шел сильный дождь, — полезен ли был он для хл еба?» — только тут ответ ясен и имеет смысл: «этот дождь был очень полезен». — «Но в то же лето, когда настала пора уборки хлеба, целую неделю шел проливной дождь, — хорошо ли было это для хл еба?» Ответ так же ясен и так же справедлив: «нет, этот дождь был вреден». Точно так же решаются в гегелевой философии все вопросы. «Пагубна или благотворна воина?» Вообще, нельзя отвечать на зто решительным образом: надобно знать, о какой вой не идет дело, все зависит от обстоятельств, времени и места. Дл я диких народов вред вой ны менее чувствителен, польза ощутительнее; для образованны х народов вой на приносит обыкновенно менее пользы и более вреда. Но, например, вой на 1812 года была спасительна для русского народа; марафонская битва была благодетельней шим событием в истории чел овечестваЮS. Таков смысл аксиомы: тогда, когда он представляется со всеми качествами и особенностями и в той обстановке, среди которой существует, а не в отвлечении от этой обстановки и живых своих особенностей (как представляет его отвлеченное мышление, суждения которого поэтому не имеют смысла для дей ствительной жизни). 208
сохранит историческое значение, как переход от отвлеченной науки к науке жизни.
Таково было значение гегелевой фил ософии у нас: она по-сл ужил а переходом от бесплодных схол астических умствований , граничивших с апатиею [и невежеством], к простому и светлому взгляду на литературу и жизнь, потому что в ее принципах закл ючал ись, как мы старал ись показать, зароды ши этого взгляда. Пылкие и решительные умы, как Белинский и некоторые другие, не могли долго удовл етворяться теми узкими выводами, которы ми ограничивал ось прил ожение этих принципов в системе самого Гегеля; скоро заметили они недостаточность и самых принципов этого мыслителя. Тогд а, от казавшись от прежней безусловной веры в его систему, они пошли вперед, не ост а-навливаясь, как остановил ся Гегель, на половине дороги. Но навсегда сохранил и они уважение к его фил ософии, которой в самом деле были обязаны очень многим.
Но мы уже говорил и, что содержание системы Гегеля совершенно не соответствует тем принципам, которы е провозгл ашал ись ею, и которы е мы указал и. В пылу первого увлечения Белинский и его друзья не заметили этого внутреннего прот иворечия, и не-натурал ьно было бы, если б оно был о замечено ими с первого же раза: оно чрезвычай но хорошо прикры то необычай ною сил ою гегелевой диалектики, так что в самой Германии только самые зрелые и сильные умы и только после дол гого изучения заметили это внутреннее несогласие основны х идей Гегеля с его вы-
водами. Величай шие из современны х немецких мыслителей , не уступающие самому Гегелю гениальностью, долго были безусл ов-ными приверженцами всех его мнений , и много времени прошл о, пока они успели возврат ит ь себе самостоятел ьность и, открыв ошибки Гегеля, пол ожить основание новому направл ению в науке.
Так всегда бывает: сам Гегель дол го был безусл овным покл он-ником Шел л инга, Шел л инг — покл онником Фихт е, Фихт е —
Канта; Спиноза, далеко превосходивший гениальностью Декарт а, очень долго считал себя его верней шим учеником.
Мы все это говорим к тому, чтобы показать естественность и необходимость безусловной приверженности к Гегелю, на некоторое время овладевшей Белинским и его друзьями. Они в этом случае разделяли общую участь величай ших мыслителей нашего времени. И если потом Белинский негодовал на себя за прежнее безусл овное увлечение Гегелем, то и в этом случае имеет он т ова-рищей , не уст упающих сил ою ума ни ему, ни Гегелю *.
* Один из современных мыслителей говорит о своих прежних сочинениях, написанных в духе Гегеля: «этой путаницы теперь не могу я никак распутать; остается одно: или совершенно зачеркнуть ее, или оставить в прежнем виде — предпочитаю последнее: многие до сих пор еще считают мудростью то, что и мне казалось мудростью, когда я писал эти сочинения,— пусть же они, перечитывая их, видят путь, которым я дошел до своих 14; Н. Г. Чернышевский , т. ш 209
Все немецкие фил ософы , от Камта до Гегеля, страдают тем же самым недостатком, какой мы указал и в системе Гегеля: выводы, делаемые ими из полагаемых ими принципов, совершенно не со* ответствуют принципам. Общие идеи у них глубоки, плодо-т ворны , величественны, выводы мелки и отчасти даже пошл о-ваты. Н о ни у кого из них эта противопол ожность не доходит до такого кол оссал ьного противоречия, как у Гегеля, который , превосходя всех своих предшественников возвы шенностью начал, оказы вает ся, едва ли не сл абее всех в своих выводах. И в Германии, и у нас люди ограниченные и апатичные успокоил ись на выводах, забы вая о принципах; но и у нас, как в Германии, эти ученики, сл ишком верные букве и потому неверные духу, нашлись только между людьми второстепенными, лишенными сил на историческую деятельность и не могшими иметь никакого влияния.
