Эти вещи так не решаются тобою. {Далее было: Но когда так взволнованно, то скорее всего} Мы успеем много раз подумать и поговорить спокойно, как о деле важном для нас. А я, мой друг, хочу рассказать тебе покуда о своих делах. Я успел в них сделать довольно много перемен, — все, какие было нужно, и очень доволен. Да ты слушаешь? {Далее было: Ведь это}

Разумеется, она и не знала, слушает она или не слушает, она могла бы только сказать, что как бы там ни было, слушает или не слушает, но что слышит, только не до того ей, чтоб понимать, что это ей слышно, — однако же все-таки слышно, и все-таки слышно, что дело о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, — и постепенно она стала нехотя слушать, потому что это успокоивает, и хоть долго ничего не понимала, но все-таки успокоивалась холодным и довольным тоном голоса мужа. А муж довольно подробно рассказывал, — да ведь она три четверти этого уж знает, но все-таки пусть он рассказывает; как он добр! — он довольно подробно рассказывает, что уроки давно ему надоели — и почему, в каком семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там сделать развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, и вытянул от фирмы плату этим учителям — самую пустую, конечно — и помогает им, и как он старается оттягивать рабочих от пьянства, и насколько это ему удается, и мало ли что такое? А главное в том, что он порядком установился у фирмы как человек дельный и оборотливый, так что — заключение рассказа — самая приятная для него вещь: он получает место помощника управляющего заводом; {Далее начато: с жалов} управляющий будет только почетное лицо, с почетным жалованьем — один из товарищей фирмы, — а управлять будет он; это и сам управляющий говорит, что, дескать, куда же мне, вы лучше; мне жалованье, а я так только буду, — но и не в этом важность, а в том, что он получает 3500 р. жалованья, — почти на 1000 руб. больше, чем получал раньше всего и от литературной работы, и от уроков, и от места в конторе, стало быть можно бросить все, кроме завода, — и превосходно, — и рассказ продолжается почти полчаса, и при окончании его Вера Павловна уж может сказать, что действительно это хорошо, и уж может приглаживать волосы и идти обедать.

А после обеда Маша отправляется — на извозчике — с запискою {по поручению} от Лопухова, и через несколько времени является Рахметов, {Здесь и далее: Рахманов} а потом один за другим еще несколько студентов, и начинается ожесточенная ученая беседа с непомерными обличениями каждого чуть не всеми остальными во всяких неконсеквентностях, а некоторые изменники ученому прению помогают Вере Павловне кое-как убить вечер. И все это, разумеется, просто оттого, что Маша отвезла к Рахметову и двум-трем другим диспутантам записки: «Друзья, нынешний вечер у меня совершенно свободен, и я рад был бы погрызться {видеть} с вами и с теми из наших общих приятелей, которым нечего делать». Да, в этот раз Вера Павловна была безусловно рада своим молодым друзьям, хотя и не дурачилась с ними, а сидела смирно. Гости разошлись в два часа {Далее было: у Веры Павловны уже слипались глаза} — и прекрасно сделали, что так поздно. Вера Павловна, утомленная волнением дня, только что улеглась, как вошел муж.

— Друг мой Верочка, рассказывая про завод, я забыл сказать тебе одну вещь о своем новом месте, — это, однако, неважно, и говорить об этом не стоит, но все-таки скажу. Только прежде просьба: мне хочется спать, тебе тоже, так если чего не договорю об заводе, отложу до завтра, а нынче скажу только в двух словах. Видишь, какое условие выговорил я себе, когда принимал место помощника управляющего: что я могу вступить в должность, когда захочу, — хоть через месяц, через два. Вот я хочу воспользоваться этим временем, чтоб навестить своих родных, которых не видал уж пять лет, — пора навестить стариков, они соскучились. До свиданья, Верочка, спокойной ночи.

Когда Вера Павловна на другой день вышла из своей комнаты, Маша с Лопуховым уж набивали его вещами чемодан. И все время Маша тут была неотлучно, — Лопухов давал ей вещей свертывать, завертывать, что куда справиться Маше! «Верочка, помоги нам с нею и ты!» {Далее начато: А вот} И чай пили тут же, все трое, все разбирая и укладывая вещи, — некогда. А вот и половина одиннадцатого — пора ехать на железную дорогу.

— Милый мой, я еду с тобою.

— Верочка, я буду держать два чемодана, негде сесть. Ты садись с Машей.

— Не то, я говорю — в Рязань.

— А, если так, то Маша поедет с чемоданами, а мы сядем вместе.

Едут. На улице {На дороге} не слишком расчувствуешься в разговоре. И притом, такой стук от мостовой: Лопухов многого не дослышит, потому на многое и не отвечает.

— Я еду с тобою в Рязань, — твердит Вера Павловна.

— Да ведь у тебя не приготовлены вещи, как же ты поедешь? Собирайся, если хочешь, только я тебя прошу вот о чем: подожди моего письма, оно придет завтра же, я отдам его на дороге.

