учениками в буквал ьном смысле, когда не было еще ни забот ы о поверке этих истин, ни предчувствия, что Гегель был непоследователен, прот иворечил сам себе на каждом шагу, что, принимая его принципы , посл едовател ьному мыслителю надобно притти к выводам, совершенно разл ичны м от выставленных им вы водов. Позд нее, когда это было замечено, фал ьши-вые выводы были отвергнуты лучшими из бы вших посл едовате-лей Гегеля у нас, и немецкая фил ософия явил ась совершенно в другом свете. Н о то была уже другая эпоха — эпоха «От ече-ственных записок», и мы будем говорит ь о ней в следующей статье, а теперь посмотрим, какою был а гегелева система, пламенным проповедником которой был «Московский наблюдатель».
Прог рам м ою журнал а был а первая статья его — предисловие к переводу «Гимназических речей Гегел я» («Московский ] н[аблюдате ль»1. X V I, стр. 5— 20) ,07. Мы приводим в выноске ?02
существенные места из втого предисл овия, присоединяя к ним объяснение технических терминов гегелевского язы ка, которы е могли бы затруднит ь тех читателей , которы е не привыкли к этой терминол огии: они, надеемся, увидят, что дело бы л о очень прост о и понят но и что разл ичны е толки о мнимой темноте гегелевой фил ософии — чистый предрассудок: нужно тол ько знат ь смысл нескол ьких технических сл ов, и трансцендентал ьная фил ософия становится для людей нашего времени ясна и прост а *.
* Ум — только одна из способностей человека; знание — только одно из его стремлений ; потому одно умствование об отвлеченных вопросах не удовлетворяет человека: он хочет также любить и жить, не только знать, но
и наслаждаться, не только мыслить, но и дей ствовать. Ныне это понятно каждому — таков дух века, такова сила времени, все объясняющего. Но в XV II веке наука была делом кабинетных тружеников, которые знали только книги, думали только об ученых вопросах, чуждаясь жизни и не понимая житей ских дел. Когда жизнь, в XV III веке, предъявила свои права с такою силою, что пробудила даже немецких ученых, они увидели недостаточность прежней философской методы, основывавшей все на умозаключениях, принимавшей мерою всему отвлеченные понятия. Но не могли они одним шагом перей ти из пыльного кабинета на форум жизни; они были еще слишком далеки от мысли, что все естественные способности и стремления человека должны дей ствовать, должны помогать друг другу в разрешении вопросов науки и жизни. Им показал ось, что довольно будет изменить методу умо» заключений , оставляя попрежнему и сердце и тело человека без внимания. Они думали, что ум не обнимал живую истину во всей ее полноте не потому, что одной головы, без груди и рук, без сердца и осязания, недостаточно человеку; они вздумали попробовать, не удастся ли голове обой тись без помощи остальных членов живого организма, если только голова возьмется за дела, которые принадлежат сердцу, желудку и рукам, — и голова, дей ствительно, придумала «спекул ятивное мышление». Сущность этой попытки состоял а в том, что ум старался, отвергая отвлеченные понятия, мыслить по так называемым «конкретным» понятиям, — например, думая о человеке, основывать свои заключения не на прежней фразе: «человек есть существо, одаренное разумом», но на понятии о дей ствительном человеке, с руками и ногами, с сердцем и желудком. Это был большой шаг вперед. Гегель является последним и важней шим из мыслителей , остановившихся на атом первом фазисе превращения кабинетного ученого в живого человека. Конечно, система, основанная на этом способе заменения прежних отвлеченных понятий более живыми воззрениями, была гораздо свежее и полнее прежних, совершенно отвлеченных систем, занимавшихся не людьми, каковы люди в дей ствительности, а при
веке всякие способности и стремления, кроме ума, и из всех органов человеческого существа признававшею достой ным своего внимания только мозг, Потому «трансцендентальное» или «спекулативное» мышление (стремящееся основывать свои умозаключения на понятии о дей ствительных предметах) справедливо гордилось тем, что оно гораздо живее прежней схоластической методы, и старинный метод основывать все на отвлеченных понятиях был заклей мен прозванием «призрачного мышления» принадлежащего «отвлеченному уму, или рассудку» (Verstand). Все понятия н выводы, составленные на основании этого «отвлеченноЛ, призрачного мышления», были опозорены именем «призрачных понятии», «призрачны х выводов», и ученики Гегеля с презрением говорили о всех тех фил ософах, которые строили свои системы не на основании «спекулативиого мышления»: эти люди, по мнению Гегеля и его последователей , не заслуживают даже имени фил ософов, а их системы — «призрачные построения», ] которых вместо живой истины даются «отжле-203
Содержание гегелевой фил ософии, в том виде, как изл ожена она у самого Гегеля, и как д о мельчай ших подробностей принималась за бесспорную истину друзьями Станкевича в 1838—
1839 годах, кажется совершенною прот ивопол ожностью тому образу мыслей , который с таким жаром и успехом излагался потом крит икою гогол евского периода в «Отечественных записках» (1840— 1846) и нашем журнал е (1847— 1848); оттого и статьи «Московского набл юдател я», написанные Белинским и его ченные призраки». Особенному негодованию подвергал ась французская философия, которая, совершив свое дело, перестала занимать сильные умы, стала занятием фантазеров и болтунов н, дей ствительно, жалким образом измельчала и опошлилась при Наполеоне и во время Реставрации. Тогда во Франции, дей ствительно, каждый под философнею понимал всякий вздор, какой только приходил в голову, и, по произволу перемешивая этот вздор с торопливо набранными чужими мыслями, провозглашал себя гением и творцом новой философской системы. Против атих — то фантазий , чуждых научного достоинства, преимущественно и направлено предисловие к речам Гегеля, служащее программою «Московскому наблюдателю». Вот существенные места из этой программы:
«Кто не воображает себя нынче философом, кто не говорит теперь с утвердительностью о том, что такое истина и в чем заключается истина?
