в эстетическом отношении, не заботясь о том, характеризуют ли они народ, которому принадлежат, или только народную поэзию вообще. Во всяком случае, они дадут читателю средство судить о достоинствах перевода г. Берга.
(Литовская)
Как у батюшки сторожен огород,
В огороде липка-липочка растет.
Дочка батюшки по темным по ночам С дворянином разговаривает там.
С дворянином, с добрым парнем, с молодцом,
С ним тихонько обручается кольцом.
«Не ходи, сестра, ты ночью к молодцу,
А не то скажу я батюшке-отцу!»
«Братец, братец, братец милой-дорогой.
Что ты скажешь об сестре своей родной?
Что два слова-то сказала с молодцом?
Или то, что обручалась с ним кольцом?»
«Не про те твои два слова с молодцом,
А про то, что обручалась с ним кольцом».
В понедельник вышла девица гулять —
Не видать ее во вторник, не вндать!
Выезжали братья в среду поутру,
Стали спрашивать про милую сестру.
В барабаны барабанили три дни И трубили в трубы медные они.
Наконец к реке широкой подошли И утопленницу бедную нашли:
Тело белое лежало на песке,
И купались косы черные в реке.
(Литовская)
Ведите коня вороного,
Ведите коня молодцу.
Поеду я к старому тестю,
Я к старому тестю, к отцу.
Как можешь-живешь, старина?
Что делает наша невеста,
И все ли здорова она?
Больнешенька наша невеста, Больнешенька; в новой клети Лежит горемыка в постели,
Поди ты ее навести.
А слезы-то, слезы ручьем!
Откинул я дверку у клети И слезы обтер рукавом.
Взял за руки белы невесту,
Прижал их, целуя, к себе;
Скажи, мое красное солнце,
Не легче ли стало тебе?
Не легче, не §удет мне легче,
Не быть мне невестой твоей:
Другую ты любишь-голубишь — Ступай и присватайся к ней!
А я собираюся в гости,
Мие пир пировать на погосте… Прощай… а скажи, хороша Твоя чародейка-душа?
(Лужицкая)
Красная девица жала траву. Травку-муравку зелененькую;
Много нажала зеленой травы,
Целу вязанку нарезала.
Красная девица лесом пошла,
Хлысть ее ветка по белой щеке.
«Что ты, зеленая ветка моя,
Что ты дерешься, похлестываешь?
Есть у меня братья верные,
Им я велю ветку срезати,
Им я велю ветку срезати,
Среза гь, под самый срубить корешок».
«На зиму ветку вы срежете На весну снова я выбегу,
Свежими выйду побегами.
Новым кудрявыим деревцом.
Если ж погубишь ты, девица, честь — Честь к тебе ввек ие воротится».
(Лужицкая)
Из простых я мужиков И хочу жениться!
Припасите для меня Девку, саблю и коня —
На войне годитсяі
На войну, в кровавый бой, Захвачу я их с собой…
(Чешская)
Говорит мне снова
Чтобы я забыла,
Про ее про сына.
На такие речи
Я ей отвечала,
Чтоб она покрепче
Сына привязала,
Привязала б сына:
Не ходи, мол, мимо.
К девкину порогу ‘
Не топчи дорогу,
(Словацкая)
Конь под Белградом стоит вороной; На нем сидит,
Кровью покрыт,
Миленький мой.
Знаешь ли, мила, как битва живет? Видишь: с меня,
Видишь: с коня Кровь так и льет.
Знаешь ли, мила, какой наш обед? Наша еда —
Вот наш обед.
З.іаешь ли, мила, где я буду спать? Там, где убьют,
Там погребут.
Там мне лежать.
Знаешь ли, кто у меня звонарем? Раненых стон,
Сабельный звон,
Пушечный гром.
(Словацкая)
Люди мне сказали, будто в поле тучи — А то зачернели миленького очи.
Люди мне сказали, поле загорелось —
А то у милова личико зарделось;
Люди мне сказали, что гогочут гуси — А то заиграли миленького гусли.
Люди мне сказали, пролетела пташка —
А то забелела милого рубашка.
Люди мне сказали, поле гулко стало —
Поле гулко стало — милый гонит стадо.
(Моравская)
Уж не быть тому вовеки, что прошло, что было,
Не светить, знать, «расну солнцу, как оно светило!
