ровно распределены сии высокие качества нравственного достояния народного, этого неоцененного запаса нравственного капитала. Подобно вещественному богатству, проявляющемуся в разных степенях, встречаем мы и нравственный капитал не в одном и том же количестве. Мы найдем многочисленные здесь ступени, начиная от жидовского торгашества и барышничества, врожденного восточным народам, до непоколебимой честности ква -558
«еров, известной целому миру, от лени неаполитанского лазарони до трудолюбия английского работника и от совершенной апатии, от совершенного
отсутствия потребности к улучшению своего быта земледельческого населения на Востоке до неутомимого духа к спекуляции северо-амернканца. Вглядитесь в весь общественный организм восточных государств, и вы увидите, что там, где дети от своих родителей заимствуют с самых молодых лет презрение к честному труду, презрение к честности и образованию, где все управление основывается на продажности и на подкупе, где господствует полный произвол везде и всюду, где уголовное законодательство существует почти единственно для потачки преступлению, а не для того, чтобы карать его, — там, конечно, не может быть честности; а где нет честности, там не может развиваться и умножаться народное богатство. И, действительно, где более бедности и нищеты, как не в самых благословенных странах Азии и Европы, но страдающих от дурного управления? Развитие промышленности может быть только там, где господствует честность в народе и где развит кредит:
Но ежели честность, м. г., и народная нравственность так много содействуют умножению народного богатства, то не забудем, что вместе с цивилизацией усиливаются в народе и дух предприимчивости и трудолюбие. Никакие поощрения, никакие правительственные меры не в состоянии вызвать в народе двух этих необходимых для его благосостояния качеств, ежели только народная собственность не обеспечена, ежели у народа нет возможности дать полного развития всем своим промышленным силам, ежели его деятельность стеснена на каждом шагу вмешательством в его промышленные дела, и он не может без спросу с места двинуться, без платежа предпринять чего-нибудь. Но для того, чтобы в народе возбудить, вызвать благородный дух предприимчивости и уважения ко всякому полезному труду, возбудить честность и чувство правоты, для этого, м. г., необходимее всего широкое, всепроникающее образование.
Возблагодарим же нашего державного миротворца за мир, под сенью которого да развивается у нас истинное и благородное образование, да развивается народное богатство, да крепнет в народе чувство чести и правоты. Высочайшее разрешение приема неограниченного числа студентов в универ-
ствования за границу указывает нам путь, которым хочет державный вождь вести народ свой, и радостно отзывается на его призыв каждое сердце истинного патриота, истинно образованного русского гражданина. Без образования, без распространения полезных знаний нет возможности для материального благосостояния народов, нет возможности умножения народного богатства, а без последнего нет у народа и средств к образований’ и к нравственному развитию.
Мы уверены, что читатели будут нам благодарны за сообщение этих прекрасных слов; не сомневаемся в том, что приведенных нами отрывков достаточно для того, чтобы оправдать живое сочувствие, с которым говорили мы о достоинствах «Речи» г. Баб -ста. Дай бог, чтобы подобные произведения чаще и чаще являлись в нашей литературе’.
Военно-исторические очерки Крымской экспедиции, составленные Генерального штаба капитаном Аничковым. Части I и И. СПБ.
1856.
Г. Аничков говорит в предисловии к своим «Очеркам», что не хочет писать полной истории достопамятной Крымской экспедиции. Цель его гораздо скромнее: он только сводит в один связ-W9
ный рассказ показания наших и иностранных газет, поверяя их обнародованными реляциями наших главнокомандующих и объясняя изображениями местностей. В первой книжке он описал таким образом битвы при Альме, Балаклаве, Инкермане и Черной, во второй— осаду и оборону Севастополя, доведя свои рассказ до штурма 6 июня. Надобно сказать, что г. Аничков вообще хорошо исполняет свою программу, и из его брошюрок можно составить себе более отчетливое понятие о ходе военных действий, нежели из отрывочных реляций и газетных известий. Но само
собою разумеется, что его рассказ не заменяет прагматической истории Крымской экспедиции и только заставляет с большим нетерпением ожидать появления в свет сочинения, которым занимается генерал Е. П. Ковалевский. Отрывок из этой истории, помещенный недавно в «Современнике» ,, показывает, что г. Ковалевский обогатит нашу военную литературу книгою, в высшей степени замечательною как по обилию и достоверности фактои, так и по высокому достоинству изложения.
