N; {Далее было: потом отошли от нее} когда она вышла замуж, вы отошли от нее, чтобы избежать ухаживаний {любезностей} отца ее мужа, поступили в магазин N, из которого перешли к нам; я знаю это со всеми подробностями. {Далее было: Ах как это мило со стороны}

— А больше вы ничего не знаете? Да, {Далее было: а. Начато: Да что б. Да, если вы [только] знаете только} в самом деле, Вера Павловна, ведь у нас не любят сплетен; и за Максимову и Шеину, которые знали меня прежде, я была уверена, что они не станут рассказывать. Но {Но ведь меня} все могло как-нибудь со стороны быть рассказано вам или другим. Как я рада, что они ничего не знают, — как я рада! значит, не нужно оправдывать его перед вами в том, что он был знаком со мною, — но я вам все-таки расскажу, чтобы вы знали, какой он добрый. Я была очень дурная девушка, Вера Павловна.

— Вы, Настасья Борисовна?

— Да, Вера Павловна, была. И я была очень дерзкая, у меня не было никакого стыда, и я была всегда пьяная, — у меня оттого и болезнь, Вера Павловна, что я при своей слабой груди слишком много пила.

Вере Павловне уже раза два или три {три или четыре} случалось видеть {слышать} примеры, что девушки, которые уже давно держали себя самым безукоризненным образом, когда начиналось ее знакомство с ними, прежде когда-то вели самую дурную жизнь. На первый раз она была удивлена такою исповедью, но, {Далее начато: а. в т б. через в. скоро она} подумав над нею несколько дней, она рассудила: «А моя жизнь? грязь, {та грязь} в которой я выросла, ведь тоже была очень дурна, — однако же не прилипла она ко мне, как остаются от нее чисты сотни, тысячи женщин, выросших в семействах {в таких же семействах} не лучше моего. Что ж {Почему ж} удивительного, если из этого унижения также могут выходить {Вместо: из этого ~ выходить — было: от этого унижения могут остав} неиспорченными те, которым счастливый случай поможет избавиться от него?» И вторую исповедь она слушала, уже не изумляясь тому, что девушка, ее делавшая, сохранила все благородные свойства человека: и бескорыстие, и способность верной дружбы, и {Далее начато: способность ко} даже сохранила довольно много наивности.

— Настасья Борисовна, я имела {имела случай} такие разговоры, какой вы хотите начать. Той, которая говорит, и той, которая слушает, обеим тяжело, {Далее было: зачем же} — я вас буду уважать не меньше — скорее больше прежнего, услышав, что вы много перенесли. Но я понимаю все, и не слышав, не будем говорить об этом, {Далее было: а. я не такая б. у меня самой бы} — передо мною не нужно объясняться. У меня самой много лет жизни прошло очень в больших огорчениях, {Вместо: в больших огорчениях, — было: очень тяжело} я {я знаю как} стараюсь не думать о них {об этом и ничего} и не люблю говорить о них — это тяжело.

— Нет, Вера Павловна, у меня другое чувство, я вам хочу сказать, какой он добрый, — мне хочется, чтобы кто-нибудь знал, как я ему обязана, — а кому сказать, кроме вас? Мне этот рассказ будет облегчением. О том, какую жизнь я вела, {О том, как я жила} разумеется, нечего говорить, — она у всех таких бедных одинакова. Я хочу рассказать только о том, как я с ним познакомилась: {Далее начато: Ах, я така} об нем так приятно говорить мне. И ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую.

— Позвольте же, я возьму работу, — если так, если для вас рассказ будет приятен, Настасья Борисовна, {если так ~ Настасья Борисовна, вписано.} я рада вас слушать.

— Да, а вот мне и работать нельзя. Какие добрые эти девушки — нашли возможность успокоить меня, — я их буду всех благодарить, каждую. Скажите и вы, Вера Павловна, что я просила вас благодарить их за меня.

Я ходила по Невскому, Вера Павловна, — только что вышла, было еще рано, — идет студент, — я привязалась к нему, — он {Далее было: сказал: «вы видите, что [напрасно теряете] я не расположен любезничать} ничего не сказал, а перешел на другую сторону улицы. Смотрит, я опять подбегаю к нему, схватила его за руку: «Нет, я говорю, я не отстану от вас, вы такой хорошенький». — «А я вас прошу об этом, оставьте меня», говорит. «Нет, пойдемте со мною». — «Незачем». — «Ну, так {Ну, да так} я с вами пойду. Вы куда идете? Я уж от вас ни за что не отстану». Ведь я была такая бесстыдная, хуже других.

— Оттого, Настасья Борисовна, что, может быть, на самом-то деле были застенчива, совестились.

