сказать, чтоб отправил к Воронину Срезневского листки. После к Славинскому за Плетнева записками и своими книгами; все это достал.
77 [апреля]. — Рано встал, сначала читал несколько Фонвизина и хотел приниматься уже писать его, да не хочется, потому что выйдут общие места, уже известные раньше меня. Поэтому сел писать это. Теперь иду 11 университет за письмом, между прочим, для того, чтоб как будто в церкви был.
(Писано 2 мая, в 9Ѵг час. вечера.) Ничего особенного не было до самого Срезневского экзамена. Тут, придя в университет, я получил письмо, в котором пишут, что ответ решительный на мое предложение дадут, когда я напишу, что хочу делать, а что места пусть я ищу и что это не помешает. После этого я вздумал, что мне должно хлопотать, и оттого все утро был пасмурен; дожидались, по-
печителя, поэтому экзаменовались медленно. Когда экзаменовался Корелкин, я сидел на стуле и стал обдумывать и, конечно, не обдумывал, а слушал. Корелкин говорил смешно и плохо, но с жестами; ему досталось о том, болгарское ли наречие церковно-славянское или нет. Попечитель похвалил; Срезневский воспользовался случаем, расхвалил и сказал, что он должен остаться здесь, чтоб продолжать заниматься. Попечитель отвечал: «Нет, пусть едет в Псков — на, время нужно выехать отсюда». Когда я отвечал, Срезневский тоже выставил мои заслуги для него; мне это было неприятно, потому что они являлись ничтожными перед Корелки-ными. Мне д<юталось о сербской народной литературе и о фонетике изменений русского языка. Вечером я пошел к Срезневскому отнести его тетради и более, чтоб поговорить с ним о том, ехать ли мне. Кладя на стол тетради, я сказал: «Уж это как случится (показывая на 4-й курс), а это я возьму у вас, если останусь здесь (показывая на 2-й, который точно скверно написан), чтоб переделать». — «А останетесь ли вы здесь?» — «Как случится, я сам теперь не знаю, вот так и так». — «Если так, я могу попросить попечителя — Молоствов здесь». — Сам предложил, что за необыкновенно добрый человек! — «Теперь я не знаю, как вам и сказать, — если вы скажете, это, можно сказать, наверное получить это место196, а это я сам не знаю, хорошо ли будет», — и ушел, потому что пришла жена. Когда вышел оттуда, сообразил, что: когда остаться здесь, буду работать над словарем Ипатьевским, — это займет полгода, а ведь это все равно и там делать, даже лучше там, главное это меня заставило решиться. Но тоска была ужасная — с Петербургом расстаться и, может быть, навсегда остаться учителем там, но подумал о том, что буду писать повести и т. д., поэтому получу средства приехать сюда и т. д., и решил, что все равно. Все-таки тоска, которая и теперь не совершенно прошла, хотя как-то теперь мало. Вечером сидел с Аюбинькою и говорил отчасти о том, ехать ли мне, более о пустяках. 2 [мая]. — Утром пошел к Корелкину показать программу, а главное — спросить Эйнерлинга у Дозе, потому что хочу посмотреть, можно ли писать сличение летописи Лаврентьевской с Ипатьевской. После обеда передумал делать это; теперь снова хочу; нет, не буду, а буду писать Никитенке, потому что это короче и уже чисто для формы, а то какая-то половинчатость. — не то ученая, не то пустая работа. У Воронина оставил программу. После обеда сходил к Срезневскому просить его о том, чтоб просил попечителя, и сказал, что в четверг буду у него сам. После читал Фонвизина для диссертации; теперь, кажется, начну писать, когда кончу это. День этот'и предыдущий прошел скверно от раздумья. Теперь легче как-то, потому что решился. (Писано 14 мая, воскресенье, 16 м. 12 ч. вечера.) 3, среда. — Был у Ворониных и, кажется, более ничего. Ничего не готовился к Куторгину экзамену, а начал ікм к«>лі.«» дѵмап», писать теперь для Никитенки, а не для Устрялоиа, іпмпмѵ чт;п<> заняло бы много времени.
4 [мая], — Утром пошел к попечителю. < 'чпііішм рано, потому долго ждал на лестнице, после долго см дел, ди/ыідансь. Наконец, к 11 часам приехал Грефе. Скоро стал и припиман» Я думал о том, что шутил только, и что если это будет при іисч, н> нехорошо будет. Напротив, принимал у себя в кабинете, и юп и сказал, что «место учителя в Саратове, и Молоствов здесь-, ом сказал: «Хорошо, я дам вам письмо* что знаю вас как хорошего человека. Да почему вам туда хочется?» — «Потому, что у меня іам родители». — «Хорошо, приходите завтра».
Вечером сказал об этом Срезневскому, он сказал: Все-таки, ко гда увижусь, я попрошу».
