и противоречило бы нашим понятиям о достоинстве литератора, да и скучно показалось бы ныне заниматься придумыванием этих проделок. Но тогда были другие времена: старики, отжившие свой век, смотрели на литературу, как на препровождение времени, требующее важности и солидности, — старики на все смотрят довольно угрюмо; и притом же они привыкли в поте лица трудиться над возвышенными одами, изгоняющими всякую мысль об удовольствии. А для молодого поколения литературные занятия были просто забавою, которой одни предавались по влечению, другие — и большая часть — просто «по легкомыслию молодости»; о высоком общественном значении литературы думали очень немногие; да из тех, в ком было некоторое сознание об этом, почти ни в ком не достигало оно сильного развития. (Конечно, мы говорим исключительно о так называемой легкой литературе; между учеными были всегда люди другого закала, хотя не всегда было их много.) Потому-то понятия — литература, игрушка, потеха, перемешивались очень легко. Конечно, чтобы сделать такой отзыв или согласиться с ним, надобно понимать литературу, как одну из важнейших стихий в жизни обществ, не как игру в фанты, шарады и мадригалы, надобно смотреть на историю литературы, как на одну из важнейших частей общей истории народа. Не для всех еще возможно и ныне становиться на такую точку зрения, хотя мы уже имеем Гоголя и многочисленных писателей, продолжающих в том же смысле действовать на развитие. Действительно, чтобы мысль была ясна для всех, нужно, чтобы близкие факты были ясным ее выражением, а о своей литературе мы еще не можем сказать, чтобы ее влияния на публику невозможно было не замечать, — оно существует, и уже довольно значительно, но еще не так огромно, чтобы быть поразительным для всех. Это потому, что, с одной стороны, люди читающие еще составляют меньшинство в нашем обществе, с другой стороны, и потому, что если — отделка художественной формы достигла уже у нас значительного совершенства, то содержание нашей литературы не проникло еще до глубины существеннейших сторон общественной жизни, — каждый раз когда писатель, повидимому, имеющий достаточно и сил и охоты, чтобы изобразить их во всей полноте, приступает к этому делу, им как бы овладевает какая-то робость, и он отступает назад, уклоняется в сторону, только слегка коснувшись своей задушевной идеи, но не исчерпав всей глубины ее.
Как бы то ни было, факт несомненный, что художественная форма явилась у нас (мы говорим о литературе, начинающейся с Ломоносова) — раньше, нежели содержание, и существенный характер исторического движения литературы с эпохи Пушкина состоит в том, что содержание ее мало-помалу становилось все глубже и живее. Но движение это было до последнего времени гораздо сильнее в прозаическом отделе изящной словесности, нежели в собственно так называемой поэзии. Лермонтов не успел сделать и сам столько, сколько сделал Гоголь, да и новейшие поэты сделали гораздо менее, нежели прозаики.
А между тем проникновение литературы глубоким содержанием началось было именно с поэзии. Мы не можем знать, продолжал ли бы свою поэтическую деятельность Грибоедов или она уже была оставлена им для дипломации. Но, к сожалению, мы слишком хорошо можем знать, что ранняя смерть отняла у нас в Веневитинове поэта, которого содержание было бы глубоко и оригинально. Здесь мы останавливаемся, потому что имеем намерение представить читателям «Современника» о Веневитинове особую статью 4.
Иконы господских праздников, или о том, как надобно писать образа великих праздников церковных, относящихся к жизни воплотившегося сына божия. Спб. /855.
Книжка, очень дельно составленная и, без сомнения, необходимая для наших иконописцев. Составитель ее, г. К. Мансветов, хотел дать руководство, в котором художник, намеревающийся писать икону, мог бы найти все нужные сведения о местности, в которой по преданиям православной церкви происходило событие, изображаемое на иконе, о летах, внешнем виде, одежде и т. д.
священных лиц, принимавших участие в этом событии, поле и действиях их в этом событии и т. д. Мысль очень полезная, и г. Мансветов добросовестно собрал из церковных книг все сведения, нужные для ее исполнения. На первый раз он издал описания местности, лиц и действия для восьми икон великих праздников из жизни спасителя. Желаем, чтобы продолжение его труда было так же хорошо, как и начало.
Материалы к учению об огнестрельных ранах, собранные в походах 1848, 1849 и 1850 годов доктором Гаральдом Шульцом. Перевел с немецкого А. Кашин. Спб. 1855.
Сочинение Шульца принадлежит к лучшим по своей части. Автор служил доктором при прусском отряде, сражавшемся против датчан, и хотя число случаев, подлежавших его наблюдению, не было многочисленно, по незначительности битв, по он старался вознаградить недостаток материалов для наблюдений внимательным их изучением и извлек из своей необширной практики все, что только было в ней нового или поучительного. Нет сомнения, что изданием его сочинения в русском переводе оказывается услуга нашим военным врачам.
Археологические и нумизматические отрывки. П. Савельева. Книжка 1-я. Спб. 1855.
