этом занятии молодой человек постигает всю важность юридического образования, усматривает на деле, какое значение имеют «интересы, к обережению которых, его призывает жизнь; чутье жизни шевелит страсть, которая с первого разу, когда еще не поздно, получает благородное направление. Самый упрек в неопытности, в котором так часто скрывается софизм, уже не в состоянии будет безусловно обезоружить молодого юриста, и потому будет высказываем с большею осторожностью и разборчивостью.
Устройство этой клиники весьма простое: бедные люди, нуждающиеся в советах и помощи по каким-либо касающимся их в присутственных местах делам, обращаются по усмотрению своему к заведывающему практикою, в присутствии его учеников сообщают подлежащий случай, который н подвергается обсуждению, результатом чего должно быть какое-либо одобряемое наставником указание (профессор Сандунов дозволял студентам присутствовать при происходивших у него на дому юридических консультациях); по желанию советующегося, тут же может быть для него сочинена нужная бумага. Если дело таково, что интересент станет являться неоднократно, то оно может быть поручено одному из практикантов, так что на попечение каждого из них может достаться по одному делу или по нескольку, под руководством, разумеется, и ответственностью наставника. Понятно, что успех такой консультации обусловливается единственно доверием, которое она внушает основательностью н практичностью советов, и потому ее развитие будет служить залогом ее пользы.
Памятная книжка императорского Александровского Лицея на 1855–1856 год. Спб. 1855.
Кроме отчетов о состоянии Александровского (бывшего Царскосельского) Лицея за прошедший год и правил, которыми должны руководствоваться лица, желающие поместить сыновей или родственников в это учебное заведение, «Памятная книжка» заключает списки начальников, преподавателей и воспитанников Лицея с его основания до настоящего времени и большую статью — «Торговые пути древних греков по Черному морю», написанную г. П. Сабуровым, воспитанником Лицея, кончившим курс в 1855 году с первою золотою медалью.
Учебный курс È Лицее продолжается четыре года, и в этот краткий период времени воспитанники должны изучать, кроме всех предметов, входящих в состав гимназического курса: закона божия, математики, физики, зоологии, ботаники, русского, славянского, немецкого и французского языков, истории, географии, некоторых частей положительного законоведения, черчения и рисования, еще психологию, логику, практическую механику, химию, английский язык, сельское хозяйство, статистику, политическую экономию, энциклопедию права, римское право, финансовое право, историю права и гражданскую архитектуру. Всего, кроме _14.предметов гимназического курса, еще 13 других наук.
Сообразно этому значительному колйчествУгГреподаваемых предметов, число часов, проводимых воспитанниками Лицея в классах, также очень значительно — оно простирается до 8’/г часов в день.
В течение прошедшего академического года число воспитанников Лицея было 120. Из них умерло 7, уволено для поступле-‘ния в военную службу 8 и окончило курс 20 человек. Удостоено перевода из низших в следующие классы 81, оставлен по неуспешности на второй год в том же классе только один воспитанник.
Между списками воспитанников Лицея, как известно, особенно интересен список первого выпуска (1817 г.), потому что он заключает в себе имя Пушкина. В числе его товарищей по Лицею были: князь А. М. Горчаков, ныне полномочный министр при венском дворе; С. Г. Ломоносов, ныне полномочный министр в Гаге; барон М. А. Корф, ныне член государственного совета и директор императорской Публичной библиотеки.
Приложенное к отчетам Лицея исследование о торговых путях древних греков по Черному морю, составленное воспитанником последнего выпуска г. Сабуровым, показывает в молодом авторе человека с трудолюбием и основательными познаниями.
Цыганенок. Повесть для детей. П. М. Шпилевского. Спб.
1855.
