порядочный человек стоит любви и уважения, — но где я преклонялся перед ними? Я люблю их, и только, — чего же их не любить? Это еще не значит, что уж выше и прекраснее их я не знаю никого и ничего, что они для меня — идеалы людей, что я хотел выставить их идеальными людьми. {Далее начато: Что они} А тебе, проницательный читатель, показалось бы это. Что они делают превыспреннего? — не делают подлостей, не трусят, стараются поступать честно, насколько достает сил, {Далее было: не плуты, не дрянные — они обыкновенные люди} — они делают только то, что делают все обыкновенные люди их типа, — мне хотелось и представить их такими, не больше. Надеюсь, что это мне удалось. {Далее начато: Надеюсь, что тебе}

Глава четвертая

ВТОРОЕ ЗАМУЖСТВО И ДРУГАЯ СВАДЬБА {*}

{* Против заглавия помета: Начал перечитывать 5 март.}

Милостивая государыня, Вера Павловна!

Близость моя к погибшему {покойному} Дмитрию Сергеевичу Лопухову, {Далее было: дает мне право} а еще больше самое содержание моего письма, дают мне надежду, {Далее было: что вы не почтете навязчивостью [с моей стороны] [отставного студента медика] с моей стороны [то, что] [благосклонно] и не станете в чем-нибудь уп} что вы благосклонно примете в число ваших знакомых человека, совершенно вам неизвестного, но глубоко уважающего вас. Во всяком случае, смею думать, что вы не обвините меня в навязчивости: {Во всяком случае ~ навязчивости: вписано.} начиная эту корреспонденцию, я исполняю желание покойного Дмитрия Сергеевича, и те сведения, которые я сообщаю о нем, вы можете считать {принимать} совершенно достоверными, потому что {Далее было: они представляют буквально повторение его собственных слов. [Его намерение, о котором я не смею судить, созревало п Дело] Его намерение, которое я совершенно нахожу основательным,} я буду передавать его мысли собственными его словами, как бы говорил он сам. Вот его слова о деле, объяснение которого составляет цель моего письма.

«Мысли, которые произвели развязку, встревожившую некоторых людей, мне близких, {Мысли ~ близких, вписано.} созревали во мне постепенно, и мое намерение {Вместо: мое намерение — было: мысли} менялось много раз, прежде чем получило {остановилось на} свою окончательную форму. То обстоятельство, которое было причиною моих мыслей было замечено мною совершенно неожиданно для меня — только в ту минуту, когда она с испугом сказала мне о сне, ужаснувшем ее. {Вместо: когда она ~ ее. — было: когда вы с испугом сказали мне о сне, вас ужаснувшем.} Сон показался мне очень важным, и как человек, смотревший на состояние ее чувств со стороны, {Далее было: он, так ни на миг не смевший} я в тот же миг понял, что в ее жизни начинается эпизод, который на время, более или менее продолжительное, изменит ее прежние отношения ко мне. Но человек всегда до последней крайности старается сохранить отношения, с которыми сжился, — в глубине нашей природы лежит консервативный элемент, от которого мы отступаем только по необходимости, — в этом, по моему мнению, заключается объяснение моего предположения — мне хотелось думать и подумалось, что этот эпизод через несколько времени минуется, и тогда наши прежние отношения могут восстановиться».

Вы {Далее было: когда увидели} хотели избежать самого эпизода, {Далее было: [изме] сблизиться с ним} через теснейшее сближение с ним. Это увлекло его, и несколько дней {Вместо: Это ~ дней — было: а. это его тр б. Так как это его тронуло и он [несколько дней] на несколько} он не считал невозможным исполнение вашей надежды. Скоро он увидел, что она напрасна. Причина тому, как вы, конечно, знаете, заключалась в его характере. Он откровенно признал это:

«Я не порицаю своего характера, я понимаю его так: у человека, проводящего жизнь как должно, — говорил он, — время разделяется на три части: труд, наслаждение и отдых, или развлечение. Наслаждение точно так же требует отдыха, как и труд. {Далее было: а. В труде все люди должны быть одинаковые и людям нетрудно б. в труде и в наслаждении людей связывает сильная, такая могущественная сила} В труде и в наслаждении общечеловеческий элемент берет верх над личными особенностями: в труде мы действуем под преобладающим определением внешних рациональных надобностей, в наслаждении под преобладающим определением других, тоже общих потребностей человеческой природы. Отдых, или развлечение — элемент, в котором личность ищет восстановления сил от этого возбуждения, более или менее истощающего запас ее жизненных материалов; это элемент, вводимый в жизнь уже самою личностью, тут личность хочет определяться уже собственными своими особенностями, своими индивидуальными удобствами. В труде и в наслаждении люди влекутся к людям общею могущественною силою, которая выше их личных особенностей: расчетом выгоды в труде, — одинаковыми материальными потребностями организма. В отдыхе не то — это не дело общей потребности, более или менее сглаживающей личные особенности; отдых есть наиболее личное дело, тут натура просит себе наиболее простора, тут человек наиболее индивидуализируется. {Текст: В труде ~ индивидуализируется, вписан.} Характер человека всего более выказывается в том, какого рода развлечение или отдых легче и приятнее всего для него. В этом отношении люди распадаются на два главных отдела. Для одних отдых или развлечение приятнее в обществе других. {Далее начато: Эти могут быть} Уединение нужно каждому, но для них нужно, {оно нужно,} чтоб оно было исключением, а правило для них — жизнь с другими. Сколько я мог заметить, этот класс гораздо многочисленнее другого, которому нужно наоборот: людям этого второго отдела в уединении просторнее, чем в обществе других. {Далее начато: Просто это} Эта разница замечена и общим мнением, которое обозначает ее названиями: «человек общительный» и «человек замкнутый». Я принадлежу к {Далее было: К одному разряду, последнему, она к первому} людям необщительным, она — к людям общительным. Вот и вся тайна нашей истории. Это единственная причина, по которой мы разошлись. {Далее начато: Вы [видели] говорили, что} В этой причине нет ничего предосудительного для кого-нибудь из нас. Нисколько не предосудительно и то, что ни у одного из нас не достало силы отвратить эту причину: против своей натуры человек бессилен.

