это орудие. Желудок варит пищу, глаз видит предметы, хотя бы мы вовсе не знали, по какому физиологическому процессу это происходит. Точно так же моя мысль выражается словами: «времени не должно тратить на бесполезные знания», хотя бы я и не «разумел», по каким законам образовались эти слова и эта фраза. Зачем же нужно мне обременять голову тысячами ненужных подробностей о том, от каких корней, посредством каких приставок образовались слова «бесполезно» и «не нужно»?

Филологу это знать необходимо, как математику необходимо знать свои формулы, мак египтологу необходимо знать гиеро-глифы. Но неспециалисту эти знания вовсе не нужны.

«Но изучая язык народа, мы изучаем дух народа». — Не гораздо ли легче, определеннее, полнее изучается дух народа изучением его истории, его литературы, его нравов? зачем итти к

цели длинным, скучным, неверным путем, когда можно гораздо вернее достичь ее другими путями, более удобными и более благотворными для умственной деятельности?

«Но язык есть зеркало народной мысли»;—не все зеркала отражают предмет в его полном размере и истинном виде. В литературе, в истории жизнь народа отражается верно и полно; в языке — неточно, неполно и часто неверно. Мы знаем, что противоречим в этом случае общепринятому мнению, потому приведем несколько примеров. В арабском языке глагол не имеет времен, неужели же арабы не понимают различия между прошедшим, настоящим и будущим? В английском языке нет различия между родами имен существительных — неужели ж англичане не понимают различия между поваром и кухаркою? а между тем то и другое понятие выражается по-английски одним и тем же словом. Дело в том. что мысль не вполне выражается словом, — надобно подразумевать то, что не досказывается. Иначе люди научались бы из книг, а не из жизни и опыта. Конечно, развитие языка идет вслед за развитием народной жизни, но мы не «разумеем», какая нужда изучать отражение предмета в зеркале, когда он сам очень хорошо виден из литературы и истории. Ужели, в самом деле, дел Петра Великого нельзя узнать из Голикова «Деяний Петра Великого» и непременно нужно для этого исследовать, какие слова ввел Петр Великий в русский язык? И скажите, каким образом из филологического изучения русского языка вы узнаете, что Пушкин ввел в русскую литературу новые идеи? Для этого нужно знать историю русской литературы, а не филологически разбирать русский словарь или русскую этимологию.

Филология наука очень важная, — но для того, кто хочет ею специально заниматься; человеку, который не намерен сделаться филологом, санскритский язык не принесет ни малейшей пользы. Еще менее пользы приобретет он, научившись различать большой юс от малого. Странно даже доказывать такие простые истины. Но как же не защищать их, когда модное направление стремится к тому, чтобы вместо сведений о человеке и природе набивать голову юноши теориями придыханий, приставок, корнями и суффиксами.

Годы, посвящаемые человеком ученью, драгоценные годы. Жаль тратить их на мученье ребенка или юноши над бесполезными для него тонкостями, которых не может он и постичь вполне.

Не будучи согласны с г. Стоюниным в необходимости или полезности руководств, подобных составленному им «Высшему курсу русской грамматики», мы должны, однакоже, отдать автору ту справедливость, что он старался «уразуметь» филологию. Но его книга была бы свободнее от ошибок, если б он был осмотрительнее в выборе авторитетов. Трудами гг. Буслаева, Востокова, Давыдова, Срезневского можно пользоваться безопасно, они не введут в важные ошибки. Но драгоценные труды г. Павского могут принести пользу только опытному специалисту;’до некоторой степени надобно сказать это и о труде г. Каткова 2; других своих руководителей напрасно не оставил г. Стоюнин, потому что у них более ошибочного, нежели верного. Сравнения с персидским языком, принадлежащие самому г. Стоюнину, часто бывают очень удачны и придают некоторую самостоятельность его труду. Но — если выразить наше мнение откровенно, то мы посоветовали бы г. Стоюнину или совершенно посвятить себя филологии, или совершенно оставить ее. Как и во всякой специальности, в филологии не должно существовать дилетантизма.

