химии лет двадцать тому назад, тому ныне должно совершенно вновь изучать ее, чтобы хотя сколько-нибудь иметь понятие об огромной важности и великих результатах этой науки, одной из драгоценнейших для человека, едва ли не самой важнейшей в наше время из всех естественных наук и уже ставшей, несмотря на свою молодость, руководительницею нашею и в сельском хозяйстве, и в промышленности, и в физиологии, и в медицине. Виновником столь быстрого и благодетельного для людей развития химии был Аибих; он же был и объяснителем своих великих открытий для всех образованных людей, потому что, обладая всеми качествами гениального исследователя, он в то же время одарен
способностью и охотою писать чрезвычайно популярно — драгоценные качества, редко соединяющиеся в одном человеке. Его «Письма о химии», будучи одною из важнейших книг нашего времени по ученому достоинству, с тем вместе одна из самых занимательных и легких книг, какие только существуют по естественным наукам. В последнем отношении они стоят наравне с астрономическими трактатами Араго, далеко превосходя их по гениальной самостоятельности содержания. Впрочем, было бы совершенно напрасно распространяться о достоинствах этого сочинения, всем известных. Первая часть «Писем» (I–XXVI письма) была уже переведена несколько лет тому назад на русский г. Дымчевичем; теперь является и вторая часть их, служащая необходимым продолжением первой (письма XXVII–XXXVII). Благодаря г. Иохера за этот истинно полезный труд, мы пользуемся появлением новой книги Либиха на русском языке, чтобы сообщить несколько биографических сведений о главе современных химиков.
Юстус Либих родился в 1803 г. в Дармштадте. Еще будучи ребенком, он обнаруживал уже большую любовь к естественным наукам, и потому отец определил молодого Юстуса, по окончании гимназического курса, в аптеку в городке Геппенгейме, близ Дармштадта. Прожив здесь около года, он поступил в Боннский университет, потом слушал лекции в Эрлангене, и в 1822 году, для усовершенствования себя в естественных науках, мог отправиться в Париж, благодаря пособию от правительства. Там двадцатилетний юноша уже обратил на себя внимание Гумбольдта важными исследованиями по части органической химии. Отчасти рекомендации Гумбольдта, отчасти собственной известности, быстро приобретенной, обязан он тем, что на 21-м году получил место профессора в Гиссенском университете, который в свою очередь обязан ему громкою славою, как лучший университет в Европе по части химии. В. Гиссене оставался он до 1852 года, когда, приняв настоятельные приглашения баварского правительства, перешел профессором химии в Мюнхенский университет, привлеченный не какими-нибудь денежными выгодами — он ив Мюнхене получает, если не ошибаемся, не более 2 000 талеров жалованья, т. е. гораздо менее, нежели каждый из профессоров парижского факультета, — а тем, что средства Мюнхенского университета позволяли ему устроить более обширную лабораторию. В Гиссен, до Либиха совершенно неизвестный в ученом мире, стекались на лекции Либиха ученики — не только из всех концов Германии, но также из России, Франции, Англии, даже Швеции. Теперь они стекаются в Мюнхен. Органическая химия, можно сказать, обязана своим существованием Либиху, почти всеми своими важными открытиями — Либиху и его ученикам.
Перевод «Новых писем о химии» удовлетворителен со стороны языка, почти всегда правильного и ясного.
Исследование Псковской судной грамоты 1467 года.
Ф. Устрйлова. Спб. 1855. ‘
Труд молодого ученого, выгодным образом свидетельствующий о трудолюбии и добросовестности, потому достойный ободрения. Псковская судная грамота имеет очень важное значение в истории нашего законодательства и заслуживает подробного изучения. Г. Ф. Устрялов, принявший на себя труд объяснить ее, вообще исполняет свою задачу удовлетворительно и показывает, что ему хорошо известны все пособия, из которых мог он извлечь что-нибудь для этой цели. Несколько сомнительных мест в переводе и в объяснениях — неизбежная принадлежность подобных трудов, как это знает по опыту каждый, ими занимавшийся, и потому за них невозможно упрекать г. Ф. Устрялова. Мы можем сделать на его труд только одно замечание: напрасно к своему переводу не приложил он и самого текста грамоты рядом с переводом. Тогда его переводом и объяснениями было бы удобнее пользоваться.
Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах,
собранное протоиереем Андреем Иоанновым. Издание пятое. Спб. 1855.
Сочинение, написанное протоиереем Андреем Иоанновым в конце прошедшего века, есть одно из главных пособий для изучения истории и учений раскола. Сочинитель, сам в молодости принадлежавший к последователям беспоповщины, очень хорошо знал суеверия раскольников, особенно той секты, в которую некогда был увлечен. Кроме того, у него в руках было большое количество раскольничьих книг и грамот, писанных расколоначальниками. Потому его книга заключает в себе множество фактов, сохранением которых мы обязаны исключительно ему, и которых напрасно стали бы искать в других источниках. «Полное историческое известие» было уже редкою книгою в последнее время, и лица, занимающиеся обращением раскольников или изучением их истории, будут рады новому изданию этого важного nocoÄM
Игра пикет, написанная и изданная П. С. Вишневским.
Спб. 1855.
