человек именно тогда лучше всего соблюдает свою выгоду, {Вместо: свою выгоду — было: своекорыстный расчет} когда действует благородно? Кажется, так. По крайней мере и Дмитрий Сергеевич говорил это, и мой Александр так говорит: да, мы новые люди, конечно, {может быть,} далеко не из лучших новых людей, но все-таки новые люди.

Но кроме этой черты, общей всем нам троим, в словах Дмитрия Сергеевича, которые передает мне ваше письмо, есть и другая черта, уж собственно принадлежащая его положению: {Далее начато: все} очевидная цель всех его объяснений — успокоить меня. {К слову: меня — зачеркнутая вставка на полях: Он поэтому даже выставляет все дело довольно односторонне и я могу во многом по } Мой друг, я {Далее начато: благодарю Дмитрия} очень признательна за это, {Далее было: коварство и скажу, что и я уж} но ведь и я эгоистка — я скажу: напрасно он столько заботится о моем успокоении, мы сами себя оправдаем гораздо легче, чем оправдают нас другие, и я, если сказать правду, не считаю себя ни в чем виноватою перед ним. {Далее было: а. Но я ценю его благородство б. Но я [я считаю] знаю, что благородно} Скажу больше: я даже не считаю себя обязанною быть признательной к нему. Я ценю его благородство, но ведь я знаю, что он был благороден не для меня, а для себя. Ведь и я, если не обманывала его, то не обманывала его не для него, а для себя — не потому, {ведь не потому,} что обманывать было бы несправедливостью к нему, а потому, что это было бы противно мне самой. Покойный Дмитрий Сергеевич наверное одобрил бы такой способ понимания вещей. Мой Александр одобряет его.

Я сказала, что не виню себя, {Далее было: Но я также чувствую как} так же, как и он. Но так же, как и он, я чувствую влечение оправдаться, то есть, по его словам, имею предчувствие, что другие не так легко могут избавить {оправдать} меня от порицания {могут ~ от порицания вписано.} за некоторые стороны моих действий, как избавляю я. {Далее было начато: а. Но только это у б. Мы с ним совершенно в. Дело наше распадается на две части, и ваше отношение к этим частям совершенно} Я не чувствую никакой охоты оправдываться в той части дела, в которой оправдывается он, — и, наоборот, мне хочется оправдаться в той части, в которой он не находит нужды оправдываться. В том, что было до моего сна, никто не назовет меня сколько-нибудь виноватою, это я знаю; но потом — не я ли сама была причиною, что дело имело такой мелодраматический вид и привело к такой эффектной катастрофе? Не должна ли я была гораздо проще смотреть на ту перемену отношений, которая была уж неизбежна, когда этим сном {Вместо: этим сном было: а. мне приснился этот сон б. проснулась} в первый раз раскрылось мне и Дмитрию Сергеевичу положение мое и Дмитрия Сергеевича? Вечером того дня, {Вместо: Вечером того дня — было начато: а. В тот б. В тот в} когда погиб Дмитрий Сергеевич, я имела длинное объяснение с свирепым {с ужасным} Рахметовым, — какой это мягкий и добрый человек! {Далее было: я подозревала} — он говорил мне бог знает какие ужасные вещи про Дмитрия Сергеевича, но если пересказать их вместо его жестокого, как будто враждебного Дмитрию Сергеевичу {Текст: как будто ~ Дмитрию Сергеевичу вписан.} тона тоном дружеским к Дмитрию Сергеевичу — что ж, пожалуй, они справедливы. Я подозреваю, что Дмитрию Сергеевичу было очень понятно, в каком смысле будет говорить со мною Рахметов, и что это входило в его расчет. {в его расчет вписано.} Да, для меня тогда нужно было слышать эти вещи, они меня успокоили, и кто бы ни устроил этот разговор, я очень благодарна за него вам, мой друг. Но сам Рахметов должен был сознаться, что Дмитрий Сергеевич в последней половине дела поступил отлично. Он винил его только за первую половину, в которой он и имел охоту оправдываться. Я буду оправдываться во второй половине, хотя никто не говорил {не винил} мне, что я виновата в ней. Но у каждого из нас есть порицатель, более строгий, чем сам Рахметов, — это наш собственный ум.