Всякий хочет иметь свою собственную, партикулярную систему; кто не думает по- своему, по своему личному произволу, тот не имеет самостоятельного духа, тот бесцветный человек; кто не выдумал своей собственной идей ки, тот не гений , в том нет глубокомыслия, а нынче, куда вы не обернетесь, везде встречаете гениев. И что ж выдумали эти гении- самозванцы, какой плод их глубокомысленных идеек и взглядов, что двинули они вперед, что сделали они дей ствительного?
«Шумим, братец, шумим», — отвечает за них Репетилов в комедии Грибоедова. Да, шум, пустая болтовня — вот единственный результат этой ужасной , бессмысленной анархии умов, которая составляет главную болезнь нашего нового поколения, отвлеченного, призрачного, чуждого всякой действительности; и весь этот шум, вся эта болтовня происходит во имя философии. И мудрено ли, что умный , дей ствительный русский народ не позволяет ослеплять себя этим фей ерверочным огнем слов без содержания и мыслей без смысла? мудрено ли, что он не доверяет философии, представленной ему с такой невыгодной , призрачной стороны? До сих пор философия и отвлеченность, призрачность и отсутствие всякой дей ствительности были тождественны: кто занимается философнею, тот необходимо простился с действительностью и бродит в этом болезненном отчуждении от всякой естественной и духовной дей ствительности, в каких — то фантастических, произвольных, небывалых мирах, или вооружается против дей ствительного мира и мнит, что своими призрачными силами ок может разрушить его мощное существование, мнит, что в осуществлении конечных (ограниченных, односторонних) положений (суждений ) его конечного (ограниченного, одностороннего, отвлеченного) рассудка и конечных целей его конечного произвола заключается все благо человечества, и не знает, бедный , что дей ствительный мир выше его жалкой и бессильной индивидуальности (л ичности)… Жизнь его есть ряд беспрестанных мучений , беспрестанных разочарований , борьба без выхода и конца, — и это внутреннее распадение, эта внутренняя разорванность есть необходимое следствие отвлеченности и призрачности конечного рассудка, для которого нет ничего конкретного и который превращает всякую жизнь а смерть. И еще раз повторяю: общая недоверчивость к философии весьма основательна, потому что то, что нам выдавали до сих пор за философию, разрушает человека, вместо того, чтобы оживлять его, вместо того, чтобы образовать из него полезного и дей ствительного члена общества.
204
т оварищами по убеждениям под искл ючител ьны м вл иянием сочинений Гегел я, предст авл яют ся, на первый взгл яд, совершенно прот иворечащими статьям, кот оры е тот же самый Белинский писал через нескол ько лет. Эт о разноречие зависит , как мы сказал и, от двой ственности самой системы Гегел я, от разноречия между ее принципами и ее вы водами, духом и содержанием.
Принципы Гегел я были чрезвы чай но мощны и широки, вывод ы — узки и ничт ожны : несмот ря на всю кол оссал ьност ь его Начал о этого зла скрывается в реформации. Когда назначение папизма — заменить недостаток внутреннего центра внешним центром — кончилось… реформация потрясл а его авторитет… пробужденный ум, освободившись от пеленок авторитета, отделившись от дей ствительного мира и погрузившись в самого себя, захотел вывести все из самого себя, най ти начало и основу знания в самом себе… Но ум человеческий , только что пробудивший ся от долгого сна, не мог вдруг познать истину: дей ствительный мир истины был не по силам ему, он еще не дорос до него и должен был необходимо прой ти чрез долгий путь испытаний , борьбы и страданий , прежде чем достиг своей возмужал ости; истина не дается даром: нет! она есть плод тяжких страданий , долгого мучительного стремления… Результатом фил ософии рассудка было (в Германии, у Фихт е) разрушение всякой объективности, всякой дей ствительности и погружение отвлеченного пустого Я в самол юбивое эгоистическое самосозерцание, разрушение всякой любви, а следовательно и всякой жизни и всякой возможности блаженства… Но германский народ слишком силен, слишком дей ствителен для того, чтобы сделаться жертвою призрака… Система Гегеля венчала долгое стремление ума к дей ствительности: Чт о дей ствительно, то разумно; и Что разумно, то дей ствительно, ] — вот основа фил ософии Гегеля.
Обрат имся теперь к Франц ии и посмотрим, каким образом проявил ось в ней это разъединение Я с дей ствительностью… Рассудок человека, неспособный проникнуть в глубокое и свят ое таинство жизни, отвергнул все, что было ему недоступно; а ему недоступно все истинное н все дей ствительное.
Вся жизнь Франции есть не что иное, как сознание своей пустоты и мучительное стремление наполнить ее
