напрашиваются на наше благосклонное внимание. Что делать? Надо на время отложить гордость в сторону: в жур-716

ничество сообразно с вашим достоинством, но и с теми, которые не перестают заговаривать с вами, по неумению растолковать вашего молчания. Пусть будет так: tu l’as voulu, tu l’as bien voulu, George Dandinl.. («Отечественные] зап[иски]», т. X X X V I, «Смесь», стр. 108.)

Все это теперь буквально применяется нами к «Отечественным запискам», и в особенности слова: «Tu l’as voulu, tu l’as bien voulu, George Dandin» 4. Мы вовсе не хотели бы говорить, но «Отечественные записки» напрашиваются на ответ. Пусть они толковали бы, что «Современник» плохой журнал, что его не стоит читать, не стоит на него подписываться, — мы молчали бы, как молчали до сих пор и как теперь не считаем нужным отвечать на выходки «Отечественных записок» против «Очерков гоголевского периода».

«Очерки гоголевского периода» не подписаны фамилиею автора, стало быть, только редакция «Современника» могла бы оскорбляться не совсем деликатными выражениями «Отечественных записок» об этих статьях, — а редакция «Современника» не может огорчаться упреками журнала, забывающего о приличии, особенно, когда знает причину его гнева (объясненную выше, при помощи старых ответов «Отечественных записок»). О нас пусть говорят «Отечественные записки» все, что им угодно; но «Отечественные записки» касаются не только нас, но и сотрудников, нами уважаемых. Этого мы не можем оставить без ответа.

Tu l’as voulu, George Dandin.

Некоторые из наиболее уважаемых публикою литераторов согласились и обещались помещать свои статьи исключительно в «Современнике». Этою честью «Современник» должен гордиться: как ни толкуйте факт, с какой стороны ни смотрите на него, ничего вы в нем не найдете такого, что можно было бы осудить.

В иностранных литературах мы найдем тому множество приме-

ров. Из англичан, Маколей писал исключительно для «Edinburgh Rewiew», Диккенс для «Daily News», Теккерей для «Punch’a»; из французов, Жорж Санд исключительно для «Revue des deux Mondes»; из немцев, Гейне исключительно для «Allgemeine Zeitung». Кажется, пять названных нами писателей составляют цвет европейской современной литературы,— кажется, нет из новых писателей во Франции, Англии, Германии еще никого, кто мог бы быть поставлен на ряду с ними, жак по первоклассному таланту, так и по чистоте своих литературных отношений. Кажется, ясно: все знаменитости европейской литературы делали то же самое, что теперь намерены делать гг. Григорович, Островский, Толстой и Тургенев, т. е. входили с одним из периодических изданий своей родины в соглашение такого содержания, чтобы быть сотрудниками исключительно этого журнала. И что тут странного? Это необходимо вытекает из самой сущности их положения в литературе. Почему, например, Теккерей писал 717

