матери -} Это был первый и сильный практический урок в любви к людям, как бы ни были они злы и испорчены. {Далее начато: Она не могла конечно}

Урок был дан пьяною {очень дурною} женщиною, очень дурною. {Вместо: очень дурною — было начато: в пьян}

А между тем Михаил Иванович Сторешников, {Вместо: Михаил Иванович Сторешников — было: Мишка [дур] хозяйский сын} или Мишка-дурак, как его называла Марья Алексеевна, ужинал в каком-то моднейшем {моднейшем вписано.} ресторане с двумя приятелями, которые были его компаньонами в ложе; {Далее было: и была еще четвертая} в компании было еще четвертое лицо француженка, приехавшая с офицером. {с статским}

— Мсье СторешнИк, — вы позвольте мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, — я не думала, что я буду одна в вашем обществе, я надеялась увидеть здесь {Далее было: [мою милую и вашу прекрасную] [bien ehere] [A votre belle Ad] но дальше [я уже не б] можно будет уже обойтись без этих точных признаков того, что разговор шел со стороны по-французски — мою милую, моего друга, красав} Адель.

— Адель поссорилась со мною, к несчастию, — отвечал Сторешников.

— Врет он, Жюли, боится сказать тебе правду, — сказал офицер: {статский} — думает, что ты выцарапаешь ему глаза за оскорбление славы {Было: национальной славы} своей великой и прекрасной нации, когда узнаешь, что он бросил Адель для нашей {а. русск б. своей} соотечественницы.

— Фи, какой дурной вкус! Я бы ничего не имела возразить, если бы вы, мсье Сторешнйк, покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой вы были с ними обоими, но променять француженку на русскую — воображаю: бесцветные серые или оловянные глаза, жиденькие бесцветные волосы, бессмысленное, бесцветное лицо — виновата, {извините,} не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками — так, кажется? — то есть {Далее было: самое безвкусное из всего, что только} кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы, — и ни ума, ни жизни, ни огня — фи! фи! Мсье Jean (она обратилась к офицеру), подайте пепельницу грешнику против граций, — пусть он посыплет пеплом свою голову.

— Ты наговорила столько вздора, Жюли, что не ему, а тебе надобно посыпать пеплом голову, — сказал офицер: — как ты бранишь наших русских красавиц, а ведь та, которую ты назвала грузинкой и которую сама ставишь гораздо выше по красоте, чем Адель, ведь она русская.

— Ты смеешься надо мною.

— Чистейшая русская.

— Невозможно!

Серж с комическою торжественностью, сделал наклонение головою, выражающее высшую степень положительной несомненности.

— Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один господствующий тип красоты, как в вашей, — да и у вас много блондинок. А у нас блондинки, которых ты ненавидишь и презираешь, — только один из местных типов, может быть самый распространенный, но вовсе не имеющий слишком большого преобладания. Мы — смесь племен, всевозможных племен — от беловолосых до таких, которые ближе к неграм, чем к белокурым северным народам. Я тебе покажу в моем альбоме коллекцию русских красавиц всех возможных типов — от такой, которую ты примешь за англичанку; до такой, которую ты бедуинкою {Так в рукописи.} или индейскою баядеркою. И столько огня было у многих у них — говорю по опыту, Жюли.

— Это удивительно! Русская! Но она великолепна! Рост, осанка, — это Виргиния, которая {которую} закололась от преследований {Далее начато: Юлия} этого гадкого тирана, Юлия Цезаря, и смерть которой освободила Рим! Великолепна! Зачем она не поступит на сцену? {Далее начато: То есть месье} Господа, я говорю только о том, что я видела, но остается один вопрос, очень важный, капитальный: ее нога? Ваш великий поэт Карасен {а. Пушкин б. Карасин} — говорили мне — сказал, что в целой России нет пяти пар маленьких и стройных ног.

— Жюли, это сказал не Карасен, — Карасен знаменитый историк, {Вместо: Карасен ~ историк, — было: Карасин — Карасин был историк, а не поэ} а поэт самый плохой, да и историк-то не русский, а татарский, — вот тебе новый пример разнообразия {разнородности} наших типов, — да и зовут его не Карасей, а Карамзин. А про ножки сказал Пушкин, стихи которого недурны для своего времени, но теперь уже потеряли цену. Кстати, Жюли, Виргиния закололась от преследований Аппия Клавдия, а не Юлия Цезаря, — когда жил Юлий Цезарь, римские девушки не закалывались от преследований. Да, кстати уж, {Далее было: у нас живут не эскимосы} наши дикари, которые пьют оленью кровь, не эскимосы, а самоеды, — эскимосы живут в Америке.

— Ты вечно с этими глупостями, Серж; {Далее было: а впрочем, все это} будто не все равно. А впрочем, это полезно для разговора. Эскимосы в Америке, Аппий Клавдий и Виргиния, Карамзин, эскимосы в Америке, самоеды русские, Аппий, Аппий, Аппий. Так. Теперь все буду помнить. {Далее было: Merci} Но, господа, это посторонний эпизод; я многим обязана Сержу, я страстно учиться, {Так в рукописи.} но это посторонний эпизод, господа; остается вопрос: ее нога?

