года, так идет у них и нынешний год, и зима нынешнего года уж почти проходила, снег начинал таять, и Вера Павловна спрашивала: «Да будет ли еще хоть один морозный день, чтобы хоть еще раз устроить зимний пикник?» – и никто не мог отвечать на ее вопрос, только день проходил за днем, все с оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника уменьшалась. Но вот, наконец! Когда уж была потеряна надежда, выпал снег, совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким морозом; небо светлое, вечер будет отличный – пикник! пикник! Наскоро, собирать других некогда, – маленький, без приглашений.
Вечером покатились двое саней. Одни сани катились с болтовней и шутками; но другие сани были уж из рук вон: только выехали за город, запели во весь голос, и что запели!
……………………………….
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
И немилостив ко мне:
С холостым парнем играть.
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца…
……………………………….
Нечего сказать, отыскали песню! Да это ли только? то едут шагом, отстают на четверть версты и вдруг пускаются вскачь, обгоняют с криком и гиканьем, и когда обгоняют, бросаются снежками в веселые, но небуйные сани. Небуйные сани после двух-трех таких обид решили защищаться. Пропустивши вперед буйные сани, нахватали сами пригоршни молодого снега, осторожно нахватали, так что буйные сани не заметили. Вот буйные сани опять поехали шагом, отстали, а небуйные сани едут коварно, не показали, обгоняя, никакого вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с гвалтом и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный отпор сюрпризом, но что это? буйные сани берут вправо, через канаву, – им все нипочем, – проносятся мимо в пяти саженях. «Да, это она догадалась, схватила вожжи сама, стоит и правит, – говорят небуйные сани. «Нет, нет, догоним! отомстим!» Отчаянная скачка. Догонят или не догонят… «Догоним!» – с восторгом говорят небуйные сани. «Нет», – с отчаянием говорят они. «Догоним», – с новым восторгом. «Догонят!» – с отчаянием говорят буйные сани. «Не догонят!» – с восторгом говорят они. – Догонят или не догонят?
На небуйных санях сидели Кирсановы и Бьюмонты; на буйных – четыре человека молодежи и одна дама, и от нее-то все буйство буйных саней.
– Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть вас, – говорит она с площадки заводского подъезда. – Господа, помогите же дамам выйти из саней, – прибавляет она, обращаясь к своим спутникам.
Скорее, скорее в комнаты! мороз нарумянил всех!
– Здравствуйте, старикашка! Да он у вас вовсе еще не старик! Катерина Васильевна, что это вы наговорили мне про него, будто он старик? он еще будет волочиться за мною. Будете, милый старикашка? – говорит дама буйных саней.
– Буду, – говорит Полозов, уже очарованный тем, что она ласково погладила его седые бакенбарды.
– Дети, позволяете ему волочиться за мною?
– Позволяем, – говорит один из молодежи.
– Нет, нет! – говорят трое других.
Но что ж это дама буйных саней вся в черном? Траур это или каприз?
– Однако я устала, – говорит она и бросается на турецкий диван, идущий во всю длину одной стены зала. – Дети, больше подушек! да не мне одной! и другие дамы, я думаю, устали.
– Да, вы и нас измучили, – говорит Катерина Васильевна.
– Как меня разбила скачка за вами по ухабам! – говорит Вера Павловна.
– Хорошо, что до завода оставалась толька одна верста! – говорит Катерина Васильевна.
Обе опускаются на диван и подушки в изнеможении.
– Вы недогадливы! Да вы, верно, мало ездили вскачь? Вы бы встали, как я; тогда ухабы – ничего.
– Даже и мы порядочно устали, – говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов.
Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре пробежала тень, на один миг, так что никто не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
– Mesdames, ваши истории очень любопытны, но я ничего хорошенького не слышала, знаю только, что они и трогательны, и забавны, и кончаются счастливо, я люблю это. А где же старикашка?
– Он хозяйничает, приготовляет закуску; это его всегда занимает, – сказала Катерина Васильевна.
– Ну, Бог с ним в таком случае. Расскажите же, пожалуйста. Только коротко; я люблю, чтобы рассказывали коротко.
– Я буду рассказывать очень коротко, – сказала Вера Павловна, – начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть они рассказывают. Но я предупреждаю вас, в конце моей истории есть секреты.
– Что ж, тогда мы прогоним этих господ. Или не прогнать ли их теперь же?
– Нет, теперь они могут слушать.
Вера Павловна начала свою историю.
………………………………………………………………..
– Ха, ха, ха! Эта милая Жюли! Я ее очень люблю!
И бросается на колена, и бранится, и держит себя без всякого приличия! Милая!
………………………………………………………………..
– Браво, Вера Павловна! «брошусь в окно!» – браво, господа! – Дама в трауре захлопала в ладоши. По этой команде молодежь оглушительно зааплодировала и закричала «браво» и «ура».
………………………………………………………………..
– Что с вами? Что с вами? – с испугом сказала Катерина Васильевна через две-три минуты.
– Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов уже несет. Благодарю, Мосолов, – она взяла воду, принесенную тем молодым ее спутником, который прежде отходил к окну, – видите, как я его выучила, все вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
– Нет, я устала, – сказала она минут через пять, спокойно вставая с дивана. – Мне надобно отдохнуть, уснуть час-полтора. Видите, я без церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.
– Позвольте, отчего ж мне не заняться этим? – сказала Катерина Васильевна.
– Стоит ли беспокоиться?
– Вы нас покидаете? – сказал один из молодежи, принимая трагическую позу. – Если бы мы предвидели это, мы взяли бы с собой кинжалы. А теперь нам нечем заколоться.
– Подадут закуску, заколемся вилками! – с восторгом неожиданного спасения произнес другой.
– О нет, я не хочу, чтобы преждевременно погибала надежда отечества, – с такою же торжественностью произнесла дама в трауре, – утешьтесь, дети мои. Мосолов, подушку, которая поменьше, на стол!
Мосолов положил подушку на стол. Дама в трауре стала у стола в величественной позе и медленно опустила руку на подушку.
Молодежь приложилась к руке.
Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
– Бедная! – проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все трое остальные, бывшие в небуйных санях.
– Молодец она! – проговорили трое молодых людей.
– То-то ж! – самодовольно сказал Мосолов.
– Ты давно с нею знаком?
– Года три.
– А его хорошо знаешь?
– Хорошо. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, – прибавил он, обращаясь к ехавшим на небуйных санях, – это только оттого, что она устала.
Вера Павловна сомнительно переглянулась с мужем и Бьюмонтом и покачала головой.
– Рассказывайте! устала! – сказал Кирсанов.
– Уверяю вас. Устала, только. Уснет, и все пройдет, – равнодушно-успокоительным тоном повторил Мосолов.
Минут через десять Катерина Васильевна возвратилась.
– Что? – спросили шесть голосов. Мосолов не спрашивал.
– Легла спать и уж задремала, теперь, вероятно, уже спит.
– Ведь я ж вам говорил, – сказал Мосолов. – Пустяки.
– Все-таки бедная! – сказала Катерина Васильевна. – Будем при ней врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.
– Но все-таки это нисколько не должно стеснять нас, – сказал Мосолов, – мы можем петь, танцевать, кричать; она спит очень крепко.
Если спит, если пустяки, то что ж в самом деле? Расстраивающее впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло, забылось, – не совсем, но почти. Вечер без нее понемножку направлялся на путь всех прежних вечеров в этом роде и вовсе направился, пошел весело.
Весело, но не вполне. По крайней мере, дамы раз пять-шесть переглядывались между собою с тяжелою встревоженностью. Раза два Вера Павловна украдкою шепнула мужу: «Саша, что, если это случится со мною?» Кирсанов в первый раз не нашелся, что сказать; во второй нашелся: «Нет, Верочка, с тобой этого не может случиться». – «Не может? Ты уверен?» – «Да». И Катерина Васильевна раза два шепнула украдкою мужу: «Со мною этого не может быть, Чарли?» В первый раз Бьюмонт только улыбнулся, не весело и не успокоительно; во второй тоже нашелся: «По всей вероятности, не может, по всей вероятности».
Но это были только мимолетные отголоски, да и то лишь сначала. А вообще вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали, играли, пели. Она спит крепко, уверяет Мосолов, и подает пример. Да и нельзя помешать в самом деле: комната, в которой она улеглась, очень далеко от зала, через три комнаты, коридор, лестницу и потом опять комнату, на совершенно другой половине квартиры.
Итак, вечер совершенно поправился.
Молодежь, по обыкновению, то присоединялась к остальным, то отделялась, то вся, то не вся; раза два отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него и от серьезного разговора Вера Павловна.
Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниек), но не очень много.
Сидели все вместе.
– Ну что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? – спросил тот из молодежи, который принимал трагическую позу.
– Более дурно, чем хорошо, – сказала Вера Павловна.
– Почему ж, Верочка? – сказала Катерина Васильевна.
– Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, – сказал Бьюмонт.
– Вещь неизбежная, – подтвердил Кирсанов.
– Отлично дурно, следовательно, отлично, – решил спрашивавший.
Остальные трое его товарищей кивнули головами и сказали: «Браво, Никитин».
Молодежь сидела в стороне.
– Я его не знал, Никитин; а ты, кажется, знал? – спросил Мосолов.
– Я тогда был мальчишкою. Видал.
– А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду они говорят? не прикрашивают по дружбе?
– Нет.
– И после того его не видели?
– Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке.
– В самом деле! Карл Яковлевич, пожалуйста, на минуту. Вы не встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
– Нет.
– Да.
– Какая фантазия пришла мне в голову, – сказал Никитин, – вот бы пара с нею.
– Господа, идите кто-нибудь петь со мною, – сказала Вера Павловна, – даже двое охотников? Тем лучше.
Остались Мосолов и Никитин.
– Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, – сказал Мосолов. – Как ты думаешь, она спит?
– Нет.
– Только не говори. Ей можешь потом сказать, когда познакомишься побольше. Другим – никому. Она
