характ еры дей ствующих лиц, ист екают ли подробност и произведения из его идеи, естественно ли, по закону поэтической необходимост и, развивает ся весь ход событий , вопл ощающих идею авт ора, из данны х характ еров и положений , — сл овом, он первый дал русской крит ике все эстетические основания, на кот оры х д ол жна бы л а она развит ься, и показал примеры , как при-л агать эт и принципы к сужд ению о поэт ическом произведении.
Эт о первая, общ ая засл уга его крит ики. Вт орая, част ная, сост оит в том, что он подверг этой крит ике, которой научил нас, всю нашу л ит ерат уру тридцаты х годов, вы сказал свои выводы громко и, объ яснив, чем бы л а наша л ит ерат ура до появл ения Гогол я и других вел иких тал антов, ознаменовавших своим появлением
начал о гогол евского период а, пригот овил посл едующую критику
к справедливой оценке т ого развит ия, кот орое дано нашей лите-рат уре этими новы ми писател ями.
Н о он дей ствовал в самое небл агоприят ное для нашей поэзии время — во время перехода от прежнего направл ения к новому.
Ем у д ано бы л о тол ько призы ват ь новое время, но не быть его дей ствователем. Ег о крит ическая деятел ьность прекрат ил ась в то самое время, когда гений Гогол я т ачал вы ражат ься произведениями, сост авившими эпоху в нашей л итературе, в то самое время, когда начинал ась деятел ьность Кол ьцова и Лермонт ова. Пот ому его крит ика произносил а почти искл ючител ьно приговоры тол ько отрицател ьны е. Он а д оказал а, что прежнее наше богатство л ожно; она не могл а еще воодушевит ь нашу публ ику указанием и объяснением новы х приобретений . Он явил ся сл ишком рано и потому не мог иметь непосредст венного вл ияния на мнения публики, еще не приготовленной к тому, чтобы сочувст воват ь ему.
Он кончил тогда, когда тол ько еще начинал ась ист инная пора для крит ики того направл ения, кот орое ввел он в нее. Пот ому существенное значение его критической деятел ьности сост оит тол ько в том, что она бы л а пригот овит ел ьницею последующей крит ики,— и главней шая засл уга Надеждина- крит ика в нашей л итературе сост оит в том, что он был образоват ел ем авт ора ст а-тей о Пушкине. Вы ражаясь л юбимы м его язы ком классической поэзии, он незабвенен дл я нас, как Хрон , воспитател ь Ахил л еса93. Крит ика была тол ько одна из многих ст орон его разн ообраз-ной л итературной деятел ьности. Он а принесл а уже свой плод. Другие, быть может , еще значител ьней шие труды его по другим от расл ям науки до сих пор ост ают ся еще неоцененными. Прий дет время, будут оценены и они.
П р и л о ж е н и я I
Отры вок из статьи экс- студента Никод има Над оумки. К стр. 146.
Борский , сочинение А . П.одол инского, СПБ. 1829.
(Статья 2. «Вестник Европ ы », 1829, ЛФ 7, стр. 200—220).
Прежде всего заметим, что Подолинский возбуждал в то время самые блестящие ожидания. Многие думали, что в нем является достой ный соперник Пушкину. Потому — то Над оумко и обращает внимание на его поэму, кот орую превозносил и до небес.
Эпиграф разбора, взятый из горациевой «Науки ст ихот вор-ства»:
Nunc satis е « dixisse- . ego m ira poe mata pango — по обы кновению, опять закл ючает в себе двусмысленную кол -кость. Проще всего его надобно перевести: «Теперь довол ьст-вуются сл овами: я пишу удивительные поэмы »; но, по смыслу статей Над оумко, дол жно перевесть его так: «Прост о скажу: об удивительных поэмах пишу я», — то есть Над оумко. Эт о еще более язвительно, потому что от носит ся уже не к одному Подо -линскому, а ко всем тогдашним знаменитым поэтам. [Впрочем, второй смысл едва ли был понят кем- нибудь из них.]
Первая статья начинается общими размы шл ениями о тогдашней нашей поэзии и оканчивает ся, как мы видели, рассказом содержания поэмы Подол инского, после чего Над оумко начинает вторую статью так:
Спрашивается: что за удовольствие представлять подобные кровавые зрелища?.. Ужасные картины кровопролития и убий ств весьма редки в вещественной нашей жизни: как же могут они обратиться во всеобщую прихоть вкуса? Справедливее бы, кажется, можно было упрекнуть нас в недостатке вкуса, чем в подобном развращении оного. У нас доселе, несмотря на неослабно распространяющиеся успехи просвещения, господствует еще какая — то мудреная апатия к истинно изящным наслаждениям. Наши театры полны бывают только при представлениях Киарини (фокусника), и из наших периодических изданий больше всех расходятся «Московские ведомости». Не эта ли слишком заметная скудость чувствительности вынуждает наших поэтов прибегать к насильственным средствам для пробуждения в наших непросып -ньгх душах приветного отклика?.. Но отчего бы нашим поэтам не попытаться прибегнуть к другому, менее шумному, но более надежному средству возбуждать эстетическое участие?.. Отчего бы не допустить нм в поэтический механизм свой , кроме кинжала и яда, других пружин, меньше смертоносных, но не меньше дей ствительных?.. Не могло ли бы с избытком заменить всю эту романтическую стукотню и резню — существенное достоинство и величие изображаемых предметов, наставительная знаменательность драпировки, не ослепительная для умственного взора светлость мыслей , не удушительная теплота ощущений ?.. А этого- то, по несчастню, и недостает в наших новых поэтических произведениях! — Они обращаются окол о предметов совершенно ничтожных: одеваются в маскарадные костюмы, представляющие уродливое смешение этнографических и хронологических противоречий ; блестят пошлыми двуличневыми остротами: дышат чадными и нередко смрадными чувствами.