В основании повести г. Шпилевского лежит мысль добрая и справедливая; некоторые страницы рассказа показывают уменье говорить с детьми, — и книжку, нами прочитанную, можно было бы назвать хорошею детскою книжкою, если бы сантиментальность и неправдоподобие многих подробностей не вредили ее достоинству. Дело в том, что сын небогатого помещика, мальчик лет двенадцати, встречается с другим мальчиком, несчастным цыга-ненком-сиротою, которого в таборе бранят и бьют все, хотя этот мальчик, выученный различным фокусам, кормит табор своими представлениями. Барченку жаль бедного цыганенка, в котором он видит мальчика доброго и умного; он упрашивает своего отца выручить маленького Мартина из несчастного положения; отец соглашается, и Мартин принят в дом своего маленького покровителя, делается товарищем его игр, учится у него читать и всей душою привязывается к барченку. Это было в каникулы; когда каникулы кончились, барченок отправляется в гимназию, Мартин остается в доме его отца и через несколько времени начинает так сильно тосковать о своем приятеле и благодетеле, что решается бежать из деревни в город, где учится барченок, сбивается с дороги, два дня бродит по лесу без пищи; наконец, найден и возвращен в деревню, — но от простуды и голода опасно занемогает; больной, он получает от своего друга письмо, наполненное упреками: один из товарищей по гимназии сказал маленькому его покровителю, что Мартин убежал в лес, увлекшись цыганскою привычкою воровать, и гимназист поверил этому. Огорченный упреками его, Мартин занемогает еще труднее, и гимназист, разубежденный в своих несправедливых подозрениях письмом отца, приезжает в деревню, чтобы утешить и поддержать дух своего приемыша, — но уже поздно: бедный Мар-
тин умирает, осыпая выражениями признательности и любви своего маленького друга, который теперь вдвое сильнее прежнего понимает, какую беду наделало его опрометчивее письмо. Читатели видят, что цель повести — внушить сочувствие к бедным, бесприютным, показав, что эти люди за ласку и ^ободрение платят безграничною привязанностью и при малейшей возможности становятся людьми добрыми; с тем вместе показать, как осторожен каждый должен быть в подозрениях. Жаль, что многие сцены рассказа, развивающего эти здравые мысли,’испорчены излишнею сантиментальностью и что автор сделал его не совсем правдоподобным, заставив помещика не только дать приют цыганенку, но и ухаживать за ним, будто за знатным приемышем. Если г. Шпи-левский намерен продолжать издавать повести для детей, то мы советовали бы ему обращать более внимания на простоту языка и естественность в развитии сюжета, — тогда его повести будут лучше изданной теперь, которою мы только наполовину довольны.
О быте крестьян в Казанской губернии. Казань. 18555
Аксентий Иванович Поприщин в одном месте своих любопытных «Записок» 2 замечает, по случаю присланного в «Северную Пчелу» описания какого-то бала в городе Курске, что «курские помещики хорошо пишут». Автор настоящей брошюры — житель Казани, решился затмить столь почетную известность курских помещиков и, по выражению Сумарокова, «принести честь своей родине», описав быт крестьян Казанской губернии таким игривым слогом, которому позавидуют корреспонденты наших газет, описывающие великолепие губернских балов. Тема у автора, повидимому, очень солидная, — повидимому, она дает возможность только передать читателям дельные сведения, но никак не представляет случаев блеснуть остроумием, — но посмотрите, какими бриллиантами умел ученый автор украсить свой сухой предмет. Он описывает татар и, вдоволь пошутив по случаю того, что на французском языке называются они les tartars, будто бы нахлынули на Европу из тартара, продолжает:
Голова крещеного и некрещеного татарина, по совершенно излишнему в здешнем климате подражанию юго-восточным народам, или, говоря словами Грибоедова, «рассудку вопреки, неперекор стихиям», непременно выбрита. Вообще, татары народ развязный и красивый. Увы! я не могу сказать того же о татарках!.. Конечно, я не разделяю мнения тех этнографов, которые, подобно г. Фуксу, утверждают, будто они от природы неуклюжи, будто лица у них калмыковатые с резко выдавшимися скулами. Но уж и я, снисходительнейший из людей, совершенно согласен, что они неповоротливы от сидячей жизни. Посудите сами: богатые татарки с наслаждением предаются кейфу, расслабляющему силы телесные и душевные! Здесь уже не может быть и речи о телесной ловкости и развязности. Они либо не знают, либо забыли, что первообразцам их, арабским красавицам, говорят как обыкновенный комплимент: «уста твои пунцовы, как геннах, зубы твои белы, как слоновая кость!»
