передает любопытные рассказы этих людей, близко ему известных, так просто и живо изображает их личность, что надобно жалеть, почему у нас оедко пишутся подобные воспоминания вместо ничтожных не-крологоз, ничего не говорящих. Мы уверены, что читатели буду; благодарны нам за то, что мы постараемся познакомить их с одним из этих прекрасных очерков, и останутся недовольны только тем, что мы, по необходимости, сократили рассказ почтенного биографа.
Мудрое, Матвей Яковлевич, доктор медицины, ординарный профессор, действительный статский советник, родился в Вологде, 1772 года, 23 числа марта. Родитель его, священник Иаков Иоаннович Мудров, был, по тогдашнему времени, муж просвещенный, хорошо изучивший яэщки древние — латинский, греческий н еврейский; он очень уважал врачебную науку, любил читать творения Гиппократа и Цельса; осмеливался давать врачебные советы бедным людям, на исцеление простыми средствами, и был в тесной приязни со всеми тамошними врачами. Как добрый пастырь душ и сердец, он был всегда готов отдать последнюю сорочку, последнюю корку хлеба голодной, бедной нужде. Бывало, возвращаясь от дел служения домой, никак не умел он отказывать просящим милостыни, а таких на Вологде всегда великое множество. Раздавши все нз своего кармана, он приводил к себе домой тех, которым не мог сделать подаяния, и разделял с ними весьма неприхотливую трапезу свою. С таким добродетельным образом жизни он претерпевал крайние недостатки, так что в праздничные великие дни сплошь да рядом в семействе его не находилось и одной горсти пшеничной муки на пирожок либо лепешку, а в темное зимнее время почтеннейшая супруга его, Надежда Ивановна, должна была заниматься домашними делами и рукоделиями при свете лучины. Матвей Яковлевич свое первое образование начал под руководством родителя. При великих нуждах и бедности, без средств приобретать учебные книги, семинарское учение для молодого Мудрова было весьма трудно; ибо надобно было печатные книги списывать на тетради, да бумаги-то, необходимой на то, было нелегко промышлять. Вот как он воспоминал про свое детство: «Когда я был еще мальчишкой, — почасту на улице нгрывал с детьми городского переплетчика, сдружился с ними, хажнвал к ним в дом и с любопытством, бывало, сматривал на переплетную работу, даже и сам несколько перенял из этого мастерства. Поступивши в семинарию, начал я порядком переплетать тетради, сперва себе, после н товарищам, и до того наторел в этом деле, что иногда помогал самому переплетчику. За такие послуги мне плачивали товарищи, одни бумагою писчею, а другие и переплетчик давали мне малую толику деньжонок, которые в те поры были мне очень дороги: я прикапливал их на крайние свои надобности, особливо же на сальные свечи. Вот, бывало, зажгу свечу, сяду писать вечером, а матушка и подсядет ко мне с работою; я-то, бывало, и скуплюся светом, и застеняю ей, а она, голубушка, сперва покричит на меня, потом примется упрашивать, и обещает мне испечь при хлебах ржаную лепешку с толченым конопляным семенем, н вот у нас и лады с нею; сидим, бывало, молча и делаем каждый свое». — У тамошнего штаб-лекаря О. И. Кирдана подрастали два сынка, Илья. н Аполлон, и моло-‘ дой Мудрой был приглашен учить их началам русского и латинского языков, а что, кроме платы, по рублю в месяц, он получал иногда и подарки, кой-какое поношенное платье с плечей самого Кирдана. В 1794 году Матвей Яковлевич Мудров собрался в Московский университет. — «Будь прилежен к добрым делам, служи государыне верою и правдою, и господь бог не оставит призреть на тебя многощедфтным оком, так и будешь человек», — так сказал ему родитель, благословляя небольшим медным крестом, да подарил еще старую чайную фаянсовую чашку с отшибленною ручкою: «это на случай испить воды из ручья дорогою», и, наградив двадцатью пятью копейками медных денег, примолвил так: «Вот, друг мой, все, что могу тебе уделить.