От двух первых обвинительных пунктов не оправдается и Борский . Что за 165
предмет для поэмы?.. Ревнивый муж убивает жену- лунатика и замерзает сам иа ее могиле… Чт о тут интересного?.. И в психологическом отношении — втЬ не великое дело, н в эстетическом — не весьма занимательное зрелище! Будь это событие историческое или по край ней мере основанное на народном предании, — тогда б оно могло иметь для нас важность истины или прелесть наследственной собственности — прелесть родного… Но сочинять нарочно такие истории значит изнурять воображение над пустяками!— Недостаток сей можно было бы, однако же, искупить счастливым выбором, живописною полнотою, изящною отделкой поэтического костюма. Мы разумеем здесь под костюмом все те многочисленные, многоразличные черты и картины, кои сообщают поэтическую индивидуал ьность повествованию, определяя место и время, к коим оно относится. Происшествие, само по себе ничтожное, может служить гению канвою для поэтического изображения целой эпохи, целой страны, целого народа: и тогда ничтожность его совершенно теряется из виду. Так ли поступлено в Борском?.. Вл адимир Борский и весь причт лиц. составляющих историческое бытие сеи поэмы, суть, как видно по именам и прозваниям, люди русские. Перемените сии имена и прозвания — кто узнает в них русских?.. Ни одной малей шей черты народного характера русского! Переименуй те Вл адимира в Адол ьфа — это будет француз во всех статьях! О прекрасной Ел ене и говорить нечего: она отлита в обыкновенной форме красавиц, заказываемых для исторических романов & 1а madame Genlis. А добрый деревенский священник!.. Его дружеское отношение к Вл адимиру у нас, на святой Руси, есть совершенный анахронизм, взятый из будущего, может быть, X X века! — Но пусть историческая живопись Борского слаба, неопределенна, бесцветна: не заменяет ли он ее живописью л андшафтной ?.. Кажись бы, так и следовало! Дей ствие совершается на цветущих берегах широкого Днепра, под благословенным малороссий ским небом. Какая богатая сцена! Какая неистощимая жатва для гения!.. Сколько поэтических красот могло бы представить живописное изображение величественного Днепра, носившего на зыблющемся хребте своем младенчествующую Русь в колыбели! Сии маститые холмы, на которых возлегает древняя матерь градов русских; сии сыпучие пески, расстилающиеся перловою бахромою вскрай вод днепровских, не освящены ли на каждом шагу воспоминаниями, драгоценней шими для каждого русского сердца?.. И что же?.. Величественного Днепра как будто б и не было. А мирная, идил л ическая жизнь добрых наших малороссиян, о ней и вовсе ни слуху, ни духу! — Так ли надобно поступать поэтам, провозглашающим себя поборниками романтизма? Романтизм, в чистей -шем своем анаменовании, тем преимущественно и отличается от кл ассицизма, что исчерпывает мощное лоно природы всеобъемл ющим оком, со всех точек, во всех направлениях. Посмотрите на творения чудного Бай рона!.. Его «Чай льд- Гарольд» есть богатей шая ткань идеализированной истории человечества, убранная драгоценней шими воспоминаниями, собранными из всех веков, под всеми земными поясами. Его «Джаур» дышит палящим зноем Востока; в его «Мазепе» кипит буй ная кровь сарматская; его «Каин» предстоит во всей суровой наготе первобытного мира. Отчего бы и Борскому не окостюмироваться равно полным, равно верным, равно занимательным образом?.. Это, право, сообщил о бы ему больше романтической прелести и произвело бы живей ший и прочней ший эффект, чем подобные эвменидистические сцены:
……………………………Исступленный
Он дале в бешенстве бежит:
То здесь, то там кинжал блестит В руке, луною озаренный —
Нет жертвы боле!
……..Он стоит.
Недвижен взор, ужасен вид —
В его руке окровавленной 166
Рука Ел ены, но otii Уже недвижна и хладна И костенеет постепенно…
Отчего бы… Но увы1 — это легко сказать, но легко ли сделать?.. Чтобы дать полную, определенную, выразительную физиономию поэтической картине, не довольно одного юного, свежего и мощного таланта: нужно еще — учение… проклятое учение/.. Без него не обогнать нн на шаг сильного, могучего богатыря «Ил ью Муромца»!.,
Искусство мыслить — ключ к искусству СОЧИНЯТЬ.
Так учивал в старину Гораций! А у нас теперь?
Не знавший грамоте стихи кропает смело!..
«И для чего не так?.. Я вольностью дышу!
Я знатен, я богат, я барин и… лишу!»
Повторим снова приведенный нами эпиграф:
Nunc satis est dixisse: «ego mira poemata pangol,.»
Мудрец наш мыслит так: «пред смелым награжденье!
Погибни всякий труд: могу и без него Казаться знатоком, не зная ничего!»
«Но, говорят, поэтический инстинкт может заменить для гення всю школьную пыль учености! — Природа- де познается не из книг и не за скамьями: сердце свое можно изучать