Выучиться по этой книжке играть в пикет очень трудно, потому что правила игры изложены в ней бессвязно и сбивчиво. Гораздо проще и скорее можно научиться пикету, сыграв две или три игры с кем-нибудь знающим, потому что расчеты его легко запомнить. Итак, книжка г. Вишневского, состоящая из
нескольких миньятюрных страничек, не стоила бы своей цены: «75 коп., с пересылкою 1 руб. сер.», если бы в конце ее, после уверения, что «игра эта так увлекательна, что в нее могут играть всегда с удовольствием все мужчины и женщины; здесь бывают иногда такие чрезвычайные случаи, которые могут привести в восхищение самую холодную душу», — если бы после этого уверения не был рассказан автором анекдот, способный привести в восхищение самую холодную душу:
Один почтенный старый воин, славных отечественных войн, рассказывал мне замечательный эпизод из собственной жизни: что в пикет на деньги он никогда не играл; но что этой игре он считал себя обязанным счастливым супружеством. По выходе в отставку в 1818 году, говорил он, решился я жениться, скоро нашел в своей деревне выгодную невесту, но сойтись с нею в продолжение целого года никак не мог; родители ее желали этого брака, а она и слышать не хотела; бывало, прийду к ней, — припоминал старый воин, — как водится в таких случаях, нас оставят вдвоем, и мы сидим час-другой: слова нейдут, она зевает, а мне досадно; дело деревенское, развлечений не много, и чем помочь горю, я не знал; однажды мне пришла в голову благая мысль, и я решился с согласия родителей показать моей невесте правила игры в пикет, и они ей понравились сразу. С той поры счастье улыбнулось нам, и мы более десяти лет не знали скуки, а почтенный старик, сколько мне известно, никогда не лгал.
Итак, кто желает склонить к любви гордую красавицу, должен играть с нею в пикет: «счастье улыбнется ему, и он с нею более десяти лет не будет знать скуки».
Исследование о летописи Якимовской. Составил П. Â. Лавровский. Спб. 1855.
Г. Лавровский предпринял дело небесполезное: разобрать состав Иоакимовской летописи, сохраненной для нас Татищевым, и сличить ее известия- с фактами, находящимися у Нестора и польских летописцев. Особенно сличение с польскими летописями может быть любопытно для людей, незнакомых с ними. Подобно всем новейшим исследователям, он оправдывает Татищева от несправедливого обвинения, будто бы летопись эта выдумана им самим, и признает подлинность летописи. Важнейшие из заключений, до которых он доходит, состоят в том, что первая половина отрывка, сохраненного Татищевым, обнимающая события до призвания варягов, наполнена известиями, которые не подтверждаются другими источниками и носят на себе очевидные следы средневековых сказаний о происхождении и расселении народов; эта часть отрывка составлена под влиянием польских летописцев. Вторая половина отрывка, рассказывающая события, следовавшие за призванием варягов, значительным образом дополняя Несторову летопись, не содержит в себе ничего неправдоподобного или противоречащего достоверным фактам, напротив того, часто объясняет их своими известиями, и потому должна заслуживать на шего доверия.
<ИЗ № 9 «СОВРЕМЕННИКА»>
Архив историко-юридических сведении, относящихся до России, издаваемый Николаем Калачовым. Книги второй половина первая. Москва. 1855.
Предисловием к новому тому «Архива» служит обширная статья издателя, г. Калачова, содержащая обзор рецензий на предыдущие томы этого сборника, помещенные в различных журналах и газетах. С тем вместе г. Калачов, где нужно, сам делает замечания на статьи своего издания. Этот критический обзор должен назваться превосходным не только по основательности и учености, но также и по чрезвычайно скромному и вместе полному достоинства деликатному и благородному тону, в котором написан. Настал бы золотой век ученых прений, если бы подобные статьи являлись чаще. Все вопросы, в которых тот или другой рецензент были несогласны с авторами статей, помещенных в «Архиве», рассмотрены с совершенным хладнокровием и редким беспристрастием; отдана полная справедливость немногим дельным замечаниям; спокойно объяснены недоразумения, исправлены ошибки, довольно часто встречавшиеся в разборах «Архива», и ни одной фразы не нашли мы в обширном предисловии г. Калачова, которая отзывалась бы хотя слабым оттенком нетерпимости или гнева, от чего немногие умеют удержаться, отвечая на замечания, сделанные на их книги или статьи. Зато, какое благоприятное впечатление производит на читателя это предисловие! Даже тот, чьи замечания, опровергает г. Калачов, охотно согласится признать основательность его возражений, — потому что везде идет дело о научных вопросах, а не об отыскивании — ^ошибок?^> или нанесении оскорблений чьему-нибудь самолюбию. Так ли поступают обыкновенно? Впрочем, мы не удивляемся редкому спокойствию и деликатности г. Калачова, потому что он силен и спокоен справедливым сознанием достоинств своего издания. Люди, легко раздражающиеся замечаниями критики, обыкновенно не имеют этого успокоительного сознания. Если бы можно было находить излишек в таком превосходном качестве, как внимательность, то мы сказали бы, что г. Калачов напрасно входит в ученые объяснения с одним из рецензентов своего издания, очевидно, не имеющим ни малейшего понятия о деле, — не всякое мнение заслуживает ответа. Имя этого рецензента, нам кажется, не должно было бы стоять подле имен г. г. Погодина, Буслаева и Кавелина ‘.
Из статей, помещенных в рассматриваемом нами томе «Архива», самая важная и самая интересная, без сомнения — исследование г. Грановского «О родовом быте у древних германцев». Мы не будем говорить о достоинствах, которыми отличается ее изложение, потому что ясность и изящество изложения — постоянные и всеми признанные качества сочинений г. Грановского. Но
гамую высокую цену получает его статья оттого, что он — как и всегда, впрочем — избрал предметом ее вопрос, имеющий очень важное значение в общей системе науки, и, надобно прибавить, в настоящем случае сделавшийся у нас особенно интересным по тем жарким спорам, которые были возбужденій вопросами о родовом быте, в котором многие
