знакомая, — он достал Новый завет на французском языке, да и прочел его 8 раз, — на девятый раз уже все понимал — значит готово. Лопухов был какой человек? Вот какой: шел он в оборванном мундиришке по Каменноостровскому проспекту, с урока (по 50 коп. за урок получал, верстах в трех {на пятой версте} за Лицеем), идет навстречу ему какой-то туз да, разумеется, прямо на него, не сторонится, а у Лопухова было в то время правило: «кроме женщин, ни перед кем первый не сторонюсь», — ну, и задели друг друга плечами, — туз, полуобернувшись, сказал: «Что ты за свинья, скотина!» и поправил звезду, готовясь продолжать назидание, — а Лопухов сделал полный оборот к тузу, взял туза за руки подле плеч, да и положил его в канаву, очень осторожно, да и стоит над ним и говорит: «Ты но шевелись, а то дальше протащу, где грязь глубже», — ну, и постоял над ним, — проходили два мужика, заглянули, {поглядели,} похвалили, — проходил чиновник, заглянул, не похвалил, но сладко улыбнулся, — проезжали мимо экипажи, — ну, из тех не было видно, что в канаве, — ну, так и постоял Лопухов, потом опять взял туза за руки подле плеч, поднял и говорит: «Ах, ваше превосходительство, как это вы изволили оступиться? не повредились? позвольте вас обтереть». И стал обтирать. Подошли два мужика — уж другие, — подошел мещанин, помогали обтирать, обтерли и разошлись. Так, — с Кирсановым {Далее было: этого не было, а был} случилось этому быть, а был такой случай. Дама, у которой тузы бывали на посылках, вздумала, что надобно составить каталог библиотеки, оставшейся после ее мужа вольтерьянца, умершего лет за 15 перед тем. Зачем именно через 15 лет понадобился каталог, неизвестно. Подвернулся составлять каталог Кирсанов, взялся за 80 р., работал месяц и {Далее было: больше} переписал уже 7 шкапов из 12-ти. Вдруг дама вздумала, что каталог не нужен, вошла {взошла} в библиотеку и говорит: «не трудитесь больше, я передумала, а вот вам за ваши труды», и подала Кирсанову 10 р. «Я, ваше-ство, — назвал даму по ее титулу, очень хорошему, — сделал уж больше половины работы». — «Вы находите, что я вас обидела в деньгах? Nicolas, поди сюда, переговори с этим господином». Влетел Nicolas. «Ты как смеешь грубить maman?» «Да ты, молокосос (выражение неосновательное со стороны Кирсанова, потому что Nicolas был старше его годами десятью {Вместо: был старше ~ десятью — было: был восемью или десятью годами}), выслушал бы прежде». «Люди!» — крикнул Nicolas. — «Ах, люди? Вот я покажу тебя людям». Во мгновение ока Nicolas постиг, что не может пошевелить левою {правою} рукою, потому что она притиснута к боку Кирсанова {Далее было: как} его собственным боком, а притиснута так крепко потому, что правая рука Кирсанова, грациозно обогнув его талью, держит его правую {левую} руку, как в клещах, а в то время прижимает его стан к стану все того же Кирсанова, не столь нежно, сколь усердно; а левая рука все того же Кирсанова, дернув его за вихор {Далее было: [впрочем] [потому впрочем] впрочем, не так больно, как рукам и бокам} более в назидание, нежели в вырывание, уже держит его за горло, уже подавила горло, так что оно захрипело, и уже Кирсанов сказал: «видишь, как легко задушить!» — точно, видно, что легко, — и уже отпустила горло, так только придерживает, да как ловко, {Текст: а левая рука ~ ловко, вписан.} все в то же самое мгновение; дама испустила визг и упала в обморок, и поспешно вступили в комнату несколько голиафов, — и все-таки опять в то же самое мгновение Кирсанов проревел голиафам: «Стой! {Далее начато: если} ни с места! кто из вас пошевелится, этому парню оплеуха! {Далее начато: Десяток дам, прежде} и задушу его прежде, чем до меня добежите! {Далее было: Сказал, ради бога, братцы, не подходите!} Ну, теперь проводите-ко меня до лестницы», сказал Кирсанов, и Nicolas несколько помавает носом в знак того, что, дескать, слушайтесь, он правильно рассуждает; и Кирсанов пошел с Nicolas по комнате, и прошел в переднюю, и сошел с лестницы, напутствуемый издали голиафами с умиленными лицами, и на последней ступени отпустил горло Nicolas и оттолкнул его слегка, так деликатно, и пошел в лавку покупать шляпу, вместо той, которая осталась в добычу Nicolas. {Вместо: и Nicolas ~ в добычу Nicolas — было: и пошел с [молокососом] Nicolas по комнате, и [вышедши сам] прошел в переднюю, и сошел с лестницы [и на последней ст], напутствуемый издали голиафами с умиленными лицами и на последней ступень отпустил руки Nicolas и пошел в лавку покупать шляпу, которая осталась в наследство Nicolas.}