— Да, это, может быть, правда. По крайней мере на других я это видела, не тогда, разумеется, а после поняла. Так когда я ему сказала, что непременно пойду с ним, он перестал сердиться, а сказал: «Когда хотите, идите, только напрасно будет», и засмеялся — он хотел меня проучить, как после сказал, — ему было досадно, что я так пристаю. Я и пошла с ним, и говорила ему всякий вздор, — он все молчал. Вот мы пришли. По-студенческому, он уж и тогда жил хорошо, он был тогда во втором курсе, у него были хорошие уроки, он получал больше 20 рублей в месяц. Тогда он жил один. Я развалилась на диван и говорю: «Ну, давай вина». — «Нет, говорит, вина я вам не дам, а чай пить, пожалуй, давайте». — «С пуншем», — я говорю. «Нет, без пунша». Стала делать глупости, бесстыдничать. Он сидит и смеется, — да так обидно, смотрит, но не обращает никакого внимания. Теперь встречаются такие молодые люди, — ведь я, Вера Павловна, осталась приятельница с одной из тогдашних моих подруг: очень добрая и хорошая, только никак не может отстать от вина, такая несчастная, {Далее было: а тогда это было редкость} — теперь есть такие {Далее было: которые и с нами, то есть с} молодые люди, много лучше стали {стали лучше} с того времени. А тогда это было диковиной. Мне стало даже обидно, я начала ругать его: «Когда ты такой деревянный, — и выругала его, — так я уйду». «Теперь что ж уходить, — он говорит, — уж напейтесь чаю, хозяйка сейчас принесет {Было: сейчас принесут} самовар. Только не ругайтесь, {Далее было: ведь я вам говорил, что} — и все говорил мне «вы», вы лучше расскажите-ко мне, кто вы, и как с вами это случилось». — Я ему стала рассказывать, что про себя выдумала, — ведь мы сочиняем себе разные истории, и от этого никому из нас не верят, а у многих — в самом деле есть такие, у которых эти истории не выдуманы: ведь между нами бывают и образованные, и благородные. {Далее было: и только скоро} Он послушал, послушал, и говорит: «Нет, у вас {это вы} плохо придумано, я бы вот и хотел верить, да нельзя. Зачем вы лжете?» А мы уж пили чай. Вот он и говорит: «А знаете, что я по вашему сложению вижу? что вам вредно пить вино. У вас чуть ли уж грудь-то от него не расстроена, — дайте-ко я вас осмотрю», — что же, вы не поверите, Вера Павловна, ведь мне стыдно стало, а в чем моя жизнь была, {в чем ~ была, вписано.} перед этим как бесстыдничала! И он заметил: «Да нет, говорит, ведь только грудь послушать», — он во втором курсе тогда еще был, а уже много знал по медицине, он вперед заходил в науках, — стал слушать грудь. «Да, — говорит, — вам вовсе не годится пить. У вас грудь плоха». — «А как же нам не пить, — я говорю, — нам без этого нельзя». И точно, нельзя, Вера Павловна. «Так вы бросьте такую жизнь». — «Стану я бросать, ведь она веселая». — «Ну, говорит, мало веселья. Ну, теперь я делом займусь, а вы идите. Вот вам целковый, {полтин} чтобы вы не жаловались, что у вас вечер пропал». — А я швырнула {обидел} ему целковый, — ведь из нас тоже обидчивые в этом: «За что {Когда не за что} я возьму, за кого ты меня принимаешь? Чтоб я стала даром деньги брать?» Право, так и сказала: «За кого принимаешь?» — ведь вам это смешно {странно} покажется: «За кого принимаешь!» — и пошла. А он говорит: «Ну, так я вам вот что скажу: ежели когда так захотите посидеть, — только чтобы не ругаться, — так заходите»; разумеется, ему честно показалось, что я денег не взяла. «А зачем я к вам приду?» — И ушла, рассерженная, что вечер пропал, да и обидно мне было, что он такой бесчувственный. Вот, через месяц этак, случилось мне быть в тех местах; дай, думаю, зайду к этому деревянному, потешусь над ним. А это было перед обедом, я с ночи-то выспалась и не была пьяная. — Он сидел с книгою. «Здравствуй, деревянный», я говорю. «Здравствуйте. Что скажете?» — «Зашла тебя проведать». Опять стала мрачиться. «Я, говорит, вас прогоню, если вы станете эти глупости делать. Ведь я вам говорил, что не люблю. Теперь вы не пьяная, можете понимать. А вы лучше вот что подумайте: у вас лицо-то больнее прежнего, вам надо бросить вино. Поправьте одежу-то, да поговорим хорошенько». — А у меня, точно, грудь-то уж начинала болеть. — «Да как же с тобой {с вами} говорить, когда ты такой бесчувственный, {Далее было: Вот я опять, пожалуй} ты обижаешь». — «Нет, говорит, я не бесчувственный, да лучше об вас поговорим, обо мне нечего говорить». — Стал расспрашивать про грудь, опять слушал, сказал, что расстроена больше прежнего, что мне нельзя так жить; — ну, знаете, много говорил об этом, да и грудь-то у меня болела — я и расчувствовалась, заплакала, ведь умирать-то не хотелось, а он все чахоткою пугал; я расплакалась и говорю: «Да как же я такую жизнь брошу? Ведь меня хозяйка не выпустит, — я ей 17 целковых должна, — ведь нас всегда в долгу держат, чтобы мы