Руководство к гальванопластике. Составил Ф. Даль. Перевел с шведского гвардии поручик К. Вельдт. СПБ. 1856.
Исследование стекловаренного производства и современного состояния его в России. Андрея Чугунова. Казань. 1856.
Обе эти книги составлены дельно. «Исследование стекловаренного производства» показывает в г. Чугунове человека, хорошо изучившего свой предмет и в теории и в практике. Его сочинение, без сомнения, принесет пользу хозяевам и управителям наших сте клянных за водо в.
Руководство к правильному воспитанию детей в первом возрасте. Составлено для образованных матерей доктором Ма тн еом С немецкою перевел А. Кашин. СПБ. 1856.
Доктор Маутнер, как по всему видно, опытный детский врач; его советы основаны на многочисленных наблюдениях, подкреплены и объяснены сотнями примеров, вообще здравы и удобоисполнимы. Перевод хорош, издание книжки недурно.
История православной христианской церкви, составленная священником, магистром А. Рудаковым. СПБ. 1856.
Написанная с тою целью, чтобы быть руководством при преподавании церковной истории в средних учебных заведениях, книжка г. Рудакова удовлетворяет своему назначению. Язык ее прост и понятен, а обозрение фактов довольно полно.
Для легкого чтения. Повести, рассказы, комедии, путешествия и стихотворения современных русских писателей. Том II.
СПБ. 1856.
Мы предполагали, что издание, предпринятое г. Давыдовым, будет иметь успех; и, действительно, первый том «Легкого чтения» был принят публикою с одобрением, которого и заслуживал по удачному своему составу и доступной всем цене. Второй том, по всей вероятности, будет пользоваться таким же успехом, потому что достоинством содержания не уступает первому. В нем помещены:
«Иван Савич Поджабрин». Очерки И. А. Гончарова.
«Дант в Венеции». Стихотв. Л *
«Капризная женщина». Рассказ И. Станицкого.
«Срубленный лес». (Отрывок.) Стихотворение Н. А. Некрасова. «Не в свои сани не садись». Комедия А. Н. Островского.
«На Черном море» (1855). Стихотворение Я. П. Полонского. «Соседка». Повесть Д. В. Григоровича.
«Вечерние визиты». Очерки уездной жизни. А. В. С — ча.
«Записки маркера». Рассказ графа Л. Н. Толстого.
В третьем томе, который выйдет в этом месяце, будут напечатаны, между прочим:
«Антон Горемыка». Повесть Д. В. Григоровича.
Пять стихотворений А. А. Фета.
«Жена часового мастера». Рассказ Н. Станицкого.
«К отцу». Стихотворение А •— ого.
«Красильников», Повесть А. Печерского.
«Один, опять один я». Стихотворение Т. А.
«Осенняя скука». Драматическая сцена Н. А. Некрасова.
Таким образом, первые три тома «Легкого чтения» дают шест-
надцать повестей, рассказов и драматических пьес гг, Гончарова, Григоровича, Дружинина, Некрасова, Островского, Печерского. С ***, Станицкого, С[танкеви]ча, Толстого, Тургенева, — и шестнадцать стихотворений: гг. Д ***5 Майкова, Некрасова,
А —ого, Полонского, Т. Л. и Фета.
Некоторые из этих произведений являются в «Легком чтении» в новом виде; особенно должно заметить это о повестях г. Тургенева «Записки лишнего человека» и гр. Толстого «Записки маркера». Перечитывая их, мы нашли в той и другой пьесе несколько новых прекрасных сцен, и оттого они теперь производят впечатление более полное и цельное.