— Если вы позволите мне завтра явиться к вам, m-lle Жюли, я буду иметь честь привезти вам ее башмак. — Сторешников говорил с Жюли чрезвычайно почтительно, — он сильно робел перед умной и наглой француженкой. {Далее начато: которая}

— Привозите. Я примерю, — это затрогивает мое любопытство.

— Нога удовлетворительна, — подтвердил статский, — но я не идеалист и как человек положительный более интересуюсь существенным: {Далее начато: между} потому я больше обращал внимания на ее бюст.

— Бюст очень, очень хорош, — сказал Сторешников, ободрявшийся выгодными отзывами о предмете его вкуса и досадовавший {думавший} на себя, что до сих пор, по трусости, не сказал еще ни одного комплимента Жюли: — конечно, хвалить бюст другой женщины здесь было бы святотатством…

— Ха, ха, ха! Этот {Далее было: малень} господин хочет сказать комплимент моему бюсту! Ха, ха, ха! Я не ипокритка и не обманщица, мсье СторешнИк, я не хвалюсь и не терплю, чтобы меня хвалили за то, что у меня плохо. У меня довольно еще осталось, чем я {что я} могу похвалиться по правде. Но мой бюст — ха, ха, ха! — Жан, вы видели мой бюст, скажите ему? Вы молчите, Жан? {Далее было: Фи, трус!} Вашу руку, мсье СторешнИк, {Далее было: смелее, смелее — ведь чувствуете, что это вата} — она схватила его за руку, — чувствуете, что это не тело? Попробуйте еще здесь, и здесь — теперь знаете? — Я ношу накладной бюст, как ношу платье, юбку, рубашку, не потому, чтобы мне это нравилось, — по-моему, было бы лучше без этих ипокритств, — а потому, что это так принято в обществе. Но женщина, которая столько жила, как я, — и как жила, мсье СторешнИк, — я теперь святая, схимница перед тем, чем я была, — такая женщина не может сохранить бюста! — И вдруг она зарыдала: — Мой бюст! Мой бюст! Моя молодость! Моя чистота! О, боже! Затем ли я родилась? — Вы лжете, господа, — вскричала она, вскочив и ударив кулаком по столу, — вы клевещете! Вы низкие люди! {Вместо: низкие люди было: негодяи} Она не любовница его! Он хочет купить {соблаз} ее! Я видела, как она отворачивалась от него и горела {вспыхивала} ненавистью к нему! Это гнусно!

— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников, — у вас дело еще не кончено, а ты уже наговорил нам, что живешь с нею, и описывал {рассказывал} то, чего еще не видал, — впрочем, это ничего, — не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И {Далее было: описания твои} ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению, — найдешь даже лучше, чем думаешь, — я рассматривал, останешься доволен. {Вместо: останешься доволен — было: хороша, [будет хорошо] будешь доволен}

Сторешников был вне себя от ярости:

— Нет, m-lle Жюли, вы обманулись, смею вас уверить, в своем заключении, {Далее было: а. она б. это в. смею уверять} простите, что осмеливаюсь противоречить вам, но она моя любовница. Это была обыкновенная любовная ссора, от ревности, — она видела, что я первый акт сидел в ложе m-lle Матильды. Только и всего.

— Врешь, мой милый, {Вместо: мой милый, — было: братец} врешь, — сказал Жан и зевнул.

— А не вру, не вру.

— Докажи. Я человек положительный, без доказательств не верю.

— Какие же доказательства я могу тебе представить?

— Ну вот и пятишься, и уличаешь себя, что врешь. Какие доказательства? Будто трудно найти? Да вот тебе: завтра мы собираемся ужинать опять здесь. {Далее было: Я привезу [М] свою} M-lle Жюли будет так добра, что привезет Сержа, я привезу свою миленькую Матильду, ты привезешь ее; если привезешь, я проиграл, ужин на мой счет; не привезешь — изгоняешься со стыдом из нашего круга. {Далее было: а. и я продолжаю б. и я беру на себя продолжать с нею то [что], чего ты в. я изгоняю} — Жан дернул сонетку, вошел слуга. — Simon, завтра ужин на шесть персон, точно {самый} такой, как был, когда я у вас венчался с Матильдою, помните, перед рождеством, {Вместо: перед рождеством — было: весной} — и в той же комнате.

— Как не помнить такого ужина, мсье. Будет исполнено. Слуга поклонился и вышел.

— Гнусные люди! Гадкие люди! Я была уличною женщиною два года в Париже, я жила эти два года в самом гадком доме, где собирались мошенники, воры, — я там не встречала троих таких низких людей вместе! {Далее было начато: Поодиночке} Боже, с кем я принуждена жить в обществе! За что такой позор мне, боже? — Она упала на колени. — Боже, я слабая женщина! Голод я умела переносить, но в Париже так холодно зимой! Холод был так жесток, обольщения так хитры! Я хотела жить! Я хотела любить — боже, ведь это не грех, за что же так наказываешь меня? Вырви меня из этого круга, вырви меня из этой грязи! Дай мне силу сделаться опять уличною женщиною в Париже, — я не прошу у тебя ничего другого, я не достойна ничего другого! — но освободи меня от этих людей, этих гнусных людей! — Она вскочила и подбежала к офицеру: Серж, и ты такой же? Нет, ты