и мать, хотя были люди богатые, точно так же вечно толковали о деньгах, — и богатые люди не свободны от таких же забот».
«Вы не умеете исповедываться, Серж, — любезно говорит Алексей Петрович: — вы скажите, почему же они толковали о деньгах? Какие расходы их беспокоили? Каким потребностям {Какие потребности} затруднялись они удовлетворять?»
«Да, конечно, я понимаю, к чему вы спрашиваете. Но оставим этот предмет. Обратимся к другой стороне их мыслей. Они также заботились о детях». {любили детей».}
«А кусок хлеба был обеспечен их детям?»
«Конечно, но надобно было позаботиться».
«Не исповедуйтесь, Серж, — говорит Алексей Петрович, — мы знаем вашу историю: заботы об излишнем, мысли о ненужном, — вот почва, на которой вы выросли, это почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы человек и неглупый, и очень хороший, — к чему вы пригодны, на что, кому вы полезны?»
«Пригоден к тому, чтобы провожать Жюли повсюду, куда она берет меня с собою; полезен на то, чтобы Жюли могла кутить», отвечает Серж. {Далее начато: Ах, какой}
«Из этого мы видим, — говорит Алексей Петрович, — что фантастическая или нездоровая почва…»
«Ах, как вы надоели с вашею реальностью и фантастичностью — давно все понятно, а они продолжают толковать», говорит Вера Павловна.
«Так не хочешь ли потолковать со мною? — говорит Марья Алексеевна, тоже неизвестно откуда взявшаяся: — вы, господа, удалитесь, потому что мать хочет поговорить с дочерью».
Все исчезают. Вера видит себя {Верочка остается} наедине с Марьею Алексеевною. Лицо Марьи Алексеевны принимает насмешливое выражение.
«Вера Павловна, вы образованная дама, вы такая чистая и благородная, говорит мать, {она} и голос ее дрожит от злобы: — вы такая добрая, — как мне, грубой и злой пьянице, разговаривать с вами? {Далее было: А не помните ли} У вас злая и дурная мать, — а позвольте вас спросить, об чем эта мать заботилась? О куске хлеба, — это по-вашему, по-ученому, реальная, истинная человеческая забота — не правда ли? Вы слышали ругательства, вы видели дурные дела и низости, — но какую цель они имели? пустую, вздорную? Нет, сударыня, какова бы ни была жизнь вашего семейства, но это была не пустая фантастическая жизнь. Видите, Вера Павловна, я выучилась говорить по-вашему, ученому. Но вам, Вера Павловна, прискорбно и стыдно, что ваша мать злая женщина? Вам угодно было бы, чтоб я была доброю и честною женщиною? {Было начато: было бы иметь [добр] мать} Я колдунья, Вера Павловна, я могу исполнить ваше желанье. Извольте смотреть, {Далее было: у вас мать добрая женщина, смотрите, смотрите} Вера Павловна, {Далее было: что такое вам представляется, вот} ваше желанье исполняется, — я, злая, исчезаю, смотрите на добрую вашу мать и ее дочь».
Кровать. На кровати женщина {Далее было: [лет] одних лет с Марьею Алексеевною и лицо} — да это Марья Алексеевна, только добрая, {Далее было: у кровати} — зато какая она бледная, дряхлая в свои 45 лет, какая изнуренная, — у кровати девушка лет восемнадцати, — да это я сама, это я, Верочка, только какая же оборванная, — да что это? У меня и цвет лица какой-то желтый. Да и комната какая бедная! {Ах, какая комната} Мебели почти нет. «Верочка, друг мой, ангел мой, — говорит Марья Алексеевна, — приляг, отдохни, мое сокровище, {Начато: мой др} — ну что на меня смотреть, я и так полежу, — ведь ты третью ночь не спишь».
«Ничего, маменька, я не устала».
«А мне все нет лучше, Верочка. Как-то без меня останешься? У отца жалованьишко маленькое, ты девушка красивая, злых людей на свете много, предостеречь тебя будет некому, — боюсь я за тебя».
Верочка плачет.
«Милая моя, ты не огорчись, я тебе не в укор это скажу, а в предостереженье: ты зачем в воскресенье вечером из дому уходила, за день перед тем, как я занемогла?»
Верочка плачет.
«Он тебя обманет, Верочка, брось ты его».
«Нет, маменька».
Два месяца, — как это, в одну минуту два месяца прошли?
Сидит офицер, на столе перед офицером бутылка, на коленях у офицера она, Верочка.
Еще два месяца прошли. Сидит барыня. Перед барынею стоит Верочка.
«А {А хорошо} гладить умеешь, милая?»
«Умею».
«А из каких ты, крепостная или вольная?»
«Так из благородных, милая? Так я тебя нанять не могу. Какая ты будешь слуга? Ступай, моя милая, не могу».
Верочка на улице. {Верочка на улице, вписано.}
«Мамзель, а мамзель, — говорит какой-то пьяноватый юноша: — вы куда идете? Я вас провожу». {Далее начато: А то по моей}
Верочка бежит к Неве.
«Что, моя милая, насмотрелась, какая ты у доброй-то матери была? говорит прежняя, настоящая Марья Алексеевна: — хорошо я колдовать умею? Али не угадала? {Далее было: — Угадали, маменька. — Да нет, Вера, ты не так отвечай.} Что молчишь? Язык-то есть? Да я из тебя слова выжму, — вишь ты, не идут с языка-то. По магазинам ходила?»
«Ходила», говорит Верочка, а сама дрожит.
«Видала? Слыхала?»