Напрот ив, и у нас, как в Германии, все истинно даровитые и сильные люди, когда прошл о первое увлечение, отбросил и фал ь-шивые выводы, радостно жерт вуя ошибками учителя требованиям науки, и бод ро пошли вперед. Потому ошибки Гегеля, подобно ошибкам Канта, не имели важны х последствий , между тем, как зд оровая часть его учения дей ствовала очень пл одотворно.
Мы нарушил и бы закон исторической перспективы, если бы стали говорить о предмете, не имевшем исторической важности, каковы ошибки Гегеля, с такою же подробност ью, как о тех его идеях, которы е оказал и сил ьнол влияние на ход умственного развития. Но так как эти ошибки все — таки исторический факт, хотя и маловажный , то мы не можем совершенно умолчать о них.
Ниже читатели увидят в одной из приводимых нами выписок, в чем состоял а сущность этих ошибок. Зд есь мы должны только повторить, что д рузья Станкевича раздел яли заблуждение со всеми замечательней шими немецкими мыслителями современного им поколения: на некоторое время гениальная диалектика Гегеля ослепила всех, так что выводы, противоречившие принципам. настоящих убеждении — по моим следам этим людям легче будет дой ти до истины» т . Точно так же и мы должны думать о статьях, писанных Белинским й 1838— 1839 годах: кто не в состоянии разделять зрелых и самостоятельных убеждений Белинского, какие выражал он в последнее время, тому принесет пользу чтение его статей в хронологическом порядке, начиная с тех, которыми сам Белинский впоследствии был недоволен: кто стоит еще слишком низко, тому необходимы лестницы, чтобы стать в уровень с своим веком.
Кстатя заметим, что в настоящей статье мы пользовались воспоминаниями, которые сообщил нам один из ближай ших друзей Белинского,
Г. А., и потому ручаемся эа совершенную точность фактов, о которых упоминаем. Мы надеемся, что интересные воспоминания г. А — а со временем сделаются известны нашей публике, и спешим предупредить читателей , что тогда наши слова окажутся не более, как развитием его мыслей . За ту помощь, какую оказали нам его воспоминания при составлении настоящей статьи, мы обязаны принести здесь искренней шую благодарность глубокоуважаемому нами г. А—у «».
210
всеми принимались ради «т их принципов, будто необходимое их следствие.
Нел ьзя не признаться, что и в Германии и у нас люди, принимавшие все содержание гегелевой системы за чистую истину, вовлекались этим авторитетом во многие и очень важные забл уж-дения. Нимал о не защищая того, что дей ствительно было дурного в этих ошибках, надобно, однако ж, заметить, что двадцать лет назад не все то было дей ствительно вредным забл уждением, что ныне было бы непростительным ослеплением: для многих мнений , которые в наше время были бы решительно несправедливыми предубеждениями, тогда еще существовал и дельные основания, — быть может, односторонние, быть может, несколько устаревшие, но все- таки закл ючавшие в себе много справедл ивого. Укажем один пример. Строгие приверженцы немецкой фил ософии со времен Канта, особенно строгие гегелианцы, презирал и и отчасти даже ненавидели все французское. Д рузья Станкевича раздел ял и
это отвращение, и «Московский набл юдатель» весь проникнут «французоедством» (Franzose nfre ss e re i), как вы ражал ись немцы. Французоедст ву посвящены многие страницы предисл овия к гегелевским речам, сл ужащего, как мы видели, программою журнал а. В примечании мы приводим одну из таких страниц *.
И нельзя не сказать, что «Московский наблюдатель», ревностно выполняя все другие пункты своей программы , не менее ревностно выполнял и этот пункт. Он пол ьзовал ся кажды м случаем, каждым предлогом, чтобы произнесть грозную филиппику или вставить презрител ьную выходку против французов. Говорит ли он, например, в раэборе «Современника» о статье Пушкина «Мил ь-тон», — главное внимание он обращает на те эпизоды , в которы х Пушкин подсмеивается над французами — тотчас же выписываются насмешки над Ал ьфредом де — Виньи и Викт ором Гюго, замечания о недостатках мол ьеровы х комедий , и т. д., — за то и л * «Французы никогда не выходили из области произвольных рассуждений , и все святое, великое и благородное в жизни упало под ударами слепого мертвого рассудка. Результатом французского философизма был материализм, торжество неодухотворенной плоти. Во французском народе исчезла последняя искра откровения. Христианство, это вечное и непреходящее доказательство любви творца к творению, сделалось предметом общих насмешек, общего презрения, и бедный рассудок человека, неспособный проникнуть в глубокое и святое таинство жизни, отвергнул все, что тол ько было ему недоступно, а ему недоступно все истинное и все дей ствительное. Он требовал ясности. — но какой ясности) — не той , которая лежит в глубине предмета: нет, — а на поверхности его; он вздумал объяснить религию — и религия, недоступная для конечных усилий его, исчезла и унесла с собою счастие и спокой ствие Франции; он вздумал превратить святилище науки в общенародное знание — и таинственный смысл истинного знания скрылся, и остались одни пошлые, бесплодные, призрачные рассуждения,— и Жан- Жак Руссо объявил, что просвещенный человек есть развращенное животное, и революция была необходимым последствием этого духовного развращения. Где нет религии, там не может быть государства, и революция 14 * 211
прибавл яет «Московский набл юдат ел е», что
