Утром писал Срезневского, написал городища. В университете прочитал объявление, что кто нынешний день не заплатит, будет уволен. Ничего особенного не почувствовал, только завтра побываю у хозяина и проч., чтоб справиться, не готово ли уже. Не беспокоюсь об этом, потому что ждал, что не успею получить свидетельство, а эта угроза вздор. Просидел у Вольфа обед, выпил кофе и до самого того времени, как в 9^4 час. воротился домой, ничего не чувствовал, только несколько усталости в ногах. У Вольфа г&эеть* читал мало, бодее адтад «Отеч, заци<жи», кото- рые мне подал мальчик, что меня утешило: значит, знает уже. От Ворониных пришел к Вас. Петр., потому что думал, что он рассержен, что я третьего дня ушел так скоро. Посидел с час почти и ушел, потому что был не во-время. Дома съел хлеба, мосле уснул, теперь поужинал, но все еще как-то несколько как бы пусто на желудке, хоть не голодно, а в этом роде. Пошел к Но лифу вместо дома, более чтоб испытать, могу ли так делать или ист, чем потому, чтоб хотелось много быть там. Купил Светонии за И коп. сер. у Эггерса и подлых конвертов, продававшихся у колонны м Гостином дворе, 25 за 15 коп. сер.; в кондитерской 30 коп. сер., получил 10 коп. сдачи, отдал мальчику — итак 80 коп. сер. 5 октября. — Был у хозяина, он хотел ныне узнан», но ничего не сказал. До того самого времени, как пришел Вас. I Іетр. (6 часов), тосковал от мысли о деньгах, которые в университет, и проч., и объявлении, что кто 4-го не получил свидетельства, будет уволен; хоть знаю, что это вздор, все-таки тоскую, потому что знаю, что всякий вздор может иметь последствия и никогда нельзя надеяться, что дело кончится как следует, а между прочим и по природной трусости. Пришел по обещанию Вас. Петр., сидели все вместе и говорили о вздоре, только Ив. Гр. повторял, что проповеди трудно писать. Я стал говорить об этом несколько много, он, конечно, замолчал. После проводил Вас. Петр, и пошел к Л л. Фед., где взял [ «Debats»] 23–25 сент. Написал домой о том, могу ли, не вводя их в сомнение, сойти от Ив. Гр., хотя еще иста вши был почти уверен, что не решусь написать 66. Ныне, когда вега вал, особенно тосковал и тоже третьего или четвертого дня, так что показалось, как бы пословица: «утро вечера мудренее», имеет и то основание, что утром человек более расположен к критике и неудовольствию на себя. У Никитенки читал Корелкин; я все молчал, но когда думал, что он спросит, кто будет далее писать, то думал сказать, что я; и хотел писать о Гете и обвинениях его в эгоизме и холодности. Некоторым поводом, к этому было то, что было сказано I Імкитен-кой и Корелкиным несколько неуважительных слов о Гоголе; Никитенко сказал: «Гоголь — поэт и писатель и Гоголь не поэт и не писатель — два совершенно различные человека» п проч. Корелкин читал слово в слово Никитенкины лекции, и мне пришло в голову, что в самом деле это так, что и дурак усваивает умные мысли, хотя и сам не понимает их. Меня всегда волнует то, когда говорят, как о нехороших людях, о великих людях, п с лова Гизо «никогда великое событие не совершается по незаконным побуждениям» я перелагаю и так: «Никогда великое событие ис совершается, никогда ничего великого не производится через человека, который бы не сделал чести человечеству и тогда, если бы нс был действователем в истории и не играл такой важной роли в обществе или умственном мире, а был бы известен в тиши». 11 часов, ложусь. Когда же я буду писать Никитенке? В следующий раз будет читать Корелкин и снова Главинский; после будут исто-140 рические темы, которые, верно, я не возьму, потому что, напр., о «Слове о полку Игореве» я не хочу писать. 6 Iоктября], — Когда ныне встал, то не был так тосклив, как вчера. У Фишера сидел, другие говорили и я хотел говорить и ужасно волновался перед этим в последней половине лекции, так что дрожал, как в лихорадке. Когда воротился домой, не хотелось сидеть одному до завтра, — что будет, когда решится, так или нет (т.-е. нет, конечно), потому что принесли повестку в квартал. Пошел поэтому к Славинскому, где его сначала не было; сидел поэтому с отцом, после с ним, после пошел к Ол. Як., где были гости, с которыми играл несколько за него в карты. Когда к нему пришел еще посторонний гость, — ничего, не конфузился. Славинскому отнес номера «Debats» и взял у него 2-ю часть «Истории революции». Ночью, делал попытку пойти в кухню, но разбудил Ив. Гр-ча и поэтому, конечно, воротился. — Подлец. — [7 октября]. — Утром встал покойно, хотя почти был уверен, что дело продлится так долго, что должно будет отдать деньги; но там показали мне чистый отказ, которого я решительно не ожидал, а всегда думал о противном. Это мне показало, что необходимо для того, чтобы выиграть дело, иметь своих людей между теми, которые производят его или через деньги, или через знакомства, а теперь вздумал я еще, что кроме того я сам неискусно вел дело и мог бы представить обер-полицмейстеру при его просьбе уже готовое свидетельство. Отказ, можно сказать, нисколько не возмутил меня. Просидел полчаса в квартале, пока писали расписку в слышании, которую я должен был подписать; после по дороге разменял серию у менялы, так как купцы не хотели (Любинька истратила деньги, которые я отдал беречь ей, и когда я спросил их, то велела разменять серию), и дал промена 25 коп. сер., о которых не сказал Ив.