Ну, что ж различного скажете вы {Ну, что ж вы скажете} о таких людях? Все их резко выдающиеся черты — черты не индивидуумов, а типа, — типа, различного {такого различного} от привычных нам, что его общими особенностями закрываются от нас личные {частные} разности в нем, — как будто {Далее было: несколько диких гусей забрались в стадо ручных} несколько человек европейцев в Китае, {Было: китайцев в} которых не могут различить одного от другого китайцы, — во всех видят одно, что они «красноволосые варвары, не знающие церемоний», {Против текста: как будто несколько ~ церемоний», — дата: 8 январ} — да китайцы и правы: в отношениях с ними все европейцы — как один европеец — не индивидуумы, а представители племени, больше ничего: одинаково не едят тараканов и мокриц, одинаково не режут в мелкие кусочки людей, — одинаково пьют водку и виноградное вино, а не рисовое вино, — и единственную вещь, которую видят в них свою родную {Вместо: которую ~ родную — начато: в которой похожи} китайцы, питье чаю, делают вовсе не так — с сахаром, а не без сахару. Так и люди того типа, к которому принадлежали Лопухов и Кирсанов, {Далее начато: для людей} кажутся все одинаковы людям не того типа. Каждый из них человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, не унывающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватающийся {Было: то уже вцепляю} за него, так что оно не ускользнет из рук, — и каждый — человек безукоризненной честности, такой, что даже не приходит в голову и вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всем, безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит грудью, — пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите {Начато: прекло} на нее свою голову, на ней можно отдохнуть. Эти общие черты так резки, что за ними сглаживаются личные особенности. {различ}
Недавно зародился этот тип — в мое время его еще не было, хотя я и не очень старый человек, даже вовсе не старый человек, — и быстро распложается. Это признак времени. Он рожден временем, и сказать ли? пройдет с ним. {Далее начато: а. Недавно б. Если он недавно живет, то и недолго} Его недавняя жизнь обречена быть и недолгою жизнью, — она переживается быстро. Шесть лет тому назад этих людей не видели, — три года тому назад презирали, — теперь боятся, — через несколько лет будут благословлять, — еще через немного, очень немного лет — быть может, и не лет, а месяцев — их станут проклинать, и они будут согнаны со сцены {и они сойдут со сцены} ошиканные, страмимые, {Далее начато: и перестанут} — так что же? шикай и срами, проклинай и гони, но ты получил пользу от них, этого довольно для них, и сойдут со сцены гордые {Далее было: суровые} и скромные, суровые и добрые, нежные, как были. И не останется их на сцене? — Нет. — Как же будет без них? — Плохо, но после них все-таки лучше, чем до них. И скажут: «после них стало лучше, но все-таки осталось плохо»; и когда скажут это, значит пришло время {Далее было: этому типу} возродиться этому типу, и он возродится в более многочисленных людях, в лучших формах, потому что тогда всего хорошего будет больше, и все хорошее будет лучше; и опять та же история в новом виде, и так пойдет до тех пор, пока люди скажут: «ну, теперь нам хорошо», — тогда не будет этого отдельного типа, потому что уже все люди будут этого типа и с трудом будут понимать, как же это было время, когда он считался особенным типом, а не общею {Далее начато: а. челове б. природ} натурою всех людей.
Но как европейцы между китайцами все на одно лицо и на один манер только по отношению к китайцам, а на самом деле между европейцами несравненно больше разнообразия, чем между китайцами, так и в этом одном, по-видимому, типе разнообразие личностей развивается {Далее начато: гораздо |интере] оригина} на большее число разностей и более отличающихся друг от друга, чем все разности {Далее начато: между} всех остальных типов разнятся между собою. Тут есть всякие люди: и сибариты, и аскеты, и суровые, и нежные, {Далее начато: и способные к} и всякие. Только, как самый жестокий европеец очень кроток, самый сладострастный очень нравствен перед китайцем, так и они: самые аскетичные из них считают нужным для человека больше комфорта, чем воображают люди не их типа, самые чувственные {наклонные к} строже в нравственных правилах, чем ригористы не их типа. {Вместо: не их типа. — было: других} Но все это представляется им как-то по-своему, — и нравственность, и комфорт, {Далее было: все это они как-то иначе} и добро, и чувственность понимают они на особый лад, и все на один лад, и не только все на один лад, но и все это как на один лад, так что и нравственность, и комфорт, и добро, и чувственность — все это выходит по их как будто одно и то же. Но все это опять только по отношению к понятиям китайцев, — между собою они находят очень большие разности понимания по разности натур. Но как теперь уловить эти разности натур и понятий между ними?
В разговорах и делах между собою — но {Было начато: Между собою, но} только между собою, а не с китайцами — выказывают {Далее начато: европейские нак} свою разницу европейские натуры. Так и у людей этого типа