В небольшой брошюрке, украшенной такими любезными цветами иронии, дельные замечания или сухие факты, по необходимости, заняли место второстепенное, — их почти нет.
О значении и постепенном учреждении сельско-хозяйственных обществ в России. С. Пахмана. Казань. 1855.
Нет надобности говорить о важном значении обществ сельского хозяйства для успехов народного благосостояния после того, как важность и польза атих учреждений столь ясно выражена милостивым высочайшим указом от 14 марта 1855 года, — указом, который был одним из первых правительственных действий ныне благополучно царствующего монарха, и обнародованными вместе с этим указом всемилостивейшими рескриптами двум старейшим и главнейшим нашим экономическим обществам. Вот текст этих замечательных актов:
Высочайший указ г. министру государственных имуществ.
«Считая сельское хозяйство одним из главных источников народного благосостояния и зная, что существующие в империи сельско-хозяйственные общества служат правительству полезным и важным по сей части орудием, повелеваю:
1) Императорскому Вольному Экономическому Обществу и императорскому Московскому Обществу Сельского Хозяйства доставить прилагаемые при сем рескрипты, коими я подтверждаю дарованные им моими августейшими предшественниками права.
2) Лифляндскому Экономическому Обществу, как одному из старейших по учреждению и постоянно, по засвидетельствованию Вашему, трудящемуся с пользою и успехом, разрешить именоваться императорским.
3) Императорскому Обществу Сельского Хозяйства Южной России, императорскому Казанскому Экономическому Обществу, Гольдингенскому, Курляндскому, Эстляндскому, Ярославскому, Лебедянскому, Юговосточному, Калужскому, Кавказскому и Юрьевскому Обществам Сельского Хозяйства, а также вспомогательным Лифляндскому Экономическому Обществам: Перново-Феллинскому, Аренсбургскому и Венден-Кольмар-Валкскому, объявить, что труды их и усердие не будут оставлены мною без внимания, и что я всегда готов споспешествовать их полезной деятельности.
Рескрипты.
I. Господа члены императорского Вольного Экономического Общества! В постоянной моей готовности покровительствовать всем учреждениям, имеющим целию улучшение разных отраслей народного хозяйства, мне приятно выразить вам то одобрение, которое Вольное Экономическое Общество заслужило своими долголетними и полезными трудами. — Подтверждая все права и преимущества, дарованные сему Обществу моими августейшими предшественниками, и предоставляя ему выдавать попрежнему медали, установленные высокою его основательницею, императрицею Екатериною II, я остаюсь в полном уповании, что Общество будет продолжать действовать на пользу любезной нам России, и успехи его не оставлю без внимания.
II. Господа члены императорского Московского Общества Сельского Хозяйства! Удовольствием считаю удостоверить вас, что я вполне ценю постоянные труды ваши по развитию и улучшению сельского хозяйства в разных странах любезного отечества нашего, и всегда готов покровительствовать полезную деятельность вашу. Подтверждая все права и преимущества, дарованные Московскому Обществу императором Александром Благословенным и незабвенным родителем моим, я остаюсь в полной надежде, что Общество успехами своими оправдает мои ожидания».
Столь милостивое ободрение монарха должно придать новую силу деятельности наших экономических обществ, новая эпоха жизни должна начаться для них. В такое время полный и основательный обзор предшествующей деятельности и настоящего состояния их, составленный г. Пахманом, является как нельзя более кстати.
Первое из сельско-хозяйственных русских обществ, — Вольное Экономическое, было основано в 1765 г., в Петербурге — оно, по времени учреждения, было восьмым в ряду подобных учреждений в Европе. В 1792 г. было основано Лифляндское, в 1808
