из виду, не забывать, что для массы читателей, не посвященных в специальность естествоведения, необходимы общие очерки, предварительные взгляды и описания, изложенные языком живым и общедоступным для каждого.
Г-я Мин с успехом достигнул этой цели и популярным языком, слегка, но мастерски характеризовал всю красоту, богатство и важность растительного царства.
470
Статья «Московские сады в XVI11 столетии» также читается с большим интересом.
В заключение скажем, что первый нумер «Журнала садоводства» составлен прекрасно. Желаем от души успеха этому изданию, на который оно, бесспорно, имеет право рассчитывать. Видно, что люди с любовью и с знанием дела принялись за издание, с тактом критической оценки при разборе новых растений, которые со дня на день наводняют Европу и — бывает это! — часто под пышным именем растения, привезенного из отдаленной точки земного шара, встречаем старый и давно известный вид растения…
Очерки сибиряка. /, Девичий сон на Новый год. Быль из времен давно-прошедших. СПБ. 1856.
Прочитав на заглавном листке: «Очерки сибиряка» и зная давнишнюю скромность русских сочинителей, которые нередко целые трактаты называют: очерками, абрисами, этюдами и т. д., мы, признаемся, заранее ожидали извлечь из «Очерков» множество любопытных заметок о Сибири. Что -то нам расскажет почтенный сибиряк об этой стране, где все так ново, оригинально, где (не говоря уж об этнографических особенностях) и толстый золотопромышленник, и поручик сибирской гарнизонной стражи, и станционный смотритель, — все имеет свою особенную физиономию, говорит другим языком и с увлечением толкует о звериных шкурах, — что-то нам расскажет наш почтенный сибиряк?
Так думали мы, прочитав заманчивое заглавие: «Очерки сибиряка». Каково же было наше изумление, когда, перебросив заглавный лист, на другом листе мы прочитали другое заглавие: «Девичий сон на Новый год, в стихах». Не может быть! Вероятно, девические сны сибирских барышень представляют что-нибудь особенное, вероятно, им снится не то, что другим барышням, и уж недаром автор прибавил: быль из времен давно-прошедших. Видно, он выкопал какую-нибудь сибирскую легенду!
Прочитав всю книжку, писанную дешевенькими стихами, в роде тех, какими обыкновенно пишут благовоспитанные дети, в день именин своих .мамаш и крестных батюшек, с наивной откровенностью пролепетав: для вас — взошел я на Парнас, — мы не нашли подобной откровенности в неизвестном сибиряке. Г. сибиряк описывает вместо Сибири княжну, описывает львицу модного света (вот тебе и быль из давно-прошедших времен!), раскладывающую накануне Нового года мостик из прутиков. Эти прутики — эмблема мирных женских добродетелей; мостик — лестница, ведущая княжну в объятия милого человека в блестящей каске и в больших замшевых перчатках. А княжна:то, если б вы знали, красавица какая! Господи, как она хороша! настоящий рафинад, как говорит гоголевская сваха. Посудите сами:
471
Груди лебедя, белей Белой пены океана1 Гордо в зеркало глядясь,
Красоте своей дивясь,
Ждет княжна любимца-друга;
Скоро ль он за ней придет.
Ручку белую возьмет,
Скажет: «ты моя супруга /»
Таков портрет княжны. Сердце у ней необыкновенно мягкое.
Как она перетрусилась, когда ей приснилось, что какое -то чудовище с гусарской саблей кинулось на ее любимца-друга, как пронзительно вскрикнула бедная княжна:
«Няньки, мамки, защищайте.
Жениха скорей спасайте…
Он изрубит!» (Стр. 12.)
Как? изрубитГ любимца-друга, ротмистра Юлия изрубит!
Какой вздор, княжна! разве можно изрубить, изгнать ротмистра Юлия из вашего сердца и из русской литературы? Успокойтесь! еще придется вам не раз слышать и читать подобные разговоры: «Ротмистр Юлий!..»— Ах, вы живы! —
И огнем красноречивым Мигом вспыхнула княжна.
«Как! вы знаете? так скоро!
Кто сказал вам?..» — Я!., мне!., нет!..
