо: что вы ~ нетерпение. — было: на успех}

P. S. {Далее начато: Плачу} За нынешний напрасный заказ ужина должна заплатить я; не допускаю никаких возражений против этого».

— Если вам кажется, что этого будет достаточно («совершенно! совершенно! вы спасаете меня!» — лепечет подсудимый), — итак, по вашему мнению, достаточно, — в таком случае высказываю свои требования. {Далее начато: Ответ} Вы принимаете их — я отправляю письмо; вы отвергаете их — я жгу письмо («а, чорт бы тебя, что ты мучишь-то так долго, — на все согласен», — думает подсудимый), и вы остаетесь при собственных ваших силах («ну уж нет, не захочу»). Итак, мои требования. Первое: вы прекращаете всякие преследования молодой особы, о которой мы говорим. Второе: вы перестаете упоминать ее имя в ваших разговорах. Первое нужно для нее; второе — также для нее, но еще гораздо более для самих вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его в том случае, когда вы не напоминать о нем каким бы то ни было словом о молодой особе. Что вы думаете о моих требованиях?

— Клянусь исполнить их, — произносит подсудимый и начинает дышать свободнее.

— Я очень рада. Письмо отправляется. Потрудитесь сам запечатать. Вот оно, — просмотрите его — я не имею и не требую доверия, — и вот конверт, уже надписанный. — Я звоню, — Лизетта,