«Да».
«Хорошо им жить? Ученые они? Книжки читают, об новых ваших порядках думают, как бы людям добро делать? Думают, что ли, говори!»
Верочка молчит.
«Эк из тебя слова нейдут. Хорошо им жить, спрашиваю?»
«Нет», отвечает Верочка.
«Такой хотела бы быть, как они? Молчишь, рыло-то гнешь, видно, невкусно. Слушай же, Вера, что я скажу:
Ты ученая — на мои воровские деньги учен_а_. Ты об добром думаешь, {Далее было: на мои разбойничьи деньги} а как бы я не злая была, так бы ты и знала, что такое добром называется. Понимаешь? Всем своим хорошим моему дурному обязана. Все от меня. Меня не будь, и тебя бы не было. Я бы не такая была и ты бы такая не была». {Далее было: Или с тобою по-ученому по-вашему говорить? Я колдунья, я умею. Слушай: ты моя дочь, люби же меня. [Ну, что же теперь ты] [Ну что же, что] Вместо: Что молчишь ~ не была». — было: Угадали, маменька. — Да нет, Вера, ты не так отвечай:}
Как пристыжена, как опечалена Верочка. {Далее было: а. она не смеет взглянуть н б. Я [не умею] ничего не знаю}
«Маменька, это правда, но я все-таки не могу любить вас».
«А я разве прошу тебя об этом, {И не люби} Вера?» {Далее было: Я не могу даже уважать вас, — мне… — Я и об этом не просила тебя, Вера}
«Мне хотелось бы по крайней мере уважать вас, но я и этого не могу».
«А я разве нуждаюсь в твоем уважении, Вера?»
«Что же вам нужно, маменька? Зачем вы пришли ко мне так страшно говорить со мною, чего вы требуете?»
«Будь признательна. Не люби, не уважай — я зла и к тебе — что «меня любить? — Я все делаю дурно {Я дурна} — что меня уважать? Но ты пойми, что без меня, дурной, ты не была бы хорошей».
«Уйдите, М А, теперь я поговорю с сестрицею».
М А исчезает, — невеста своих женихов, сестра своих Сестер {Вместо: своих женихов ~ сестер — было: сестра} берет за руку Верочку.
«Верочка, я хотела быть {я обращалась} с тобою всегда — ведь ты всегда добрая, {Далее было: а. и я с тобою б. я так} а я такая, какой сам человек, с которым я говорю. Но ты теперь грустная — видишь, и я грустная посмотри, хороша я грустная?»
«Все-таки лучше всех на свете».
«Поцалуй меня, Верочка, — мы вместе огорчены. Ведь твоя мать говорила правду. Я ее не люблю, но она мне нужна». {Далее было: — И вы за нее? Когда на нее нападают, — тогда я за нее. Она говорила тебе правду.}
«Разве без нее нельзя вам?»
«После будет можно, когда не нужно будет людям быть злыми. А теперь нельзя. Видишь, добрые не могут сами стать на ноги, — злые сильны, злые хитры. {ведь сильны, злые ведь хитры. О, только бы} Но видишь, Верочка, злые {Далее было: не дружны, — ведь они [каждый] любят каждый только себя — они дерутся} бывают разные. Одним нужно, чтобы на свете становилось хуже, а другим нужно, чтобы становилось лучше, {Далее было: они} — так нужно для их пользы. Видишь, твоей матери было нужно, чтобы ты была образованная, — ведь она брала у тебя деньги, которые ты получала за уроки; ведь она хотела, чтобы ее дочь поймала богатого зятя ей, а для этого нужно было ей, чтобы ты училась. Видишь, у ней были дурные мысли, но выходила из них польза человеку, {Вместо: но ~ человеку — было начато: но полезные мы} — ведь тебе вышла польза? А у других злых не так. Если бы твоя мать была Анна Петровна, разве ты училась бы так, чтобы стала образованная, узнала добро, полюбила его? Нет, тебя {она тебя} бы не допустили узнать что-нибудь хорошее, тебя бы сделали куклой, так? Такой матери нужна дочь кукла, {Вместо: дочь кукла, — было: кукла} потому что она сама кукла и все играет с куклами в куклы. А твоя мать человек, — дурной, а все-таки человек. Видишь, Верочка, как злые бывают разные? Одни {Далее начато: своею зло} мешают мне, — ведь я хочу, чтобы люди стали людьми, а они хотят, чтобы люди были куклами. А другие злые помогают мне. {А другим злым нужно} Они {Далее было: против тех злых} не хотят помогать мне, — но {Далее было: им нужно обманывать} они дают простор людям становиться людьми, они собирают средства людям становиться людьми, {они собирают ~ людьми, вписано.} а мне только этого и нужно. Да, Верочка, теперь мне нельзя без таких злых, которые были бы против других злых. Мои злые злы, но под их злою рукою растет добро. {Вместо: но под ~ добро — было: но они создают мне добрых} Да, Верочка, будь признательна к своей матери. Не люби ее — она злая; но {но знай, что} не осуждай ее — без нее не было бы тебя».
«Нет, Верочка, когда добрые будут сильны, тогда {Далее было: все злые будут изго} мне не нужны будут злые. Это скоро будет, Верочка. Тогда злые увидят, что нельзя им быть злыми, и те злые, которые {Далее было: умны как твоя ма} были людьми, станут добрыми, — ведь они были злыми только потому, что им вредно было быть добрыми, а ведь они знают, что добро лучше зла, — они полюбят его, когда можно будет любить его без вреда».
«А те злые, которые были