Да, я чувствую, что было бы гораздо легче для всех, если б я смотрела на дело проще, не придавала ему важного значения. Тогда Дмитрию Сергеевичу не было бы надобности прибегать к такой радикальной развязке, до которой он был доведен излишнею пылкостью моей тревоги. Так, мне кажется, должен он смотреть на дело, хотя не поручал вам передать мне это. {хотя не говорил вам этого} Но ведь и у меня есть свои извинения. Вторая половина нашей истории начинается с поездкою в Рязань. {Вместо: Вторая половина ~ в Рязань — было: Когда он ездил в Рязань, по его собственным словам, не составляло для него важности, следовательно, я была спокойна за эту часть второй половины нашей мелодрамы} Мне кажется, что если б я не придавала чрезмерной {чрезмерной вписано.} важности перемене отношений, можно было бы обойтись без этой поездки, — но ведь она не была тяжела {важна} для него, — стало быть, и не велика беда, наделанная моим экзальтированным взглядом на {Далее было: дело, совершенно иное} перемену отношений. Совершенно другое дело — погибель Дмитрия Сергеевича. Он объясняет необходимость своего решения двумя причинами: обременительностью мне признательности к нему и моим желанием стать к Александру в отношения, правильность которых признается обществом. Он говорит: {Текст: обременительностью ~ говорит: вписан.} — мне было тяжело видеть человека, которому я была, по моему мнению, бесконечно обязана, — вид его тяготит меня чрезмерным бременем признательности. Нет, это не совсем так. Надобно помнить, что человек слишком расположен приискивать мысли, которыми может облегчить себя, и в то время, когда он видел надобность погибнуть, эта причина уж давно не существовала {Далее было: я видела} — моя признательность к нему давно получила ту умеренность, {Вместо: получила ту умеренность, — было: вошла в границы,} при которой она чувство приятное. А ведь только эта причина и имела связь с моим прежним экзальтированным взглядом на дело. Вторая причина — желание придать моим отношениям к Александру характер, признаваемый обществом, — ведь она совершенно нисколько не зависела от моего взгляда на дело, она проистекала из понятий общества. Против нее я была бы бессильна. Но Дмитрий Сергеевич совершенно ошибается, если думает, {Вместо: если думает, — было: если важность} что его присутствие было тяжело для меня именно по этой причине. Нет, напротив, если бы он не погибал, то ведь легко было бы устранить ее, если б только это было нужно и если бы этого было бы достаточно для меня. {Далее было: При наших нравах} Если муж живет вместе с женою, этого уж совершенно довольно, чтоб общество не делало скандала жене, в каких бы отношениях ни была она к {Далее было: к мужу или} кому-нибудь другому. {Далее было: муж признает эти отношения, и общество удовлетворяется этим.} Это уж большой успех. Мы имеем довольно примеров тому, что благодаря благородству мужа дело устроивается таким образом, и видим, что во всех этих случаях общество оставляет жену в покое. Теперь я нахожу, что это самый лучший и легкий для всех способ устроивать {развязывать} дела, подобные нашему. Дмитрий Сергеевич прежде предлагал мне этот способ, — тогда я отвергла его по своей экзальтированности. Не знаю, как было бы, если б я тогда приняла его. Если б я могла остаться довольною {Вместо: могла ~ довольною — было: осталась довольною, то} только тем, что общество оставило бы меня в покое, не делало бы мне скандала, не хотело видеть моих неправильных отношений к Александру, — этого, конечно, было бы достаточно {Вместо: этого, конечно, ~ достаточно — было: этого было бы достаточно} для того, чтоб Дмитрию Сергеевичу не нужно было решаться на погибель. {Вместо: решаться на погибель — было: прибегать к погибели} Тогда, конечно, у меня не было бы никакой надобности желать, чтобы мои отношения к Александру определены были официальным образом. Но мне теперь кажется, что {Далее было: при данных характерах — моем и Дмитрия Сергеевича, это устройство было бы неудовлетворительно} в нашем случае не было бы удовлетворительно такое устройство дела, совершенно удовлетворительное для большей части подобных случаев. Наше положение имело ту редкую {довольно редкую} случайность, что все три личности, которых оно касалось, {Вместо: которых оно касалось было: участвовавших в нем} были равносильны. Если бы Дмитрий Сергеевич чувствовал превосходство Александра над собою {Далее было: или если б я} по уму, или по развитию, или по характеру, тогда, уступая свое место Александру, он уступал бы превосходству той или другой нравственной силы, его отказ не был бы отказом добровольным, а отступлением слабого перед сильным. Точно то же было бы, если бы я по уму или характеру была бы гораздо сильнее Дмитрия Сергеевича и он до развития моих отношений к Александру был уж тем, что очень хорошо характеризует анекдот, которым, помнишь, {Вместо: Очень хорошо ~ мой друг — было: известный «муж своей жены» — помните, мой друг, анекдот} мой друг, я забавлялась целых три {Вместо: целых три — было: два} вечера? — как встретились в фойе Большой итальянской оперы два господина, разговорились, понравились друг другу, захотели познакомиться; «так будем же знакомы», сказал один: «я поручик {офицер Далее было: или не помню, что-то в этом роде, поручик или штабс-капитан такой-то} такой-то». «А я муж г-жи Тедеско», — отрекомендовался другой. Если бы Дмитрий Сергеевич {Вместо: Дмитрий Сергеевич — было: ты} был «муж г-жи Тедеско», о, тогда, конечно, {Далее было: не было бы надобности} точно так же не было бы надобности в его погибели, как и в случае решительного превосходства Александра над ним, — он опять уступал бы силе, покорялся бы, смирялся бы, и если бы был человек благородный, не видел бы в этом своем смирении ничего обидного для себя — и все было бы прекрасно. Но его отношения ко мне и к Александру были вовсе не таковы. Он не был ни на волос ниже или слабее кого-нибудь из нас, — и мы это знали, и он это знал. Его уступка не была следствием бессилия {Вместо: следствием