Охватив горящим взором,
Юлий сел поближе к ней.
«Что же значат восклицанья?..»
— Так, оставьте без вниманья…
Расскажите поскорей,
Что случилось? — И мгновенно,
Точно жемчуг драгоценный,
Слезы пали из очей.
«Боже! слезы!..» — Говорите!..—
«Вы бледны так!!..»— Не томите!..
Каков ротмистр Юлий? Ну, не злодей ли он, посудите сами!
И за что этак морочить бедных русских барышень, которые, в простоте своей, ничего возвышеннее не знают их возвышенного русского слога. О, милый марлинизм, давно отживший, но еще не окончательно похороненный в нашей литературе задних рядов! о, великолепная шумиха слов, фонтаном бьющая из красноречивых уст ротмистра Юлия! Один только он, ротмистр Юлий, решится произнести подобные гремучие, хвастливые фразы, объясняясь в любви этой добренькой княжне, от восторга даже развесившей уши:
Не заботясь о здоровье (это говорит Юлий)
О могиле (?), но, храня Света модною условье.
Поскакал с визитом я_.
472
Я счастливец! вы балъзаы Мне на раны сердца льете.
Вы блаженство мне даете,
Вы несете к небесам 1 Вашим я дышу дыханьем,
Жизнь мила мне только в вас,
С вами жилнь и вечность — час(!
Но скааать, но вас уверить,
Как любовь моя сильна,
И огонь ее измерить —
Нет и меры, нет и слов!
А княжна-то?
Долго вслед она глядела,
Грудь плескалась, грудь горела,
«Как хорош он, как он мил1 Любишь друга?»
|— Обожаю!
Голос молвил из груди.
Да и как, в самом деле, не обожать ротмистра, который, покрутив ус, так выразился насчет ее взгляда:
Не сжигая — жжете им!
И даже что еще выдумал:
Звукам речи задушевной,
То отрадной, то смятенной.
Потрясаете в груди
Струны лучшие мои!
Очень интересно знать, какие там лучшие струны в груди этого ротмистра Юлия, и точно ли есть там подобные струны… Сомнительно! не верьте, княжна! Хотите знать, что за человек ваш ротмистр Юлий? Пустой малый, благонамеренный труп старых романов, лицо, ныне не существующее, ротмистр с медным лбом, ни одной дельной книжки не прочитавший на своем веку, не имевший даже времени рассмотреть хорошенько хоть один план знаменитого сражения, считающий военную науку вздором, ничего не слышавший о маршале Конде, о Тюрене, о принце Евгении, понаслышке знающий великого Суворова, и т. д., и т. д., прямой наследник героев повестей Марлинского, перепрыгивающий, от салонных огорчений, кавказские горы и машущий, от нечего делать, шашкой под самым небом…
Итак, читатель, если вам случится прочитать в газетных объявлениях: «Очерки сибиряка», то знайте наперед, что это деликатная выходка неизвестного автора, написавшего под этим заглавием сказочку о чувствительной барышне и гремучем ротмистре. Вместо того, чтоб ознакомиться с Сибирью, вас схватит в объятия милашка-ротмистр и, приняв вас за поджидаемую княжну, станет тискать вас к своей воинственной груди…
473
Силуэты, сцены в стихах В. П. Попова. СПБ. 1856.
Стихи г. Попова совершенно другого рода, чем стихи автора «Очерков сибиряка». Г. Попов, по крайней мере, не уверяет, что он описывает быль из давно-прошедших времен, напротив, он описывает сцены из современного быта и, притом, в новейшем вкусе. Сатира, злая сатира разлита в поэзии г. Попова! Боже, как он хлещет наше современное ничтожество, как озлобленный герой его, Калитин, глубокомысленно рассуждает о том, что ему стукнуло тридцать лет! Тридцать лет — и человек ничего не сделал, тридцать лет—и все сердится, тридцать лет—и все повторяет одно и то же, тридцать лет — и все говорит с чужого голоса! Положение истинно драматическое, и, признаться, Калитин так искренно жалеет о себе, с таким презрением отзывается о мишурном свете, об окружающей его пустоте, что мы даже порадовались за него. «Ну, в добрый час,— подумали мы,— вероятно, он тотчас сядет к письменному столу, попросит, чтоб отыскали чернильницу, займет у приятеля-чиновника перо « напишет прошение о ревностном своем желании поступить на службу, или же, что тоже хорошо, займется другим каким-нибудь серьезным делом». Немудрено: человек огорчен, человек в раздражении, что проболтался тридцать лет на своем веку; о-н хочет, вероятно, чем-нибудь заняться, загладить прошлое, и уж недаром он с такой энергией и желчью заговорил, в первом своем монологе, о нашем воспитании, — ведь как заговорил-то! ни дать., ни взять — грибоедовский Чацкий:
Кого я видел пред собою?
