принятые в настоящем расчете; с другой стороны, исчисление делалось здесь на основании цен 1851— 1853 годов. На нынешние, высокие цены автор смотрит как на временные, долженствующие измениться.
Во всяком случае, этого расчета уже достаточно, чтобы дать понять, как тяжела для населения столицы подобная дороговизна
жизни; к этому присоединяется еще постоянное возвышение цен
на квартиры, зависящее от беспрестанных перестроек, которой подвергается столица Франции. Бедные люди не знают, как им устроиться; народ тысячами выселяется в прилежащие к Парижу деревни и потом теряет по нескольку часов в день на ходьбу, отыскивая в городе работу.
Но, не говоря уже о бедняках, даже люди с порядочным состоянием более и более затрудняются находить себе квартиры, которые бы соответствовали их средствам и потребностям; а так как страсть к разрушению и перестройкам все увеличивается и как значительные пространства, на которых стоят теперь дома, скоро превратятся в площади и улицы, то нельзя даже определить хорошенько, чем все это кончится.
Город всячески старается возвышать сумму своих доходов: сборы увеличиваются, установляются новые налоги — на собак, кареты, лошадей и пр. Но невозможно, чтобы он скупал земли, ломал и перестраивал здания на собственные средства. Прежде все надеялись, что городские сборы будут понижаемы и мало -помалу уничтожатся, по мере того, как уплатятся городские долги. Долги эти уплачены еще в 1852 году, а, между тем, сборы все увеличиваются, и теперь уже нет и речи об уничтожении их.
В какой степени этот порядок вещей стесняет город и его промышленность, в какой мере обременительны подобные сборы сами по себе и по вредному влиянию их на торговлю и промыслы, от введения в дело перекупщиков и барышников и от попыток противопоставить этому искусственному злу еще более искусственные средства (как, например, надзор правительства за продажею печеного хлеба и управление делами булочных), — обо всем этом автор мог бы более чем кто-либо написать подробную и основательную статью. Он оказал бы тем важную услугу не
одному Парижу, но вообще всем городам, которые в системе налогов вздумали бы следовать примеру столицы Франции; но дело в том, что служебное положение г. Гюссона не позволяет ему разработывать избранный предмет с этой стороны. Он говорит с энергией и увлечением о том благодетельном влиянии, которое оказало бы на быт рабочего класса и на успехи промышленности освобождение производительного труда от налогов; но в то же время он старается оправдать две погрешающие против этой системы меры, принимаемые парижским городским начальством: именно, сохранение цехов булочников и мясников. Существование этих последних остатков цехового устройства влечет за собою разного рода вредные последствия: дороговизну жизни, невозможность предпринять какие-либо улучшения, укоренение злоупотреблений и чрезвычайные расходы. Все средства, употреблявшиеся для смягчения этого зла, не только никому не приносили пользы, но вели даже еще к большим беспорядкам. Два года тому назад вздумали, например, удержать хлеб в Париже в известной постоянной цене, при помощи особой кассы,
735
которая в дорогое время обязывалась вознаграждать булочников за дешевую продажу хлеба, а, наоборот, в дешевое время должна была получать с пекарей тот излишек, который оказывался бы в цене, назначенной по таксе, в сравнении с обыкновенною рыночною ценою. Эта попытка продавать хлеб одним су на фунт дешевле вольной цены повела к значительным убыткам для городской кассы, которая ищет теперь занять по этому поводу 40 миллионов франков. Между тем, город не хочет, кажется, покинуть этой системы и, без сомнения, войдет еще в большие долги; уплата процентов по займам падет также на потребителей в виде городских сборов, и жизнь будет становиться все дороже и дороже, тогда как освобождение промысла пекарей от всяких стеснительных мер повело бы само собою, вследствие одной лишь конкуренции и без всяких пожертвований со стороны города, к приготовлению более дешевого хлеба.
Таким образом, нельзя не пожалеть, что г. Гюссон, прекрасно понимающий этот вопрос, не мог разработать его в своей книге с желаемой полнотою и беспристрастием, тем более, что книга его вполне поучительна и представляет такой богатый запас статистических сведений, какой едва ли можно собрать удовлетворительно для какого-либо другого города, кроме Парижа. Франция потеряла в последнее время много замечательных людей, в том числе одного из даровитейших историков — Авгу* стина Тьерри, автора Рассказов о временах Меровингов, Десяти лет исторических исследований, и пр.
Исполняя обещание, данное читателям, скажем теперь несколько слов о жизни и трудах Тьерри.
Тьерри родился в Блуа, в 1795 году, в бедном семействе, которое употребляло последние деньги на воспитание двух братьев: Августина и Амедея. Августин учился реторике, когда ему попался в руки том сочикений Шатобриана, в котором драматически описывается сражение франков с римлянами в Батовских болотах. Чтение этой книги решило карьеру молодого Тьерри.
• Выйдя из коллегии, в 1811 году, он поступил в Нормальную школу и скоро сделался провинциальным учителем. Около 1814 года, прервав сношения с университетом, он сделался приверженцем Сен-Симона, а в 1817 году начал заниматься редакцией «Censeur europeen», лучшего либерального журнала того времени. При этом должно припомнить, что в области истории авторитетами тогда были Милло, Гарнье и Анкетиль, которые заставляли Хлодвига носить парик, Фредегонду — пудриться и королеву Бланку — надевать фижмы. Августину Тьерри суждено было произвести в истории переворот по пути, подготовленному Шатобрианом, и, возвышаясь над летописцами и пошлыми рассказчиками, притти к новым, живым научным данным.