Как она его обнимала на галерее станции, с какими слезами цаловала, отпуская в вагон!

А он на прощанье только все толковал про свои заводские дела да про то, как будут рады ему его старики, {родные} и только на прощанье: {Далее начато: помни}

— Ты написала вчера, что никогда еще так не была привязана ко мне, как теперь, — это правда, мой друг. И я привязан {тоже к тебе привязан} к тебе не меньше, чем ты ко мне. А расположение к человеку — желание счастья ему. А счастья нет без свободы. Ты не хотела бы стеснять меня — и я тебя тоже. И если б ты стала стесняться меня, ты бы меня огорчила. Так не делай этого, а пусть будет с тобою, что тебе лучше. А там посмотрим. Когда мне воротиться, ты напиши. Я пришлю адрес. До свиданья, мой друг. Второй звонок, слишком пора. До свиданья, мой друг.

Это было в конце апреля. В половине июня Лопухов возвратился. Пожил недели три в Петербурге, потом опять уехал в Москву, по заводским делам, 9 июля, а 11 июля поутру произошло недоумение {произошла сцена} в гостинице на станции железной дороги по случаю невставанья {пропажи} приезжего и сцена на каменноостровской даче. Теперь проницательный {догадливый} уж не промахнется в отгадке того, кто это застрелился или не застрелился. «Лопухов», говорит проницательный читатель. — «Как?» — «Да он и не застрелился». — «Так куда ж он девался? и как фуражка его оказалась простреленною по околышу?» — «Нужды нет, я знаю, что не застрелился», ломит себе проницательный читатель. Ну, бог с тобою, как знаешь, — ведь тебя ничем не урезонишь. {ведь с тобою не столкуешься. Текст: и только на прощанье ~ не урезонишь — переписан набело }

Часа через три после того, как ушел Кирсанов, Вера Павловна опомнилась, и одною из первых ее мыслей было: «нельзя же так оставить мастерскую». {Перед текстом: Часа через три ~ мастерскую — дата: 6-7 февр} Да, хоть Вера Павловна и обольщала себя мыслью, что мастерская идет сама собою, но ведь в сущности знала, что только обольщает {утешает} себя этим, а в самом деле для мастерской необходима руководительница. Но теперь дело уж почти установилось, и {Далее было: Мерцалова может делать больше ее ожидания} хлопот по руководству им можно было иметь довольно мало. У Мерцаловой было двое детей, но час-два в день она могла уделять на мастерскую — она наверное не откажется, ведь она и теперь много занимается ею. Вера Павловна начала разбирать свои платья, свои вещи для продажи, а сама послала Машу — сначала к Мерцаловой, просить ее приехать к ней, потом к торговке старым платьем, Рахели, очень ловкой торговке, одной из самых оборотливых евреек, но доброй знакомой Веры Павловны, с которой — как со всеми порядочными людьми почти все еврейские мелкие торговцы и торговки — Рахель была безусловно честна.

Когда Маша выходила из ворот, ее встретил Рахметов, уж с полчаса бродивший около дачи.

— Вы уходите, Маша? Надолго?

— Часа на два.

— Вера Павловна остается одна?

— Да.

— Так я зайду, посижу вместо вас, может быть ей случится какая-нибудь надобность.

Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее {Вместо: равнявшихся ~ ее — было: ей подобных} простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова, но Маша и подобные ей и превосходившие ее {Далее было: простодушные и} сильно благоволили к нему. Он вошел, раскланялся с Верою Павловною, сказал, что он знает все и приехал посидеть у нее вечер — на всякий случай, не понадобятся ли ей услуги, — услуги бы были нужны, пожалуй, хоть сейчас: помогать в разборке вещей, и всякий другой на его месте и был бы приглашен, и сам вызвался бы в одну и ту же секунду и занялся бы этим; но {Далее было: он был совершенно особенный человек} Вера Павловна поблагодарила его за внимательность, не попросила пособить ей разбирать вещи, и он не вызвался, а сказал: «так я буду сидеть в кабинете, если что будет нужно, позовите», преспокойно ушел в кабинет, долго выбирал, какую книгу ему взять, наконец выбрал из полного собрания сочинений Ньютона тот том, где было «Толкование на Апокалипсис», {Далее было: самый удобный для чтения} и принялся очень внимательно читать: «да, эта сторона знания до сих пор оставалась у меня пробелом. Ньютон писал это толкование, когда был наполовину человеком в здравом уме, наполовину помешанным. {Вместо: когда был ~ помешанным — было: сохраняя с одной стороны силу ума, был наполовину После: помешанным — было: Интересно видеть, как отразилось это} Книга классическая по вопросу о смешении безумия с умом, — ведь оно почти во всех книгах и почти во всех головах, но здесь оно {Далее было: в классической форме} должно быть в образцовой форме: во-первых, гениальнейший ум образцовый, во-вторых, и примешанное к нему безумие признанное, бесспорное безумие. Значит, {Потому} книга капитальная по