Не знавать мне прежней доли с прежней мочью-силой, На коне своем удалом, знать, не ездить к милой!
Мне светило красно солнце в малое оконце,
А теперь светит^ не хочет, частый дождик мочит;
Частый дождик, непогода, бьет, стучит в окошко—’ Заросла к моей любезной торная дорожка.
Заросла она кустами, заросла травою С той поры, как я спознался с милою другою.
(Польская)
Дождик, дождик моросит, взмокла вся поляна.
Ах, люби меня, Ванюша, верно, без обмана!
Я люблю тебя, люблю, много, как умею;
Коли стану изменять, чтоб сломать мне шею!
Только стал он выезжать на большу дорогу,
Он головушку сломил, а конь верный ногу.
Знать, тебе не верен был милый твой Ванюша:
Так вдругорядь никого, дочка, ты не слушай.
(Польская, краковяк)
Свищут, свищут соловьи, песенки заводят;
Нынче молодцам не верь: вас они проводят;
‘Нынче молодцам не верь; да и девкам тоже;
Знать, такая вышла мода, ни на что не гожа!
(Польская, краковяк)
Сказывают люди — и что им за дело? — Что девица с молодцом вечером сидела.
(Мадьярская)
Два милых было у меня Дороже всей родии,
Да бедносГь одолела их, —
И умерли они.
Что ОДНОГО-ТО МИЛОГО В саду я положу,
V Другого я сердечного Под сердцем схороню.
Полью в саду я милого С Дунай-реки водой,
Полью дружка сердечного Горючих слез рекой.
(Греческая)
Скорее бросайся ты с берега вплавь, Руками своими, что веслами, правь,
А грудь молодецкую выгни рулем,—
И легким и быстрым плыви кораблем! Бог даст, и поможет пречистая нам.
Ты будешь, товарищ, сеюдня же там, Где, помнишь, мы жарили вместе козлят. Про то, что погиб я, не сказывай, брат! А если расспрашивать станет родня, — Скажи, что в чужбине женили меня,
Что был мне булат посаженым отцом,
Что нас угощали на свадьбе свинцом,
Что мне за женою моей отвели В приданое сажень косую земли.
(Греческая)
Садилося солнце, и день уходил,
А Дим паликарам своим говорил: Неможется, дети! пора на покой!.. Сходите на ужин себе за водой;
А ты мой Лабракнс, один мне родия, — Ты будь капитаном заместо меня;
Покуда же, дети, вы саблей моей Зеленых в лесу нарубите ветвей:
Я лягу на тех на зеленых ветвях И каяться стану попу во грехах. Арматолом долго в горах я служил, Албанцев и турок без счету побил;
Но, видно, черед наступает и мой…
Вы гроб сколотите мне, дети, большой, Чтоб был он просторен, широк н высок Чтоб саблей в гробу я размахивать мог, Чтоб мог и винтовку я там заряжать И в турок неверных оттуда стрелять; Чтоб было с обеих сторон по окну:
В одно пусть мне носят косатки весну,
К другому летают пускай соловьи,
Пускай распевают мне песни свои.
(Баскская)
За песни я снова —
И песня готоваI Веселья такова Не
знал никогда я,
Лишь прибыл сюда я Из вольного края,
Играя,
Кипит моя кровь молодая!
Однажды в апреле,
Когда нас хотели Опять в цитадели
Вести на работы, —
Не зная заботы,
И с моста
Ироворно спустились в болота.
Когда ж там узнали.
Что мы убежали,
Ну, было печали!
Пошли разговоры,
И брань и укоры,
И крики и споры,
Где воры?
А мы пробирались уже в горы.
Некоторые из выписанных нами песен переведены прекрасно, большая часть находящихся в сборнике — не дурно. Более разборчивости при выборе — вот необходимейшее условие для того, чтобы дополненный сборник (г. Берг, очевидно, не хочет останавливаться на первом опыте) получил еще большее достоинство. Впрочем, и в настоящем своем виде он свидетельствует о добросовестной любви составителя к своему делу; многие песни показывают в переводчике способность переводить хорошо. Русская литература должна быть благодарна г. Бергу за его прекрасное издание.