< ИЗ № 9 «СОВРЕМЕННИКА» >
Стихотворения Н. Огарева *. Москва. 1856.
Господин Огарев никогда не пользовался шумною популярностью. Правда, критика всегда с почетом говорила о нем, когда ей приводилось перечислять «лучших наших поэтов в настоящее .30 Н. Г. Чернышевский, т. Ill 561
время»; правда, публика всегда уважала талант господина Огарева, и ей даже полюбились некоторые из стихотворений, подписанных его именем, — кто не помнит прекрасных пьес: «Старый дом», «Кабак», «Nocturno», «Младенец» (Сидела мать у колыбели), «Обыкновенная повесть» (Была чудесная весна), «Еще любви безумно сердце просит», «Старик, как прежде, в час привычный», «Проклясть бы мог свою судьбу», и многих других?
Так; но, тем не менее, публика наша, еще в такой свежести сохранившая наивную готовность увлекаться, не увлекалась поэзией г. Огарева, и наша критика, в последние годы творившая себе стольких кумиров, не рассыпалась перед г. Огаревым в тех непомерных панегириках, на которые бывала она так щедра в последние годы. Произведения г. Огарева не делали шуму. Ему
многочисленной части публики.
Нет вероятности, чтобы даже и теперь, когда стихотворения его, до сих пор остававшиеся рассеянными по журналам, собраны в одну книгу, положение его в современной литературе изменилось. Без сомнения, все журналы похвалят его, — но умеренно; публика будет читать его книгу — также умеренно. Все скажут: «хорошо»; никто не выразит восторга. Поэт не будет ни огорчен, ни удивлен. Он и не требует себе шумной славы: он писал не для нее, не рассчитывал на нее, быть может, и не думал, что имеет права на нее.
Поэт может быть доволен. Но мы, — мы не хотим быть довольны за него этою полуизвестностью, этим одобрением без горячего чувства, этим почетом без лаврового венка. Мы не восстаем ни против нынешней публики, ни даже против нынешней критики: быть может, та и другая правы с своей точки зрения.
Но мы должны сказать, что через тридцать, через двадцать лет,— быть может, и ближе, — это изменится. Холодно будут тогда вспоминать или вовсе не будут вспоминать о многих из поэтов, кажущихся нам теперь достойными панегириков, но с любовью будет произноситься и часто будет произноситься имя г. Огарева, и позабыто оно будет разве тогда, когда забудется наш язык.
Г. Огареву суждено занимать страницу в истории русской литературы, чего нельзя сказать о большей части из писателей, ныне делающих более шума, нежели он. И когда, быть может, забудутся все те стихотворения, которым пишем и читаем мы похвалы, будет повторяться его «Старый дом»:
Старый дом, старый друг, посетил я Наконец в запустеньи тебя,
И былое опять воскресил я,
И печально смотрел на тебя.
Двор лежал предо мной неметеный.
Да колодезь валился гнилой,
562
И в саду не гауиел лист зелбныи— Желтый тлел он на почве сырой.
Дом стоял обветшалый уныло, Штукатурка обилась кругом,
Туча серая сверху ходила И все плакала, глядя на дом.
Я вошел. Те же комнаты были —
Здесь ворчал недовольный старик;
Мы беседы его не любили —
Нас страшил его черствый язык.
Вот и комнатка: с другом, бывало,
Здесь мы жили умом и душой;
Много дум золотых возникало В этой комнатке прежней порой.
В нее авездочка тихо светила,
В ней остались слова на стенах:
Когда юность кипела в душах.
В этой комнатке счастье былое,
Дружба светлая выросла там…
А теперь запустенье глухое,
Паутины висят по углам.
И мне страшно вдруг стало. Дрожал я,— На кладбище я будто стоял, — ]
И родных мертвецов вызывал я,
Но из мертвых никто не восстал…
«Конечно, «Старый дом» прекрасен; но в наше время было написано довольно много других пьес, которые надобно поставить выше его, или по мысли, или по отделке. За что же ему суждено прожить дольше, нежели