5 [мая], — Получил письмо. Когда вошел, он стал писать, а перед этим несколько времени рассматривал другие бумаги, которые ему подали. Я стоял, вытянувшись в струнку и не шевелясь, так что самому казалось, что хорошо уж — что делать, подлость проклятая. Взяв письмо, тотчас пошел к Молоствову. Он был дома, тотчас вышел, когда я постучал передать ему письмо. «Какое же вам угодно место?» — Я сказал. — «Да я еще не получил об этом бумаги» — и вынес книгу, в которой показал, что записан у него-в самом деле еще Волков. — «Он умер», — сказал я. — «Будьте уверены, что для Мих. Ник. я сделаю все, что могу. Теперь со мною здесь нет бумаг, поэтому я не могу ничего сказать, но для Мих. Ник… постараюсь найти вам место». — «Итак, я могу надеяться, ваше превосходительство?» — «Я не знаю, это место, может быть, я кому-нибудь уже обещал, но что могу, сделаю. Я увижусь с Мих. Ник. Вы когда поедете в Саратов?» — «Через месяц». — «Так и подадите и мне просьбу».
Я вышел несколько обрадованный: если так, я и не подам, конечно, потому что должен буду искать здесь место и верно найду, думал я, и незачем будет.
Суббота прошла так. Писал несколько и даже начал переписывать для Никитенки. Нет, это в понедельник уже.
7 [.мая], воскр. — Был Ал. Фед. довольно долго. Наскучил до-смерти. Несколько читал записки, только весьма мало.
8 мая, понед. — Был Вас. Петр., когда я писал Никитенке.
9 мая. — С этого дня начал готовиться. Нет, с понедельника, как ушел Вас. Петр. Я отлагал так долго и потому, что Срезневский мне сказал, что Куторга сказал про меня, что я учу наизусть; значит, думал я, должно не так хорошо готовиться, как я делал раньше. Теперь все зато уже остальное время готовился весьма прилежно, так что до 1 часу просиживал и т. д. Последний день просидел до 3 ч.; велел разбудить себя в 5, потому что не успел дочитать всего. Дорогою хотел дочитать, но шел дождь, поэтому листов 6 осталось дочитать в университете из греческой 1-го курса (конец финансового управления).
10 [мая], среда. — Хотя решительно некогда, все-таки был у Ир. Ив. Как бы влекло меня туда предчувствие, что нужно будет быть и что буду благодарен себе после за то, что был. Пришел. У него сидел Минаев с женою и Билярский. Мы говорили о перевороте у нас. Когда кончили они и я остался один, ко мне подсел Иринарх Иванович и сказал: «Сколько у вас экзаменов прошло, сколько осталось?» — Я сказал. — «Что думаете делать по окончании курса?» — «Просился в Саратовскую гимназию». Он с жаром стал говорить: «Не делайте этого, это значит губить себя — я сам на себе это испытал. Вы так много переменились здесь, что не можете ужиться Стеми людьми; для вас здесь это не заметно, потому что постепенно, а я испытал; я ехал, например, туда наслаждаться, а провел время в мучительнейшем состоянии. Не хотите ли в военно-учебное заведение?» — «Ах, если бы это можно было, это было бы весьма хорошо». — «И весьма вероятно, что будет можно. Я вам скажу по секрету: есть место учителя русской словесности в Дворянском полку. Ростовцев прочит это место Ксенофонту Полевому, но вы подавайте просьбу, напишите, что представите документы к назначенному времени, и все тут. Назначение в августе, до тех пор можно будет отдохнуть, а перед тем месяц заняться». — «Ах, я был бы чрезвычайно благодарен вам за это». — «Подавайте же». — После говорили о другом. Конечно, я вышел оттуда обрадованный и, конечно, не думал почти хлопотать, если бы даже было нужно, о Саратове. Но с нетерпением ждал экзамена: что-то скажет попечитель? Если ничего, — значит, я совершенно свободен, потому что Молоствов должен уже уехать и стало быть с ним не виделся, и, следовательно, мне не должно иметь твердой надежды на это место. Если скажет, что обещал ему[152] дать мне это место, тогда, конечно, уже нечего мне делать, — можно сказать, что уже получил его. Я вышел первый и тотчас стал отвечать, между тем как Ку-торга обдумывал. Отвечал я без жара, но довольно развязно, так что шутил и заговаривал с профессорами, которых здесь был только еще Касторский. Но вообще делал довольно промахов, из которых главные: Дитмарсен — город (о Нибуре); первый сомневался в первобытной истории Греции Вольф (а не Винкельман), и позабыл, что плачущий[152] источник была мать, которая плакала о детях. Тотчас после ушел в почтамт, где получил письмо, в котором говорится, чтоб я оставался здесь. Это меня так растрогало (и обрадовало довольно много), весьма, весьма и растрогало, и развеселило, и я целовал его несколько раз, довольно без порывов, а в спокойном чувстве, когда шел по дороге оттуда к Дозе за Устрялова историею; оттуда в Штаб узнать форму просьбы; в университет после, где говорили о том, что Славинского нет, и дожидался я попечителя. Из всех (9 чел.) нас получил 4 один Залеман, другие все пятерки, но Залеман был в сильной печали, и я неловко обходился с ним, сказавши на его жалобы, что я не слышал, как он отвечал. Дома за обедом получил письмо от Славинского и, вы-шедши, сказал мальчику сказать Як. Степ., что он весьма, весьма дурно сделал, что не был в университете. Я думал, судя по тому, как говорил о нем Лыткин, что он не был потому, что думал, что не приготовился, а между тем экзамен был слишком легкий. После пожалел о том, что так сказал, потому что мог он подумать, что от этого может быть какая-нибудь неприятность. Когда пришел к нему, он сказал: «Зачем
