почти} — разница, неизбежная по слабости всякого человеческого существа. {Далее начато: Как только} Когда она опомнилась между Пажеским {у Пажеского} корпусом и Апраксиным переулком, — постигла, что дочь действительно исчезла, вышла замуж и ушла от нее, — этот факт {Было начато: а. эта б. это в. ее сознание} явился ее сознанию в форме следующих мысленных восклицаний: «убежала! мерзкая девчонка! обокрала!» {Далее было: потому-то она} — И всю дорогу она продолжала восклицать {восклицала} мысленно, а иногда и вслух: «мерзавка! обокрала!» Поэтому-то, излив свою скорбь на Федю и Матрену, {Было начато: сорвав гнев на Феде и} — опять человеческая слабость, по которой {по которой иногда} всякий человек {Далее было: а. уклоняется страст б. по голосу сер} увлекается выражением чувств до того, что забывает в порыве души о житейских интересах минуты, она и пробежала в комнату Верочки, тотчас же бросилась {Вместо: тотчас же бросилась — было начато: долго ры} в ящики туалета, в гардероб, окинула все торопливым взглядом, — нет, кажется, все цело, — потом принялась поверять это первое успокоительное впечатление подробным, внимательным пересмотром, — оказалось, что действительно все вещи и платья остались у нее, кроме пары простеньких {маленьких} золотых серег, которые носила Верочка дома, да простенького платья {вместо: да простенького платья — было: а. да кисейного платья, в котором она ходила дома, которое б. [простеньк] [баре] кисейного белого платья, которое бы в. платья [из], которое г. простенького платья, которое за непрезента} и старого бурнуса, в которых она пошла из дому. {из дома} По этому вопросу {С этой стороны} реального направления Марья Алексеевна ждала, что Верочка даст Лопухову список своих вещей и он будет требовать их. {Вместо: что Верочка ~ их — было: что Лопухов будет требовать именем} Она твердо решилась из золотых и тому подобных вещей ничего, но из платьев дать два, которые попроще, и дать несколько белья, которое побольше изношено, — ничего не дать нельзя, благородное приличие не дозволяет, {Вместо: благородное приличие не дозволяет — было начато: а. этого требует бл б. другой вопрос} а Марья Алексеевна всегда строго соблюдала благородное приличие.
Другой вопрос реальной жизни был: отношения к матери Мишки-дурака, — мы уже видели, что Марье Алексеевне удалось разрешить его удачно.
Теперь третий вопрос: что делать с мерзавкою и с подлецом, то есть с дочерью и непрошенным зятем? Проклясть? Это нетрудно, но годится только как десерт к чему-нибудь {к более} существенному. Существенное возможно только одно: подать просьбу, начать дело, отдать под суд. Сначала, в волнении {в порыве} страстей, Марья Алексеевна смотрела на это решение {на этот вопрос} идеально, {Далее начато: а. но [как] по мере того} и с идельной точки зрения оно представлялось, очень привлекательным. Но по мере того {Но горькая} кровь успокоивалась от утомления бурею, дело стало представляться в другом виде: никто не знал так хорошо, как Марья Алексеевна, что дела ведутся деньгами и деньгами, {Далее начато: а. если бы б. а что из такого} а такие дела, как обольщавшее ее своею идеальною прелестью, тянутся {Было начато: треб} очень долго {Далее начато: требу} и кончаются совершенно ничем, если не тратить на них очень много денег.
Что же делать? В конце концов оказалось, что предстоят {что не делать} только два занятия: ругаться {поругаться} с Лопуховым до последней степени удовольствия и отстоять от его требований верочкины вещи, а средством к тому употребить угрозу подачею жалобы. Но поругаться надобно очень сильно.
Не удалось и этого. Пришел Лопухов и начал в том роде, что — мы с Верочкою просим вас, Марья Алексеевна и Павел Константинович, извинить нас, что мы решились…
Марья Алексеевна на этом слове закричала:
— Я прокляну ее, негодницу…
Но слова «негодница» она не договорила, потому что Лопухов сказал очень громко:
— Вашей брани я слушать не стану. Я пришел говорить о деле. Вы сердитесь и не можете говорить спокойно, так мы поговорим одни с Павлом Константиновичем, а вы, Марья Алексеевна, пришлите Федю или Матрену позвать нас, когда успокоитесь, — и, говоря это, уже взял Павла Константиновича за руку и уже вел его из залы в его кабинет, а говорил так громко, что перекричать его не было возможности, и потому пришлось остановиться в своей речи.
Довел он Павла Константиновича до дверей залы, — тут остановился, обернулся и сказал: {Далее начато: Так. А не лучше ли}
— А то, Марья Алексеевна, теперь же и с вами буду говорить, — только ведь о деле надобно говорить спокойно.
Она опять было готовилась закричать, — он опять перебил:
— Ну, не можете говорить спокойно, так мы уходим.
— Да ты зачем уходишь, дурак? — прокричала Марья Алексеевна.
— Да он меня ведет, матушка!
