свои собственные пропорции между разными статьями дохода и расхода, в каждом семействе также свои особенные степени экономности в делании расходов и особенные пропорции между разными статьями их. Я ставлю цифры только для примера; но чтобы счет был убедительнее, я ставлю цифры, которые менее действительной выгодности нашего порядка, сравнительно с настоящими расходами почти всякого коммерческого дела и почти всякого мелкого, бедного хозяйства.

– Доход коммерческого предприятия от продажи товаров, – продолжал Кирсанов, – распадается на три главные части: одна идет на жалованье рабочим; другая – на остальные расходы предприятия: наем помещения, освещение, материалы для работы; третья остается в прибыль хозяину. Положим, выручка разделяется между этими частями так: на жалованье рабочим – половина выручки, на другие расходы – четвертая часть; остальная четверть – прибыль. Это значит, что если рабочие получают 100 руб., то на другие расходы идет 50 руб., у хозяина остается также 50. Посмотрим, сколько получают рабочие при нашем порядке. Кирсанов стал читать свой билетик с цифрами:

Они получают свою плату………. 100 р.

Они сами хозяева, потому получают и хозяйскую прибыль…………….. 50 р.

У них рабочие комнаты помещаются при их квартире, поэтому обходятся дешевле особой мастерской; они бережливы на материал; в этом очень большая пропорция сбережения, я думаю, наполовину, но мы положим только на третью долю; из 50 руб., которые шли бы на эти расходы, они сберегают в прибыль себе еще…………………….. 16 р. 67 к.

_______________

166 р. 67 к.

– Вот мы уж набрали, – продолжал Кирсанов, – что наши рабочие получают 166 р. 67 к., когда при другом порядке они имеют только 100 руб. Но они получают еще больше: работая в свою пользу, они трудятся усерднее, потому успешнее, быстрее; положим, когда, при обыкновенном плохом усердии, они успели бы сделать 5 вещей, в нашем примере 5 платьев, они теперь успевают сделать 6, – эта пропорция слишком мала, но положим ее; значит, в то время когда другое предприятие зарабатывает 5 руб., наше зарабатывает 6 руб.

От быстроты и усердной работы выручка и доход увеличиваются на одну пятую долю: от 166 р. 67 к. пятая доля 33 руб. 33 коп. – итак, еще……….. 33 р. 33 к.

с прежним……………………. 166 р. 67 к.

____________

200 р. – к.

– Поэтому у наших вдвое больше дохода, чем у других, – продолжал Кирсанов. – Теперь, как употребляется этот доход. Имея вдвое больше средств, они употребляют их гораздо выгоднее. Тут выгода двойная, как вы знаете: во-первых, оттого, что все покупается оптом; положим, от этого выигрывается третья доля, – вещи, которые при мелочной покупке и долгах обошлись бы в 3 руб., обходятся в 2 руб. На самом деле выгода больше: возьмем в пример квартиру; если б эти комнаты отдавать внаем углами, тут жило бы: в 17 комнатах с 2 окнами по 3 и по 4 человека, – всего, положим, 55 человек; в 2 комнатах с 3 окнами по 6 человек и в 2 с 4 окнами по 9 человек, 12 и 18, всего 30 человек, и 55 в маленьких комнатах, – в целой квартире 85 человек; каждый платил бы по 3 р. 50 к. в месяц, это значит 42 руб. в год; итак, мелкие хозяева, промышляющие отдачею углов внаймы, берут за такое помещение – 42 руб. на 85, – 3570 руб. Наши имеют эту квартиру за 1250 рублей, почти втрое дешевле. Так в очень многом, почти так, почти во всем. Вероятно, я еще не дошел бы до истинной пропорции, если бы положил сбережение наполовину; но я положу его тоже только в третью долю. Это еще не все. При таком устройстве жизни они не имеют нужды делать многих расходов, или нужно гораздо меньшее количество вещей, – Верочка приводила вам пример – обувь, платье. Положим, что от этого количество покупаемых вещей сокращается на одну четвертую долю, вместо 4 пар башмаков достаточно 3, или 3 платья носятся столько времени, как носились бы 4, – эта пропорция опять слишком мала. Но посмотрите, что выходит из этих пропорций.

Дешевизна покупки делает, что вещи достаются на одну третью долю сходнее— то есть, положим, за три вещи платится вместо 3 руб. только 2 руб.; но при нашем порядке этими тремя вещами удовлетворяется столько надобностей, сколько при другом удовлетворялось бы не менее, как 4 вещами; это значит, что за свои 200 руб. наши швеи имеют столько вещей, сколько при другом порядке имели бы не менее, как за 300 руб., и что эти вещи при нашем порядке доставляют их жизни столько удобств, сколько при другом доставлялось бы суммою не меньше, как……….. 400 р.

– Сравните жизнь семейства, расходующего 1000 руб. в год, с жизнью такого же семейства, расходующего 4000 руб., не правда ли, вы найдете громадную разницу? – продолжал Кирсанов. – При нашем порядке точно такая же пропорция, если не больше: при нем получается вдвое больше дохода, и доход употребляется вдвое выгоднее. «Удивительно ли, что вы нашли жизнь наших швей вовсе непохожею на ту, какую ведут швеи при обыкновенном порядке?