Ступай, учись, служи, сохраняй во всем порядок quoniam ordo est cardo omnium rerum; помки бедность н бедных, так не позабудешь нас, отца с матерью, и утешишь как в сей, так и в будущей жизни». — Так напутствовал отец сына, который, простившись в последний раз с родителями и закинув
іа плечи кошель с поклажей, пошел к Москве пещ. Дорогою забрел проститься К знакомому своему Кирдану, которому при этом последнем свидании с добрым учителем детей своих вспала на ум благая мысль отослать их под надзором благонравного и надежного Мудрова в Москву для образования в гимназии университета. Вэдумано и сделано: в тот же день мальчиков собрали в дорогу, впрягли пару лошадей в повозку. Мудрову подарены: шелковая пара платья, шелковые чулки, козловые башмаки с серебряными пряжками, суконный сюртук, такая же шинель, треугольная пуховая шляпа и шелковый французский, черный, с большим байтом, кошелек для пучка; дано также рекомендательное письмо к профессору университета Фраицу Францо-зичу Керестури, старинному с Кирданом приятелю, и к вечеру все отправились в путь-дорогу. — «Я считал себя тогда великим богачей, говорил Мудров, и явился к Францу Францовичу щеголем». — Добрый Керестури всех троих путешественников привез с собою в университет, представил их директору Павлу Ивановичу Фонвизину, и в тот же день все трое сидели на скамьл з классах гимназии, спали ночь в казеннокоштных камерах. По тогдашнему порядку, никто не мог поступать прямо в университет, но всякий наперед должен побыть в гимназии оного, дабы выказать свои способности и благонравное поведение, и Мудров был принят в ректорский, т. е. самый верхний класс древних языков. В 1796 году, как способный и благонравный студент, переведен из гимназического ректорского класса в университет. Тогда он предался изучению врачебных наук с такой горячностью и прилежанием, что небе отказывал даже в самых невинных развлечениях. Вот что по смерти Мудрова сказывал товарищ его молодости, покойный же профессор Лев Алексеевич Цветаев: «Я перешел в университет в одно время с Мудровым и довольно дружески сблизился с иим; и вот как-то раз, по окончании лекций, я вздумал было пригласить его к себе в дом, к родителю моему, отобедать, но Мудров отвечал мне на это так: «извините, я пришел сюда учиться, а не веселиться: побывав у вас, я должен бывать и у других приятелей, их же много, то много же придется даром тратить и золотого времени». Окончив курс теоретических наук в университете, Мудров должен был, по тогдашним учреждениям, окончить курс практических занятий в Московской военной госпитали, и это исполнил он с таким же усердием н прилежанием. Он был всегда набожен, и никогда не пропускал божественной службы в церкви университета, почти всегда тут справлял чтение, например, шестопсалмия, часов, лпостола, н читывал отменно хорошо. Заступивший место Фонвизина, новый директор Иван Петрович Тургенев, великий охотник сам петь и читать в церкви, и супруга его Прасковья Семеновна, весьма богомольная барыня, полюбила Мудрова как за чтение, так и за его благонравие, соединявшееся с благообразием наружным: ибо Мудров был хорош, даже красив собою, хорошего стройного роста, волосы имел черные, от природы кудрявые, глаза большие, черные, лицо чистое, белое, с нежным румянцем, взгляд откровенный, благородный. На первой и на страстной неделях великого поста, когда семейство директора говело, постная молитвенная служба справлялась в их покоях, и Мудрова приглашали к чтению; в это время он подружился со старшим сыном директора Андреем Ивановичем, и в целом семействе был очень обласкай. В 1797 году отчаянно занемогла оспою однннадцатилетняя дочь профессора Харитона Андреевича Чеботарева, Софья Харитоновна: доктор, приятель и товарищ Чеботареву, профессор университета Федор Герасимович Политковский, признал за необходимое препоручить больную в неотлучный надзор кому-либо из студентов медицинского факультета, и в этом случае выбор его пал на студента Мудрова; болезнь протекла благополучно, почти без приметных следов; обрадованный отец обнял студента и сказал ему: «Ты хлопотал о девочке больной, как лучший друг наш, как родной брат ей, так будь же ей, теперь твоим же попечениями исцеленной, женихом, а мне родным сыном». — Мудров не отказался от предложения. Турге-ічев и Чеботарев познакомили его со многими важными лицами, каковы, например, были известный любитель и соревнователь русского просвещения Николай Иванович Новиков и многие другие. Новые знакомства открыли
ему вход в лучшие московские дома и образованнейший круг, и здесь для него было, так сказать, практическое училище светского обращения и благоприличий. В 1798 году Мудров от Конференции университета удостоен награды золотою медалью за лучшее решение задачи, предложенной студентам. В 1800 году воспоследовало высочайшее соизволение на отпуск лучших студентов за границу, для усовершенствования в науках, и Мудров в звании кандидата медицины был избран в это путешествие для образования по части хирургии.
В июне 1808 года Мудров возвратился из путешествия в Москву прямо в семейство заслуженного профессора Чеботарева и первым долгом поставил себе явиться к начальникам своим, учителям и лучшим знакомым. Тогда же началась и в университете профессорская деятельность Мудрова. В клинике М, дров ни мало не оскорблялся, когда медик, помощник его, отменял назначенные им предписания кому-либо из больных, но всегда притом говаривал своим слувіателям: «На то мне и помощник надобен, чтобы подмечал то, чего я не доглядел, и поправлял бы мои ошибки; errare humanum estэ, и на старуху бывает проруха». Когда же кто из слушателей сообщал при постели больного свое мнение, профессор ласково принимал в соображение к своим объяснениям, и ежели замечание студента ему казалось уместным, то хвалил, приговаривая; «хорошо, душа, очень хорошо, и я и все мы тебе спасибо скажем, что надоумил». Мудров, расставаясь с молодыми врачами, при отпуске их на службу, преподавал им самые искренние афористически-краткие поучения: «Ступай, душа, будь скромен, не объедайся мясищем, не пей винища и пивища, не блуди, бегай от картишек, будь покорен начальству, люби свое дело, свою- науку, люби службу государеву, и будешь счастлив и почтен: «Galenes dat opes Justinianus honores» 4.
Покойный высоко чтил память родителей своих и жениных, и весьма дорожил вещами, после них ему доставшимися: чайная старая чашка, принятая им-из рук отца при последних росстанях, всегда была священна для него; каждое утро и вечер, помолясь богу, он целовал ее вместо руки родительской, с этою драгоценностию Мудров странствовал по чужим краям и как-то дорогою расшиб ее; великая печаль овладела им тогда; он старательно собрал ее все разбитые верешечки, все крупинки, и сохранил до приезда в Париж; там один из бронзовых дел мастеров утешил его, собрал в свои места все верешки и склеил их; под возобновленную таким образом чашку подделал красивый четырехножник и накрыл бронзовою крышкою; все это вместе представляло