Каждому из нас довольно трудно понять особенности других натур, каждый представляет себе людей по своей индивидуальности, и нужна большая внимательность, чтоб отчетливо представить себе, как могут существовать индивидуальности другого характера. Что не нужно мне, то кажется мне ненужным и для других: необходимы слишком яркие признаки, чтобы я вспомнил о противном. {Далее было начато: Вы знаете, что если я и курю, пью, то я забываю, слишком} И наоборот: то, что служит мне облегчением и простором, может быть другим бременем и стеснением. Вот мое извинение в том, что я слишком поздно заметил разницу между натурою моею и ее. Ошибке много помогло и то, что, {Далее было: она очень уважала меня,} когда мы сошлись жить вместе, она слишком высоко ставила меня: между нами тогда не было равенства, с ее стороны было слишком много уважения ко мне, мой образ жизни казался ей образцовым; она принимала за общечеловеческую черту и то, что было уж личною особенностью: в жизни всех таких людей уединение должно занимать больше места, чем допускается натурою большей части людей.

Была и другая причина к тому, — может, еще более сильная. Между неразвитыми {В неразвитых} людьми вообще мало уважается неприкосновенность внутренней жизни: каждый {каждый без церемоний} из семейства, {из членов семейства} особенно из старших, без церемонии сует лапу в вашу интимную жизнь; дело не в том, что это нарушает, например, тайны: тайны — более или менее крупные драгоценности, {сокровища} их не забывают спрятать, их не забывают стеречь, да не у всякого и есть они: часто человеку и ровно нечего прятать от близких. Но вообще каждому хочется, чтоб и в его внутренней жизни был уголок, куда никто не залезал бы к нему, как хочется каждому иметь свою комнату, в которой он был бы спокоен от всяких посещений. Люди неразвитые не смотрят ни на то, ни на другое: если у вас и есть особая комната, в нее лезет каждый — не из желания подсмотреть или быть навязчивым, — нет, без всякого предположения, что это может беспокоить вас, — он думает, что вы не желали бы его видеть вдруг, ни с того ни с сего и без всякой нужды являющимся у вас под носом, — что вы не желали бы этого, что вам неприятно было бы это только в том случае, когда бы вам вообще было неприятно его видеть; он не понимает, что может надоедать, может мешать человеку, хотя он и мил ему. {он не понимает ~ мил ему. вписано. Против этой фразы дата: 13 февр} Святыня порога, через который не имеет права переступить никто без воли живущего за ним, у нас признается {уважается} только в одной комнате, комнате главы семейства, потому что глава семейства может выгнать в шею всякого, выросшего у него под носом без его спроса. У всех остальных вырастает под носом, когда только вздумает, {когда только вздумает, вписано.} всякий, кто старше их или равен им по семейному положению. {Далее было: когда вздумает} То же, что с комнатою, и с миром внутренней жизни. В него {В него залезает} без всякой надобности, даже без всякой мысли, что, может быть, делает неприятное вам, залезает всякий, кому вздумается, {кому вздумается, вписано.} за всяким вздором, {Далее было: кому когда вздумается} а чаще всего не более как за тем, чтобы почесать язык о вашу душу. У девушки есть два будничных платья, розовое и белое. Она надела розовое, — вот уж и можно чесать язык о ее душу. «Ты надела розовое платье, Анюта, чего ты его надела?» Анюта сама не знает, чего она его надела, просто ей вздумалось надеть его {Вместо: вздумалось надеть его — было: почему — да не подумала об этом, просто розовое попалось под руки} — ведь нужно же было надеть какое-нибудь, и если б она надела белое, повторилась бы та же история. «Так, маменька», или «сестрица» — «А ты бы лучше надела белое». Почему «лучше»? Этого не знает та, которая беседует {спрашивает} с Анютою, она просто чешет язык. «Что ты ныне как будто невесела?» Анюта совершенно ни весела, ни невесела, — но ведь надобно спросить, чтоб почесать язык. «Я не знаю, нет, кажется, ничего». — «Нет, ты что-то как будто невесела. — А ты бы, Анюта, села