— А вы зачем, Павел Константинович, позволяете называть себя такими бранными именами? Марья Алексеевна дел не знает, она думает, что с нами может бог знает что сделать, — а вы чиновник, вы деловой порядок должны знать, вы скажите, что теперь она с Верочкою ничего не сделает, а со мною и того меньше. {Далее начато: Это он говорил}
«Знает, подлец, что ничего с ним не сделаешь», — подумала Марья Алексеевна и сказала Лопухову, что в первую минуту погорячилась как мать, а теперь может говорить хладнокровно.
Лопухов возвратился с Павлом Константиновичем, сели; {начали} Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет, что начнет; что ее речь будет впереди, — и начал говорить, сильно возвышая голос, когда она хотела перебить его, и таким образом благополучно довел до конца свою речь, которая состояла преимущественно в том, что Верочка {Далее начато: а. за Мих б. не} никогда не хотела {начато: не сог} идти за Сторешникова и не пошла, что, стало быть, нечего и огорчаться {начато: серди} Марье Алексеевне расстройством дела, которое никогда не могло устроиться, а что девушку {Вместо: а что девушку — было: а. [а что дочь] [некий?] другой б. что если Верочка в. и когда Верочка не пошл} во всяком случае надобно отдавать замуж, а это вообще дело убыточное для родителей: надобно приданое, да и свадьба сама по себе много денег стоит, — а главное, приданое, {Далее начато: платья} — стало быть, еще можно считать выгодою, что дочь вышла замуж без всяких расходов и убытков, {Вместо: без ~ убытков, — было: а. не требуя никаких б. не разорив} — и так далее, в этом роде.
Когда он кончил, то Марья Алексеевна видела, {увидела} что с таким разбойником нечего говорить, и потому перешла к чувствам, — что она была огорчена собственно тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия {без благословенья} родительского, что это для материнского сердца огорчительно, — ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то уже, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не поговорить и об этом, так приличие требует. — Ну, удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексеевна — что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов — что она, как любящая мать, может и не огорчаться, — когда приличие было удовлетворено {достаточно удовлетворено} надлежащею длиннотою рассуждений по этому пункту о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, — что, дескать, мы всегда желали своей дочери счастья, — это с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная, {Было: а. Начато: без б. разумеется никто и} — тоже разговор был доведен до приличной длинноты и по этому пункту, — тогда стали прощаться — тоже с объяснениями такой длинноты, какая требуется благородным приличием, — и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского {нежного материнского} сердца, не просит Марью Алексеевну теперь же дать дочери позволение видеться с нею, потому что теперь это, может быть, еще было бы тяжело для Марьи Алексеевны, а что вот Марья Алексеевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло {состояло, конечно} единственное желание Марьи Алексеевны, и что когда Марья Алексеевна совершенно убедится в этом, тогда, конечно, и материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Так на том и порешили и расстались миролюбиво.
— Ну, разбойник, — сказала Марья Алексеевна, проводив зятя.
Ночью даже приснился ей сон такого рода: что сидит она {Далее было: с Лопуховым и говорит: [теперь вы] как же это вы. Дмитрий Сергеевич} под окном и видит — по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, {Далее было: у окна, у ее подъезда} и выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамою, и входят они к ней в комнату, и дама говорит: «посмотрите, мамаша, как меня муж одевает», — и дама эта Верочка, — и смотрит Марья Алексеевна, материя на платье у Верочки самая дорогая, — и говорит Верочка: «одна материя 500 целковых стоит, а это для нас, мамаша, пустяки, — у меня таких целая дюжина, а вот, мамаша, это дороже стоит — вот, на пальцы посмотрите», — смотрит Марья Алексеевна на пальцы Верочки, и на пальцах перстни крупных бриллиантов, — «этот перстень, мамаша, стоит 2000 рублей, а этот, мамаша, дороже, 4000 рублей, а вот на грудь посмотрите, мамаша, — эта брошка еще дороже: она стоит 10000 рублей», — а мужчина говорит: «а это все для нас еще пустяки, милая маменька, Марья Алексеевна, а настоящая-то важность вот у меня в кармане, — вот, милая маменька, посмотрите, бумажник, какой толстый и набит все одними сторублевыми бумажками, и этот бумажник я вам, мамаша, дарю, потому что и это для нас пустяки, а вот этого бумажника, который еще толще, милая маменька, я вам не подарю, потому что в нем бумажек нет, а все банковые билеты да векселя, и каждый билет или вексель дороже стоит, чем весь бумажник, который я вам подарил, милая маменька». {Далее начато: Счастлива ты, моя Верочка} — «Умели вы, милый сын, Дмитрий Сергеевич, составить счастье моей дочери и всего нашего семейства; только откуда же, милый сын, вы такое богатство получили?» — «Я, милая маменька, по откупной части пошел».
И, проснувшись, Марья Алексеевна думает про себя: «истинно, ему бы по откупной части идти».
Глава третья
ЗАМУЖСТВО И ВТОРАЯ ЛЮБОВЬ
Прошло два месяца после того, {после женить} как Верочка вырвалась из подвала. Дела Лопуховых шли хорошо. Он успел два хорошие урока, {Так