исключительно й Журнале «Punch»? между прочим, потому, что объявление о своем исключительном участии в этой газете было для него вернейшим средством избавиться от докучл и вости какого-нибудь «Blackwood’s Magazine», издатель которого не давал ему ни минуты свободного отдыха неотступными просьбами об осчастливлении «Blackwood’s M agazin’a» помещением своего рассказа, между тем, как Теккерей не питал особенной симпатии к «Blackwood’s M agazin’y». Ясно ли, что Теккерею уже по одной этой причине было необходимо сделаться сотрудником исключительно «Punch’a» ?— ведь каждый человек, писатель или не писатель, должен принимать меры для отвращения от себя неотступных просьб, нимало не приятных. Конечно, издатель «Blackwood’s M agazin’a» чувствовал досаду на Теккерея за то, что этот знаменитый писатель избрал не его журнал, а другое периодическое издание для помещения своих трудов; но у Тек-керея были на то очень основательные причины. Во-первых, «Blackwood’s Magazine», некогда пользовавшийся уважением публики, потерял это уважение через то, что стал помещать слишком много дурных стате й: что за охота Теккерею я вляться перед публикою в обществе какого-нибудь бездарного Броуна или обскуранта Блека, наполняющих ныне своими изделиями «Blackwood’s Magazine»? Были и другие причины, отвращавшие Теюкерея от «Blackwood’s Magazin’a» и привлекавшие его к участию в «Punch’e». У Теккерея есть друзья — эти друзья помещают свои произведения в «Punch’e», и их (людей талантливых) беспощадно бранит и чернит «Blackwood’s Magazine», выходя при этом за границы всякого литературного приличия и восхваляя различных бездарных своих сотрудников. Скажите, что за удовольствие Теккерею печатать свои произведения в журнале, который вовсе не литературным образом бранит его друзей, талантливых писателей, пользующихся уважением каждого порядочного человека в Англии? Были и другие причины, столь же уважительные. Например, Теккерей, как известно, друг просвещения, «Punch» защитник просвещения, a «Blackwood’s Magazine» иногда сильно грешит в этом отношении, вероятно, сам не понимая того, но все -таки грешит против просвещения. Словом сказать, когда «Blackwood’s Magazine» начал восставать против Теккерея за то, что этот писатель не помещает своих прекрасных рассказов в его журнале, то вся публика приняла сторону Теккерея, и «Blackwood’s Magazine» скоро увидел, что лучше ему, «Blackwood’s M agazin’y» молчать об этом деле. Этим, впрочем, история не кончилась: издатель «Blackwood’s Maga-

zin a» человек опытный в литературно-коммерческих делах, хотя

иногда увлекающийся своими гневными чувствами, но человек рассудительный. Он знает, что журналу всего более вредит то, когда он решается чернить писателей, уважаемых и любимых публикою, особенно, если публика догадывается, по каким со-718

ображениям это происходит. Он понял, что за выходки против Теккерея публика лишит своего последнего доверия «Blackwood’s Magazine», что он, «Blackwood’s Magazine», сделал страшно невыгодную для себя ошибку, обнаружив свою досаду на Теккерея, что единственное средство исправить свой неловкий промах и заставить публику забыть оскорбления, несправедливо нанесенные ее любимому писателю, это начать, скрепя сердце, превозносить Теккерея больше, нежели когда-нибудь, — и через год после раздраженных выходок «Blackwood’s Magazine» обратился в ревностнейшего поклонника прекрасных произведений Теккерея. Поступая таким образом, издатель «Blackwood’s Magazine» доказал, что он человек с тактом: в самом деле, только л юди, лишенные та кта, не уде ржи ва ются от выраже ний свое й досады тогда, когда эта досада может повредить им самим в общем мнении.

В русской литературе также часто бывали примеры, подобные тому, о котором идет речь. Например, когда основалась «Библиотека для чтения», многие из наших лучших литераторов (в том числе Пушкин) обещали свое сотрудничество исключительно этому журналу, и никто не мог видеть в тъм ничего, кроме хорошего. Но самые многочисленные примеры исключительного сотрудничества в одном журнале представляет история «Отечественных записок» в блестящее время их существования,, о котором мы всегда вспоминаем с величайшим уважением. Кто имел право негодовать на Лермонтова за то, что он помещал

свои произведения исключительно в «Отечественных записках»? Напротив, это исключительное сотрудничество Лермонтова приносило честь как великому поэту, так и г. Краевскому, редактору «Отечественных записок». Если такой писатель, как Лермонтов (думала публика, и думала справедливо), настолько уважает журнал г. Краевского, что хочет иметь дело исключительно с ним, это самым выгодным образом свидетельствует в пользу г. Краевского. С другой стороны, о характере Лермонтова свидетельствует самым выгодным образом то обстоятельство, что он печатает свои произведения в журнале г. Краевского, которого уважает, и не соглашается печатать их в «Северной пчеле». Точно так же исключительно в «Отечественных записках» печатали свои произведения другие лучшие наши литераторы тогдашнего времени, и «Отечественные записки», быть может, согласятся, что в таком обстоятельстве не было ничего предосудительного для литераторов, желавших быть исключительно сотрудниками этого журнала. Довольно ли убедительны для «Отечественных записок» эти примеры и объяснения? Поймут ли «Отечественные записки», что они становятся в самое невыгодное положение, обнаруживая несправедливую досаду на писателей, согласившихся помещать свои произведения исключительно в «Современнике»? Поймут ли «Отечественные записки», что на факт столь простой и натураль-7J9