Французских кукол длинный ряд.
Они — не с русскою душою И не по-русски говорят.
Потом — все там же, в первом монологе — Калитин так расходился, что стал посреди комнаты и обратился с речью к целой России:
……………………….Боже мой1
Проснись, России дивный гений, —
Проснись, и мощною рукой Направь ты наше воспитанье,
1 ай чистой правды свет познать И, бросив иго подражанья,
Эге-ге! человек недюжинный: каких материй касается… видно, Чацкий на александринской сцене очень ему понравился. Что ж! это еще не беда; у Калитина впечатлительная натура, у него хорошая память, он сидел в первых рядах кресел и глотал каждое слово благородного Чацкого… Так, Калитин бранит общество, говорит о нашем жалком воспитании… Очень интересно знать, что будет он делать еще.
474
Ну, что, если, сохрани бог, вн станет все отпускать ядовитые остроты да изливать желчь на очень ограниченного человека, своего приятеля Клиновского, которого он, потому что последнему вздумалось искренно влюбиться, считает круглым дурачком? Так и есть: опять эта скверная желчь, беззубые остроты, старые нападки на суетнрсть женщин, громкие фразы… Досадно: Калитин повторяется, Калитин надувается нестерпимо, Калитин распустил хвост, Калитин во что бы то ни стало хочет удивить знанием света своего ограниченного приятеля. Он смотрит на него свысока, он считает себя Александровской колонной в сравнении с бедным Клиновским; он в душе даже презирает Клиновского, который с таким добродушием прибегает (на третьей странице) на выручку зарапортовавшегося философа и с кротостью говорит: honour, шоп cher!* (Стр. 3.)
Клиновский признается своему желчному другу, что он влюбился в хорошенькую вдову, т. е. Кринецкую, и хочет на ней жениться. С каким презрением отозвался Калитин о женщинах, как отхлестал Кринецкую, эту французскую куколку, которая хоть и блистает,
Зато и курит, и стреляет,
По уходе Клиновского, философ, покачав головой, с презрением произнес:
Смешок Клиновский мне! Чудак, в кого влюбился!
В кокетку страшную!.. А что виной тому?
Все воспитание!
Далось ему это словечко: с языка не сходит! Что станете делать с бедным Калитиным: если человек, например, шляпу себе на голову надел, он, наверное, с усмешкой скажет: все воспитание! увидит у кого-нибудь красивый кисет— все воспитание! сапог, положим, у вас жмет — виноват будет, конечно, не сапожник, а воспитание; влюбились вы — виновато не сердце, а воспитание. Нам почему-то кажется, что, если б, например, кто-нибудь от горячки умер, то Калягин, посмотрев на него мрачно, с негодованием произнес бы:
А чт<5 виной тому?
Все воспитание! Как жалок свет! везде -мученья.
Да чтб он за господин такой? Не разумеет ли он — как это ни странно кажется с первого взгляда — под словом воспитание другого слова: женадыма; и уж не ненавидит ли он этих женщин? Он не может не бранить их .очень шибко, и все этак свысока.
* Здравствуй, мой милый! — Ред.
475
И пустота, меж тем, в сердцах!
А в пансионах часто хуже:
Левиц там учат танцевать,
Болтать немного по-французски,
Неправильно писать по-русски.
Кой-что из бисера вязать!..
К чему такое воспитанье Несчастных девушек ведет?
Ну, так и есть: Калитину, по всей вероятности, насолила какая-нибудь пансионерка, которая кой-что из бисера вязала: он и напустился