Очерк своих произведений и план исторической реформы 736
Тьерри изложил в письмах, которые печатались в «Courrier francais» 1821 года. С тех лор, распрощавшись с светом, он с ревностью бенедиктинца погрузился в изучение текстов, ища в них преимущественно разрешения задачи о ьторжеиии германских племен. Плодом этих трудов были два произведения, столь же замечательные по форме, сколько важные по внутреннему содержанию, — произведения, сделавшие переворот в исторической литературе: История завоевания Англии норманнами (l’Histoire de la conquete de l’Angleterre par les Normands), появившаяся в 1825 году, и Письма об истории Франции (Lettres sur l’Histoire de France), изданные в 1827 году. Автору не было еще тогда и тридцати лет; но уже и в эту пору господствующею страстью его была привязанность к науке. Эта страсть вызвала его на следующую фразу, которую мы читаем в одном из его предисловий: «Если бы мне пришлось снова выбирать карьеру, я бы выбрал ту же, которая привела меня к настоящему положению. Будучи слепым и страдая без .надежды получить облегчение, я могу, без опасения возбудить сомнение в искренности моих слов, удостоверить, что в свете есть н-ечто лучшее вещественных наслаждений, богатства и самого здоровья: это — преданность науке».
Августин Тьерри дорого поплатился за попытку разрушить уродливые формы истории и разработать историю либеральных
начал французского народа. Зрение его, от чтения рукописей, все более и более утомлялось, а уединенная и суровая жизнь разрушала его организм. Напрасно предпринимал он путешествие на юг Франции, в сопровождении друга своего г. Фориеля. По возвращении своем, он стал искать для себя секретаря. Ему представили молодого человека, Армана Карреля. Под руководством Тьерри, будущий редактор «National» приобрел первые исторические сведения, которые применены были им потом к делу последних революций. В 1830 году Августин Тьерри призван был занять место в Институте по отделению Надписей и Словесности. Ученое сословие, из уважения к его необыкно*вен«ым дарованиям, постоянно предоставляло ему премию в десять тысяч франков, установленную бароном Гобером.
Августин Тьерри скоро принужден был оставить Париж, где климат разрушительно действовал на его здоровье. Он жил потом в Везуле, вместе с братом Амедеем, служившим префектом Верхней Сены, и в Лкжсёле. Амедей Тьерри известен также, как писатель, своей Историей Галлов (Histoire des Gaulois).
В Люксёле Августин Тьерри встретился с Юлией Керангаль, благородной бретонской девушкой. Ее тронуло несчастное положение гениального писателя, и она решилась соединить свою судьбу с его судьбою. Не говоря уже о прекрасном сердце г-жи Тьерри, женщина эта отличалась необыкновенным умом и, участвуя в исторических трудах мугка, сделалась известною и 47 Н. Г. Чернышевский, if III 737
Собственными сочинениями. Супруги Тьерри, в течение лета, часто живали в долине Монморанси, близ Эрмитажа, прославленного Жан-Жаком Руссо, и занимали там маленький коттедж, отделанный в итальянском вкусе. Гениальный страдалец проезжал по этим местностям в ручной коляске, умственно созерцая ландшафты, перед ним расстилавшиеся; иногда же переносил его из комнаты в комнату особый приставленный для того слуга. Вся нижняя часть его тела была ‘поражена и оставалась всегда покрытою плащом. Зато голова его была очаровательна. Она поднималась с широких плеч и украшена была густыми черными волосами, начавшими седеть прежде времени. Глаза Тьерри были открыты и недеятельность их заметна была лишь по тусклому и блуждающему взгляду его. Бюст его оставался в здоровом состоянии; но на руках у него действовали только большой и указательный пальцы. Со времени издания Писем об истории Франции Тьерри ничего уже не писал сам.
Перед смертью своей Августин Тьерри жил на зимней квартире, на Монпарнасском бульваре. На похоронах его собралось много знати, ученых и литературных знаменитостей. Брат покойного предводительствовал погребальным кортежем.
Кроме Тьерри, из замечательных лиц во Франции сошли со сцены Поль Моле-Жентильом, романист и драматический писатель, и Бине (Жак-Мария-Филипп), президент Академии наук, математик, профессор астрономии во Французском коллеже, бывший инспектор классов в Политехнической школе и пр. Моле-Жентильом умер от апоплексии, 42 лет. На театрах играются многие из его пьес и, между прочим, Графиня Наваль (Comtesse de Navailles), имевшая успех.
Бине родился в Ренне, в 1786 году. Будучи человеком религиозным и монархистом, он считался одним из политических оптимистов Реставрации. С 1830 года он избрал для себя ученое поприще и уже не оставлял его. Бине написал значительное число Мемуаров о разных важнейших вопросах из области математики и астрономии и участвовал в редакции Небесной механики. В Институт он поступил лишь в 1848 году, хотя давно уже считался кандидатом в члены по отделению Геометрии.
В Париже, на сцене Большой оперы, дебютировала новая певица m-lle Моро-Сенти. Она рекомендована была Обером для оперы Бронзовый конь, которую хотели поставить на этой сцене. Потом предназначили ее для опер: Божество и баядерка, Вильгельм Телль, Флорентийская роза; наконец она появилась перед публикою в Сицилийских вечернях.
Моро-Сенти, по отзывам журналов, обладает прекрасною на-ружностию; голос ее довольно обширного размера, но она не форсирует его и не кричит. У нее прекрасная вокальная метода, в игре много выражения и страсти.
Г-же Жорж Санд нет удачи на сценическом поприще. Пере-738
делка ее из Шекспира, под названием Comme i l vous plaira *, постановка которой на Французском театре, не считая платы автору, стоила более пятнадцати тысяч франков, приносила дирекции каждый раз, несмотря на