Вот какое чудо я увидела, друг мой Полина, и вот как просто оно объясняется. И я теперь так привыкла к нему, что мне уж кажется странно: как же я тогда удивлялась ему, как же не ожидала, что найду все именно таким, каким нашла. Напиши, имеешь ли ты возможность заняться тем, к чему я теперь готовлюсь: устройством швейной или другой мастерской по этому порядку. Это так приятно, Полина. Твоя К. Полозова.

Р. S. Я совсем забыла говорить о другой мастерской, – но уж так и быть, в другой раз. Теперь скажу только, что старшая швейная развилась больше и потому во всех отношениях выше той, которую я тебе описывала. В подробностях устройства между ними много разницы, потому что все применяется к обстоятельствам».

Глава пятая

Новые лица и развязка

I

Полозова говорила в письме к подруге, что много обязана была мужу Веры Павловны. Чтобы объяснить это, надобно сказать, что за человек был ее отец.

Полозов был отставной ротмистр или штаб-ротмистр; на службе, по обычаю старого тогдашнего века, кутил и прокутил довольно большое родовое имение. А когда прокутил, то остепенился и вышел в отставку, чтобы заняться устройством себе нового состояния. Собрав последние крохи, которые оставались, он увидел у себя тысяч десять, – по-тогдашнему на ассигнации, – пустился с ними в мелкую хлебную торговлю, стал брать всякие маленькие подряды, хватался за всякое выгодное дело, приходившееся по его средствам, и лет через десять имел изрядный капитал. С репутациею такого солидного и оборотливого человека, с чином своим и своею известною в тех местах фамилиею он мог теперь выбирать какую ему угодно невесту из купеческих дочерей в двух губерниях, в которых шли его торговые дела, и выбрал очень основательно, – с полумиллионом (все на ассигнации) приданого. Тогда ему было лет пятьдесят, и это было лет за двадцать с лишком до того времени, как мы видим его дочь, вошедшую в дружбу с Верой Павловною.

Приложивши такой большой куш к своим прежним деньгам, он повел дела уже в широком размере и лет через десять после того был миллионером и на серебро, как тогда стали считать. Его жена умерла; она, привычная к провинциальной жизни, удерживала его от переселения в Петербург; теперь он переехал в Петербург, пошел в гору еще быстрее, и лет еще через десять его считали в трех-четырех миллионах. И девицы и вдовы, молодые и старые, строили ему куры, но он не захотел жениться во второй раз, – отчасти потому, что сохранял верную привязанность к памяти жены, а еще больше потому, что не хотел давать мачеху Кате, которую очень любил.

Полозов шел и шел в гору, – имел бы уж и не три-четыре миллиона, а десяток, если бы занялся откупами, но он имел к ним отвращение и считал честными делами только подряды и поставки. Собраты по миллионерству смеялись над такою тонкостью подразличения и не были неправы; а он хоть и был неправ, но твердил свое: «Коммерциею занимаюсь, грабежом не хочу богатеть». Но вот, за год или за полтора перед тем, как дочь его познакомилась с Верой Павловной, явилось слишком ясное доказательство, что его коммерция мало чем отличалась от откупов по сущности дела, хоть и много отличалась по его понятию. У него был огромный подряд, на холст ли, на провиант ли, на сапожный ли товар, – не знаю хорошенько, – а он, становившийся с каждым годом упрямее и заносчивее и от лет, и от постоянной удачи, и от возрастающего уважения к нему, поссорился с одним нужным человеком, погорячился, обругал, и штука стала выходить скверная. Сказали ему через неделю: «покорись», – «не хочу», – «лопнешь», – «а пусть, не хочу»; через месяц то же сказали, он отвечал то же, и точно: покориться – не покорился, а лопнуть – лопнул. Товар был забракован; кроме того, оказались какие-то провинности ли, злонамеренности ли, и все его три-четыре миллиона ухнули, и Полозов в шестьдесят лет остался нищий. То есть нищий перед недавним; но так, без сравнения с недавним, он жил хорошо: у него осталась доля в каком-то стеариновом заводе, и он, не вешая носа, сделался управляющим этого завода с хорошим жалованьем. Кроме того, уцелело какими-то судьбами несколько десятков тысяч. Если бы такие остатки остались у него лет пятнадцать или хоть десять тому назад, их было бы довольно, чтобы опять подняться в порядочную гору. Но, имея за шестьдесят лет, подниматься уж тяжело, и Полозов рассудил, что пробовать такую вещь поздно, не под силу. Он думал теперь только о том, чтобы поскорее устроить продажу завода, акции которого почти не давали дохода, кредита и дел которого нельзя было поправить: он рассудил умно и успел растолковать другим главным акционерам, что скорая продажа – одно средство спасти деньги, похороненные в акциях. Еще думал он о том, чтобы пристроить замуж дочь. Но главное – продать завод, обратить все деньги в пятипроцентные билеты, которые тогда пошли было в моду, – и доживать век поспокойнее, вспоминая о прошлом величии, потерю которого вынес он бодро, сохранив и веселость и твердость.

II

Отец любил Катю, не давал ультравеликосветским гувернанткам слишком муштровать девушку; «это глупости», – говорил он про всякие выправки талии, выправки манер и все тому подобное; а когда Кате было 15 лет, он даже согласился