Ученый автор книжки, заглавие которой мы выписали, не почел нужным приложить к ней предисловия для объяснения цели и объема предпринимаемого им нового издания. Сколько можем судить по содержанию первой книжки, оно будет заключать в себе небольшие и чисто специальные монографии, служащие вообще дополнением к разным спискам восточных монет и к различным описаниям мухаммеданских древностей. Так, в первой книжке мы находим описание нескольких не бывших еще изданными сас-санидских диргемов и пяти динаров (золотых монет) той же династии. Динары саманидов очень редки; до сих пор было известно в нумизматических кабинетах целой Европы только восемь экземпляров этих монет; потому описание пяти новых экземпляров, недавно приобретенных императорским Эрмитажем и г. министром уделов графом Перовским, составляет значительное дополнение к нашим знаниям об этом классе монет. Затем следуют прибавления к спискам восточных монет Тизенгаузена и к списку мест, где были найдены клады с восточными монетами в России. Вторая статейка описывает нынешние монеты мухаммеданской Азии, именно монеты Турецкой империи, Персии и Британской Индии. Третья и четвертая статьи содержат рисунки и описания монгольских старинных вещей, найденных (1853 г.) в Забайкальской области, и древностей, найденных за Кавказом. Последние г. Савельев относит к VIII–IX векам, не соглашаясь с мнением г. Ханыкова, который называет их скифскими.
Права и обязанности домовла дельде в, управляющих домами, и жильцов в С.-Петербурге, Москве и других городах. Руководство, рассмотренное II Отделением собственной его императорского величества канцелярии. С.-Петербург. 1855.
Заглавие этой книги достаточно объясняет ее пользу для домовладельцев. Постановления правительства, которыми они должны руководствоваться, собраны издателем из «Свода законов» и его «Продолжений» внимательно и расположены в порядке, облегчающем справки. К этим законам прибавлены извлечения из распоряжений с. — петербургской полиции, относящихся к тому же предмету, — видно, что автор преимущественно назначал свое «руководство» для жителей Петербурга. Домовладельцы в провинциальных великороссийских городах также будут удовлетворены его книгою; но для Москвы и городов в пограничных провинциях сборник его будет не совершенно достаточен, потому что особенные распоряжения местных полицейских управлений в этих городах, значительно различествующие от общих правил, не внесены в его книгу — неполнота, извиняемая тем, что сборники этих местных постановлений можно составить только в самых городах, к которым они относятся.,
<ИЗ № 12 «СОВРЕМЕННИКА»>
О значении практики в системе современного юридического образования. Д. Мейера. Казань. 1855.
Г. Мейер, заслуживший столь лестную известность, как один из лучших наших профессоров правоведения, развивает в брошюре, заглавие которой мы выписали, мысль о необходимости соединения в университетском преподавании тесіретических лекций с практическими упражнениями в производстве и решении дел. Справедливость этой мысли несомненна, и нельзя не прибавить, что ученый и опытный автор излагает ее прекрасно ‘.
Цель университетского преподавания у нас состоит не столько в том, чтобы образовать так называемых «дельцов», — их мы имеем довольно, и притом они могут приобретать необходимую ловкость и опытность не иначе, как долговременными служебными или адвокатскими занятиями, — сколько в том, чтобы в молодых людях, намеревающихся посвятить себя службе, поселить возвышенные и непоколебимые убеждения о святости, ненарушимости права, развить в них широкий взгляд на основные, неприкоско-венные начала права, из которых должны вытекать все бесчисленные частные законодательные постановления, составляющие только приложение основных начал права к данным историческим обстоятельствам народной жизни. Вся ученая и педагогическая деятельность г. Мейера- ручается за то, что он именно так смотрит на вопрос; если не ошибаемся, это самое воззрение лежит в основе и последней его брошюры Но с тем вместе необходимо, чтобы юридическое образование не ограничивалось одною чисто теоретическою стороною, хотя она и должна считаться коренным элементом его; необходимо, чтобы юноша, получивший верные и высокие понятия о праве, приобрел некоторую привычку прилагать их к практике, и приобрел под руководством тех же самых людей, которым обязан своим теоретическим развитием, — предоставленный единственно собственным, еще неопытным силам, он, быть может, не сумел бы заметить отношения данных частных фактов к принципам права, и в таком случае близко был бы к тому, чтобы отвергать тесную связь практических случаев с теоретическими началами, совершенно отвергнуть теорию, как нечто бесполезное для практики, и таким образом потерять все, что приобрел от теоретического образования, — эту мысль развивает г. Мейер в своей брошюре. С тем вместе, справедливо продолжает он, дать некоторую практическую опытность юноше, получающему теоретическое образование, необходимо и для того, чтоб он не явился в среду дельцов и практиков незнакомый с техническими приемами, которые исключительно у них уважаются, — только это знание доставит ему неоспоримое основание требовать от них уважения к себе и своим познаниям. Вместе с доказательствами необходимости ввести практический элемент в университетское преподавание права, г. Мейер излагает метод и различные способы практических занятий профессора с студентами. Не говоря о других, более или менее ясных для каждого видах этих занятий, как-то: юридическом разборе различных дел профессором с кафедры, каждым студентом в отдельности, примерном производстве и решении, с распределением различных ролей между студентами и проч., обратим внимание читателей только на предлагаемую г. Мейером «юридическую клинику» — род занятий, без сомнения, могущий принести самые прекрасные плоды:
Звание юриста, — говорит г Мейер, — как и звание врача — практическое. Для практического образования врачей учебным заведениям вверяются тысячи больных, на которых студенты учатся применять запас теоретических сведений; сторонние ведомства, сочувствуя просвещенным усилиям к образованию искусных врачей, открывают учащимся свои больницы.
Насколько допускается участие питомца врачебной науки в действительном пользовании больных, настолько, по крайней мере, может быть допущено и участие студента прав, с ними уже ознакомленного, к приложению их подготовленного, в производстве суда действительного или в делах, более или менее его касающихся. В