История православного русского монашества до основания Лавры св. троицы преподобным Сергием. Соч. Петра Казанского. Москва. 1855.

Мы не можем сказать, чтобы люди, занимающиеся историею русской церкви, нашли для себя много нового в книге г. Казанского. Но она составлена внимательно, и автор показывает на многих страницах близкое знакомство с своим предметом. Два или три указания на рукописи Московской академической библиотеки и исследование о времени основания Печерской лавры не лишены научного значения. Но главное достоинство книги состоит не в ученых изысканиях, на которые автор не расточителен, а в благочестивом духе, которым он глубоко проникнут.

Таврида с Крымским полуостровом в географическом, историческом и статистическом отношениях с самых древнейших времен. Спб. 1855.

Не пугайтесь широковещательного заглавия: тетрадка, ям

украшенная, состоит всего из двух печатных листков разгонистого набора. Очевидно, что тетрадка — второстепенная вещь, а сущность книжки заключается в ее заглавии, которое очень обольстительно будет блистать в пышных объявлениях.

Полифеизм древних греков. Обзор языческих верований и обрядов древних іреков, с кратким очерком истории римлян. Составил Ю. Баз. Спб. 1855.

Автор, преподаватель древних языков, часто чувствовал недостаток книжки, которая служила бы ученикам для справок относительно собственных имен и терминов, касающихся классической мифологии, и составил — по хорошим источникам и очень хорошо, прибавим мы от себя — свою книжку для пополнения этого недостатка. Рекомендуем его краткое руководство преподавателям латинского и греческого языков..

О договоре Новагорода с немецкими городами и Готландом, заключенном в 1270 году. Сочинение Ивана Андреевского. С.-Петербург. 1855.

Немногие страницы этой брошюрки, написанные самим автором, скомпилированы из сочинений, написанных до него о сношениях Новгорода с Ганзою и Готландом; большая половина книжки занята текстом договоров, перепечатанных из сочинения Сарториуса о Ганзе, и переводами этого текста с старинного нижненемецкого языка на новый немецкий и русский. Главным достоинством сочинения было бы то, если бы переводы были верны. Но автор, не зная старинного нижненемецкого наречия, поручил другому перевесть договоры на новый немецкий; другой этот также не всегда понимал текст и сделал довольно много ошибок; с этого ошибочного немецкого перевода сделал г. Андреевский русский перевод, в котором повторились ошибки немецкого. Нам кажется, что автор или должен был употребить два-три дня, чтобы привыкнуть разбирать язык подлинника (что не представляет почти никакого труда знающему по-немецки), или избрать для своего сочинения предмет более знакомый.

Краткая русская история для простолюдинов. Составил дядя Афанасий7. С.-П-бург. 1855.

Эта миньятюрная книжечка, доступная по своей цене людям того сословия, для которого предназначена, написана языком простым и понятным. В доказательство нашего отзыва выписываем ее начало.

«Слава богу, ребята, теперь уже много между вами позавелось грамотеев: кто читает бойко церковные и гражданские книги, а кто, пожалуй, коли придется, напишет не хуже иного писаря. Все это ладно. А скажите-тко мне: приходилось ли вам слыхать, откуда взялось и как началось славное царство русское, и какие у нас были сперва государи? Небось не каждый известен об этом. Умные люди давно уже записали все это и знают как «отче наш»; господские дети, почитай, едва выдут из пеленок, а уже расскажут тебе по пальцам, что и когда делалось на белом свете: стало быть, и нам надо знать про свою старину, про свои бывальщины, которые по-книжному называются историей. «Что знаешь, за плечами не носишь» — говорит пословица; а что же поваднее знать каждому доброму человеку, как не дела своих предков. Пожалуй, все вы знаете, что рассказывал отец или дед, — а дальше стон! Примером зайдет речь о татарах… когда они были? кто их победил? — Вот-те и стыдно станет, потому что не знаешь, какой дать ответ. Аль чего лучше? — спросят: когда, мол, предки наши приняли христианскую веру? И того не знаешь. Еще стыднее».