ВРЕМЕННИК ИМПЕРАТОРСКОГО МОСКОВСКОГО ОБЩЕСТВА
ИСТОРИИ И ДРЕВНОСТЕЙ РОССИЙСКИХ
Книги 16, 17, 18 и 19. Москва. 1853—1854
Многочисленные издания императорского Московского Общества Истории и Древностей Российских приобрели ему право на глубокую благодарность всех, занимающихся родною историею. С 1815 до 1846 года Общество издало: 1) восемь частей своих «Трудов и Летописей»; 2) семь томов «Исторического Сборника»;
3) три части «Русских Достопамятностей», которые, по важности напечатанных в них памятников, занимают одно из почетнейших мест в числе материалов для русской истории и древней литературы, — всего восемнадцать частей своих трудов. Кроме того, в этот же период времени издало Общество довольно много отдельных сочинений и памятников, большею частью также очень важных; вот их перечисление: 1) «Обозрение Кормчей книги», барона Розенкампфа; 2) Супрасльская рукопись, изд. кн. Оболенским; 3) Псковская летопись, изд. г. Погодиным; 4) «Повествование о России» Н. С. Арцыбашева, три громадные тома; 5) «Книга посольская метрики Великого княжества литовского»; 6) «Книга, глаголемая Большой Чертеж», изд. г. Спасским; 7) «Библиотека имп. Общества Истории и Др. Российских», сост. П. М. Строевым; 8) «Исследования, замечания и лекции» г. Погодина о русской истории, три тома; всего тринадцать томов. Наконец, Общество напечатало в это время переводы: 1) «Исследований»
Эверса; 2) «Древностей северного берега Понта», г. Кёппена; 3) «Корсунских врат», г. Аделунга; 4) «Критико-исторической повести Чсрвоной Руси», г. Зубрицкого. Всего в течение 1815–1846 годов Общество издало до тридцати пяти томов. Но особенно сильна становится его деятельность с 1846 года; в течение. девяти лет Общество издало, не говоря уж об отдельных сочинениях, восемнадцать книжек или, лучше сказать, томов «Чтений» и девЯТНйДЦать КІІИжек или томов «Временника», всего тридцать семь книжек, В числе которых есть многие, заключающие в себе более 30 печатных листов. Трудно и перечислить, сколько важных
исследований по русской истории, сколько драгоценных материалов для нее напечатано в «Чтениях» и «Временнике». Повторяем, нет человека, занимающегося русскою историею, который бы не чувствовал уважения и благодарности к Московскому Обществу Истории и Древностей.
Существеннейшее достоинство рассматриваемых нами 16–19 книжек «Временника» составляют очень важные материалы, которые в них изданы. Так, в 16 книжке напечатано «Сказание о Самозванцах» в двух редакциях; в 17 книжке — «Новый летописец»; в 18 — «Литовский Статут» 1529 года, в 19 — «Статут Великого княжества Литовского 1588 года». Вместе с этими большими памятниками напечатано несколько материалов, хотя не столь значительных по объему, однако имеющих несомненную важность. Мы постараемся рассмотреть их ниже, теперь же, следуя порядку отделов, начнем наш обзор с тех статей, которые помещены под первою рубрикою «Временника» — с «Исследований». Из них значительнейшие по объему — «Пелазго-фракийские племена», исследование г. Черткова; в 16 книжке помещено отделение этого обширного труда, говорящее о пелазго-фракийцах, населивших Италию, и «Замечания на Слово о полку Игореве», кн. П. П. Вяземского, статья вторая (кн. 17). Оба эти исследования, стоившие, особенно первое, очень многих трудов авторам и выказывающие в них несомненную ученость, очень сходны между собою по направлению.
Мы недавно имели случай высказать в «Современнике» наше мнение о том, какое значение в ряду наук имеет так называемая ’ «историческая филология»; не признавая безусловно справедливыми односторонних и восторженных панегириков ей, не думая, чтоб она была в силах пересоздать всю систему наук, стать во главе их всех, давать окончательный приговор о всех вопросах философии, психологии, истории, мы говорили, что она должна ограничиваться скромною ролью вспомогательной науки для истории древнейших периодов, младенчествующего состояния народов. Точно так же мы не думали утверждать с некоторыми из увлеченных поклонников исторической филологии, чтобы филологическое образование должно было войти в состав общего образования, чтобы выучивать каждого двенадцатилетнего мальчика толковать о фрейзингенских отрывках, о большом и малом, йотированных и нейотированных юсах, гласных ъ и ь, переходе старославянского жд и шт в русское ж и ч, чешское з и и, и т. д. было так же необходимо, как объяснять ему, что