ѵ Гр-чу, а отдал свои. Шел в университет почти решительно спокоен, что все пойдет хорошо и деньги примут и свидетельство выдадут. Казначей точно принял без всякого особого внимания или рассуждений, потому [что] еще не поздно и многие еще вносят, [так] что я не исключение, а правило. Потом отдал квитанцию и свидетельство, которое должно переменить, Грейсону, который также ничего, принял, как бы я не первый и не последний, — это хорошо. Пошел в библиотеку и там читал Revue de deux Mondes, сначала политическйе обзоры за 1840 г., из которых не узнал ничего кроме того, что Гизо тогда был посланник в Англии, после Лерминье о Парламентской истории Buchez et Roux-La-vergne. Бюше, главный издатель его сборника, что мне было весьма любопытно узнать, исповедует евангелие и основывает на нем систему якобинцев, которых тоже поддерживает. Это хорошо и поднимает его в моем мнении, хотя против этого и говорит Лерминье. У Куторги сидел попечитель 67, я ничего, только был суров и глядел иногда на него мрачно, — я его враг, но уже не волнуюсь при виде его. Вчера, когда я давал Куторге подписывать Мюнха, он сказал, что это не слишком хорошо написано, и говорил, чт0 лучше. Я образовал проект подавать ему беспрестанно по два новых билета для подписки, что, конечно, отчасти будет исполнено. Отдал Лыткину его Светония. Когда пришел домой, читал Гизо и почти дочитал первый том. Пришел Ал. Фед., принес 26–30 сентября, которые я уже просмотрел, главное о Франции; просидел до 8 час. После я читал «Debats» и поэтому и ныне, как прежние дни, ничего не делал, т.-е. ничего не писал для Срезневского. Герасим Покровский ныне в аудитории не подходил уже ко мне, что мне, конечно, приятнее. Когда шел из университета, захотелось сильно на двор за большою нуждою, и я зашел на Гороховой в дом в третьем проулке, т.-е. дом, который перед Красным мостом, там сходил; но когда застегивался, какая-то девушка в красном платье отворила дверь и, увидев мою руку, которую я протянул, чтобы удержать дверь, вскрикнула, как это бывает обыкновенно; я не почувствовал при этом никакого движения и даже нс полюбопытствовал, хороша ли она. Когда Ал. Фед. стал говорить о Софье Никифоровне или, как он говорит, Соничке и других красавицах, я, поддерживая довольно вяло этот разговор о красавицах, довольно живо волновался, конечно, думая о Над. Ег. — Теперь 10 час. 40 мин. Ложусь читать «Debats». 8 [октября]. — Напишу о моих отношениях к Вас. Петр. Не знаю, как это сказать: верно оттого, что теперь редко с ним вижусь; теперь почти никогда и почти ничего не говорю о его состоянии и как-то мало волнуюсь его положением; мысль о нем почти постоянно у меня и почти всегда я о нем думаю точно так же, если не более как о себе, т.-е. implicite[59] [60]; кажется, думаешь о другом, а господствующая мысль все та же. Это все равно, как то же, напр., когда я иду и считаю шаги — думаю о другом, кажется, и вовсе не считаю, вдруг, как вспомню, говорю — 235 или в этом роде, или все равно почти как о себе; прекрасно, нс знаю, откуда взял это сравнение Греч: «В канатах английского флота по всей длине всегда идет в середине красная ниточка». (Сейчас Фрейтаг кончил перевод, и должно было делать парафраз, никто не хотел и я тоже; наконец, Лыткин сказал—ego Тогда Фрейтаг сказал inter vos non convenit, ego ipso ordinem constituam [61], и, начиная с Лыткина, учредил порядок, в котором мы и пишем — это мне нравится? отчасти, хотя это противно libertati[62], поэтому не нравится отчасти), …незаметная для того, кто смотрит снаружи, но вечно идущая — так и эта мысль. Но все-таки, как бы то ни было, я думаю головою, а не сердцем, и без особого волнения или тоски; иногда бывает и это, но редко и не в такой сильной степени, как раньше, когда я ежедневно говорил с ним. Мое мнение о его достоинстве и уме и сердце остается прежнее, т.-е. самое высшее, какое только имел я о каком человеке мне знакомом — конечно, мое слабое доверие к своей оценке препятствует мне сравнивать его с теми людьми, которые увенчаны авторитетом в моих глазах, напр., Гоголь, или Гцзо, или Луп Блан, или кто-нибудь в этом роде, но, напр., ни с кем из наших я его никогда не сравниваю. О ней я хорошенько не могу ничего сказать. Кажется, я теперь должен сказать, что я очень высоко или, лучше сказать, довольно высоко ее ценю, но собственно