ный, защищаемый примером всех знаменитостей европейской литературы и историею самих «Отечественных записок» в блестящее время их существования, невозможно нападать без того, чтобы нападающий не уронил себя в общем мнении?

Мы вовсе не имеем охоты продолжать этих объяснений, как не имели охоты и начинать их (по тем самым чувствам, которые некогда прекрасно были выражаемы «Отечественными запис-

ками» относительно «Северной пчелы»). Мы предоставляем «Отечественным запискам» полнейшую свободу говорить что угодно о нас самих, но одного мы не позволим делать безнаказанно: бросать неблагоприятную тень на тех писателей, которые делают честь нашему журналу помещением в нем своих произведений. Тут мы на каждый кривой намек будем отвечать фактом, на каждое объяснение — разъяснением дела, и не уступим ни шагу. Надеемся, положение дела таково, что общее мнение будет на нашей стороне, как было оно некогда на стороне «Отечественных записок» против«Северной пчелы».

Приводим выходку «Отечественных записок» против писателей, которые обещались помещать свои произведения исключительно в «Современнике». Пусть судит читатель, много ли в ней остроумия и правды.

Русский язык удивительно богат. Давно известно, что он совмещавЛ в себе все превосходные качества других языков, что на нем можно выражать свои мысли о каких угодно предметах, начиная с самых возвышенных и оканчивая самыми низкими. Даже знаменитые стихи Пушкина, что … гордый наш язык К почтовой прозе не привык,

кажутся теперь анахронизмом. В русском языке — этом неисчерпаемом сокровище всевозможных слов и оборотов, легко отыщутся точные речения для замены речений иностранных, которых у нас много и которые, собственно говоря, нет надобности и переводить, потому что они понятны всем, мало -мальски грамотным людям.

Новейшее, если не последнее, доказательство неистощимого богатства нашего языка мы видим в объявлении «Об издании «Современника» в 1857 году («Московские ведомости», № 114). В нем, между прочим, сказано:

«Взаимный обмен мыслей, здесь (в «объявлении») изложенных, имел

своим последствием обязательное соглашение между редакциею «Современника» и несколькими литераторами…»

«Обязательное соглашение!..» да что ж это иное, как не контракт? Двумя русскими словами заменено здесь одно иностранное, и не только заменено, но и определено в точности. Можно было, пожалуй, распространить это определение, как и распространяют его французы, говоря, что контракт — c’est une convention par laquelle une partie s’engage a faire ou ne pas faire quelque chose, ou plus specialement l’acte meme qui forme la preuve litterale de l’engagement contracte*, но какая в том надобность? Французы, по * Это условие, по которому одна сторона обязуется сделать что-нибудь или не сделать чего-нибудь или, в более специальном смысле, самый акт, который составляет письменное доказательство заключенного соглашения. — Ред.

720

бедности языка своего, принуждены bon gre mal gre * пускаться в длинные объяснения и перифразы. Богатый язык наш не имеет в том никакой надобности: он гордо произносит: обязательное соглашение! и каждый понимает, чтб это значит, хотя бы подле атих слов и не стояло в скобках слово контракт.

Какая милая светскость в этих французских фразах! «Отечественные записки» могут вспомнить, каковы были их суждения о подобных остротах «Листка для светских людей»: этот несчастный журнален, на который