к нашим родным, как масло к воде, у нас, естественно, все было реторикою: и нравы и — их выражение — литература. Но тут было живое начало органического сращения, через процесс усвоения, и потому литература от абстрактного начала мертвой подражател ьноел двигалась все к живому началу самобытности». (Современник]», 1847, № 1, стр. 7—9.)

* «Чужое, извне взятое содержание никогда не может заменить, ни в литературе, ни в жизни, отсутствия своего собственного, национального содержания; но оно может переродиться в него со временем, как пища, извне

в нем силу, здоровье н жизнь. Не будем распространяться, каким образом это сделалось с Россиею, созданною Петром, и русскою литературою, созданною Ломоносовым; но что это дей ствительно сделалось и делается с ними — это исторический факт, истина фактически очевидная. Сравните басни Крылова, комедию Грибоедова, произведения Пушкина, Лермонтова и, в особенности, Гоголя,—сравните их с произведениями Ломоносова и писателей его школы, и вы не увидите между ними ничего общего, никакой связи. Между писателями, которых мы поименовали выше, и между Ломоносовым и его школою дей ствительно нет ничего общего, никакой связи, если сравнить их, как две край ности; но между ними сей час же явится перед вами живая кровная связь, как скоро вы будете изучать в хронологическом порядке всех русски? писателей от Ломоносова до Гоголя. Тогда вы увидите, что до Пушкина все движение русской литературы заключалось в стремлении, хотя и бессознательном, освободиться от влияния Ломоносова и сблизиться с жизнью, с дей ствительностью, следовательно, сделаться самобытною, национальною, русскою». ( «Соврем[енннк]», 1847, № 1, Критика, стр. 3—4.)

249

оставал ась мало известна, а в ист ории развит ия понятий о лите-рат уре была очень важны м факт ом ), останавл ивается на объ яс-нении того, чт о назы вается л ит ерат урою, и доходит до закл юче-ния, что у нас есть тол ько начал о л итературы. Дл я сущест вова-ния л итературы необходима публ ика. Он опять объясняет , чт& такое публ ика: это масса людей развит ы х, сил ьно сочувствующих литературе, кот орая вы ражает их твердые убеждения. У нас нет еще и такой публики, но. есть уже начал о ее в немногочисл ен-ных образованны х л юдях, кот оры е рассеяны по России; теперь они еще засл оняют ся массою людей неразвиты х, но скоро их гол ос приобретет уважение в толпе, числ о их увеличится. Далее он объясняет , что такое крит ика и почему критика «Отечественных] записок» возбуждает недоумение других журнал ов, кото-

рые, впрочем, мал о похожи на журнал ы . Развит ие этих элементарны х понятий занимает почти всю статью; в конце ее не более пяти страниц уделены перечисл ению замечательных произведений прошедшего года.

В следующем годичном обзоре (1841 года, «Отечественные] зал [иски]», 1842, № 1) две трети ст раниц посвящены обширному очерку ист ории русской л итературы от Кантемира до Гогол я.

Очерк этот имеет форму разг овора г. А. и г. Б.; г. А., вы ражаю-щий мнения авт ора, говорит много нового сравнител ьно с «Лит е-ратурны ми мечтаниями». Белинский уже видит внутреннюю ист орическую посл едовател ьность в явлениях нашей л итературы; но все- таки содержание очерка имеет очень тесное родст во с «Ли-тературны ми мечтаниями», и общ ая тема вы ражает ся эпиграфом, взяты м из Пушкина:

Сокровища редкого слоьа,

(Замет ят важные умы)

Дл я лепетания чужого,

Пренебрегли безумно мы,

Мы любим муз чужих игрушки,

Чужих наречий погремушки,

А ие читаем книг своих.

— Д а где ж они? Давай те их/ 133

С обзором предыдущего года очерк этот имеет еще более бл изости, так что может назват ься подробны м развитием некото-ры х ст раниц его, кот оры е крат ко исчисл ял и прежних наших писателей , и закл ючение очерка совершенно могло бы быть закл ю-чением и прошлогодней статьи:

Вы говорите, что я нашел в нашей литературе даже внутреннюю историческую последовательность: правда, но все это еще не составляет литера* туры в полном смысле слова. Литература есть народное сознание, выра-

жение внутренних, духовных интересов общества, которыми мы пока еще очень небогаты. Несколько человек еще не составляет общества, а несколько идей , приобретенных знакомством с Европою, еще менее может назваться национальным сознанием. Наша публика без литературы; потому что в год пять- шесть хороших сочинении на несколько сотен дурны х— еще не лнте-250