Это убеждение в том, как стыдно не знать своей истории, написано очень недурно.

<ИЗ № б «СОВРЕМЕННИКА» >

Азовское сидение. Историческое сказание в лицах, в пяти актах и девяти картинах. Н. Кукольника. Спб. 1855.

Немногие счастливцы, которым судьба позволила прочесть предпоследнее произведение г. Кукольника, «Маркитантку», где под предлогом воспоминаний о войне с Карлом XII и Полтавской битве столь наивно и трогательно изображена прелесть милой Тани, на сцене доказывающей своему жениху, что она невинна, и героизм ее матери, лопатою побивающей Карла или Левен-гаупта, — эти немногие могут полагать,»что угадают вперед достоинства новой пьесы известного нашего драматурга и романиста. Но, думая так, они ошибутся. Первое важное преимущество «Азовского сидения» над прозаическою «Маркитанткою» состоит в том, что это «историческое сказание в картинах» писано стихами, каких еще никогда не бывало на русском языке. Вот пример. Донцы Кумшатный и Шершило беседуют с запорожцем Зарембою, который говорит, что ему пора отдохнуть от войны и жениться; Кумшатный отвечает:

Пора-то давно пора, только не туда попалі Ты нам не станичник; ты даже не наш Козак. Какая козачка за тебя выйдет?

Разве из ясырок некрещеных жену поймешь;

А козачка, что называется козачка… дудки!

Правда, прибавляет луганский козак Терешка Лещина, поэт, говорящий ломаным малорусским языком, — не пойдет козачка за запорожца; запорожцы злодеи, они разорили нашу Лугань;

Була сторонка людная, а теперь лысая.

От злодеив запорожьских повтикали.

Бодай вам добра не було, племя ведмежье!

Только мини и осталось от солодкого краю,

Що бандура, та сердьце. Нема у мене ни роду, нн хаты,

Не чужой я и на чужой сторонци — бо у меня бандура.

Тая бандура на всих языках знае,

У мене голос, чистый голос, слезами вымыт,

У мене память — не забуди Лугани!

Не забудут добрый люди песень Терсшки,

Зачуют и у дьявольской Сечи голос Лещины.

Я буду мстить запорожцам и грозною, вдохновенною песнью, и саблею, прибавляет Терешка: они, злодеи, зарезали мою жену. Запорожец сердится за эти поэтические выдумки на своих однокашников, и вместо того, чтобы заметить Терешке, что он, очевидно, по невежеству смешивает запорожцев, защитников и героев Украйны, лучших сынов Малороссии, с татарами, ее притеснителями, начинает бранить донцов и их подвиги, чего запорожцы никогда не делывали, и называет Азов, взятием которого хвалятся доины, «дурацким городом».

Кумшатный

(встав и стукнув кулаком по столу)

Дурацкий! Азов дурацкий! Гаврюха, слышишь?

Да как стоит ваша запорожская трущоба,

Так никому из вас такого превеликого дела И во сне не удалось видеть! Ах ты, темя баранье!

А еще на козачке вздумал жениться! дудки!

Как вам на Днепре от латынщиков жутко пришлось,

Так вы куда махнули? Потянули к басурманам на службу!

На поганых хлебах задумали Добывать зипуна молодецкого!

Ох вы, козаки оплаканные,

Где вам быть добрыми, зипунникам.

Как мы, всевеликое войско Донское?

Нет надобности прибавлять, что Кумшатный, подобно Терешке, по невежеству взводит на запорожцев небылицы. Жаль, что автор не объяснил этого в примечании, — тогда мы могли бы отличить