ратура; наша литература беэ публики, потому что наша публика что — то загадочное: один читал Пушкина, другой о восторге от г. Бенедиктова, а третий был без ума от мистерий г. Тимофеева; один понимает Гогол я, другой еще в полном удовольствии от Марл ннского, а третий не знает ничего лучше романов гг. Зот ова и Воскресенского… Театральные судьи равно хл о-пают и «Гамлету» и водевилям г. Коровкина и «Параше» г. Полевого… И не Думай те, чтоб это были люди разных сфер н классов общества. — нет, они все перемешаны и перетасованы, как колода карт… Исторический ход свой наша литература совершила в самой же себе; ее настоящею публикою был сам пишущий класс, и только самые великие явления в литературе находили более или менее разумный отзыв во всей массе грамотного общества… Но будем смотреть на литературу просто, как на постоянный предмет занятия публики, следовательно, как на беспрерывный ряд литературных новостей : что ж это за литература! Да занимай те вы десять должностей , утопай те в практической деятельности, а на чтение посвятите время между обедом и кофе, — и тогда не на один день останетесь вы без чтения. В журнал ах в се -переводы, а оригинального разве трн- четыре порядочные повести в год, да несколько стихотворений , да книг с полдюжины, включая сюда и ученые,— вот и все. Тогда читая в журналах статьи о процветании русской литературы, поневоле восклицаете, протяжно зевая: «Да где ж оии? — давай те их!» («Отечественные] эап[иски]», 1842 г., № 1, Крит[ика], стр. 37—38.)

Н о надежды на будущее вы сказы вают ся решительнее, нежели в прошедшем году:

В нашей грустной эпохе много утешительного. Пора детских очарований теперь миновалась без возврата, и если теперь огромные авторитеты составляются иногда в один день, зато они часто и пропадают беэ вести на следующий же день… Теперь очень трудно стало прослыть за человека с дарованием: гак много писано во всех рол ах, стол ько был о опытов н попыток, удачных и неудачных, во всех родах, что дей ствительно надо что — нибудь получить от природы, чтобы обратить на себя общее внимание… Пушкин и Гоголь дали нам такие критериумы для суждения об изящном, с которыми трудно от чего- нибудь разахаться… Хорошую сторону современной литературы составляет и обращение ее к жизни, к дей ствительности: теперь уже всякое, даже посредственное дарование силится изображать и описывать не то, что приснится ему во сне, а то, чтб есть или бывает в обществе, в дей -ствительности. Такое направление много обещает в будущем. Но современная литература теряет оттого, что у ней нет головы; даже яркие таланты поставлены в какое — то неловкое положение: ни один из них не может стать первым н по необходимости теряется в числе, каково бы оно ни было. Гоголь давно ничего не печатает; Лермонтова уже нет.

Произведениям минувшего года посвящено в три или четыре раза более места, нежели в прошлый раз. Журнал ы оцениваются подробно, тон, которы м говорит ся о них, г оразд о живее, нежели прежде: тогда Белинский в общих черт ах изл агал свои понят ия о недостатках русской журнал ист ики вообще, теперь касает ся частных достоинств и недостатков каждого журнал а. О многих из вышедших в прошл ом году сочинениях говорит ся уже д о-вольно подробно.

Изл ожив в первы х двух отчетах свой общий взгл яд на русскую л итературу, в третьем (за 1842 год, «Отечественны е записки», 1843 г., № 1) Белинский под робно говорит о русской критике и почти искл ючител ьно занимает ся последним (ст ал о 251

быть, имеющим наибол ее живого инт ереса) периодом ее — ро-

мантическою крит икою. Д о какой степени понят ия его близки к тем, кот оры е вы ражал он в предыдущем году, можно убедиться, сличив с последнею из приведенных нами выписок следующее место из третьего отчета, закл ючающее в себе характе-рист ику новой л итературы сравнител ьно с л итературою романтической эпохи:

Последний период русской литературы, период прозаический , резко отличается от романтического какою- то мужестве иною* зрелостью. Если хотите, он не богат числом произведении, но зато все, что явилось в нем посредствен* кого и обыкновенного, это или не пользовалось никаким успехом, или имело только успех мгновенный ; а все то немногое, что выходило из ряда обыкновенного, ознаменовано печатью зрелой и мужественной силы, осталось навсегда и в своем торжественном, победоносном ходе, постепенно приобретая влияние, прорезывало на почве литературы и общества глубокие следы. Сближение с жизнию, с дей ствителен остню есть прямая причина мужественной зрелости последнего периода нашей литературы. Сл ово «идеал» только теперь получило свое истинное значение. Прежде под этим словом разумели что -то вроде не л юбо не слушай , лгать не мешай — какое- то соединение в одном предмете всевозможных добродетелей или всевозможных пороков. Если герой романа, так уж и собой — то красавец, н на гитаре играет чудесно, и поет отлично, и стихи сочиняет, и дерется на всяком оружии, и силу имеет необыкновенную:

Когда ж о честности высокой гооорит,

Каким- то демоном внушаем —

Гл аза в крови, лицо горит,

Сам плачет, а мы все рыдаем!

Если же злодей , то не подходите бл изко: съест, непременно съест вас живого, изверг такой , какого не увидишь и на сцене Александрий ского театра, в, драмах наших доморощенных трагиков… Теперь под «идеалом» разумеют не преувеличение, не ложь, не ребяческую фантазию, а факт дей ствитель-ности, такой , как она есть, но факт, не списанный с дей ствительности, а проведенный через фантазию поэта, озаренный светом общего (а не исключительного, частного и случай ного) значения, возведенный в перл создания, и потому более похожий на самого себя, более верный самому себе, нежели самая рабская копия в дей ствительности верна своему оригиналу. Так на портрете, сделанном великим живописцем, человек более похож на самого себя, чем даже на свое