отражение в дагерротипе, ибо великий живописец резкими чертами вывел наружу все, что таится внутри того человека и что, может быть, составляет тай ну для самого этого человека. Теперь дей ствитель-ность относится к искусству и литературе, как почва к растениям, которые она возращает на своем лоне.

Лит ерат урны м явлениям минувшего года посвящена уже пол овина статьи. О «Мерт вы х дувдах» Белинский не хочет говорить подробно, гот овясь написать о них отдел ьную статью; но то, что говорит он о них, написано с точки зрения, сил ьно напоминающей разбор «Ревизора», сделанный за три года:

Как мнение публики, так п мление журналов- о «Мертвых душах» разделились на три стороны: одни видят в этом творении произведение, которого хуже еще не писывалось ни на’одном языке человеческом; другие, наоборот, думают, что только Гомер да Шекспир являются, в своих прой зве -252

дениях, столь великими, каким явился Гоголь в «Мертвых душах»; третьи (сам Белинский ) думают, что это произведение дей ствительно великое явление в русской литературе, хотя и не идущее, по своему содержанию, ни в какое сравнение с вековыми всемирно- историческими творениями древних и новых литератур Западной Европы. Кто эти — одни, другие и третьи, публика, знает, и потому мы не имеем нужды никого называть по имени. Все три мнения равно заслуживают большого внимания и равно должны подвергаться рассмотрению, ибо каждое из них явилось не случай но, а по необходимым причинам. Как в числе исступленных хвалителен «Мертвых душ» есть люди, и не подозревающие в простоте своего детского энтузиазма истинного значения, следовательно, и истинного величия этого произведения, так и в числе ожесточенных хулителей «Мертвых душ» есть люди, которые очень и очень хорошо смекают всю огромность поэтического достоинства этого творения.

Но отсюда- то и выходит их ожесточение. Некоторые сами когда- то тянулись в храм поэтического бессмертия; за новостию и детством нашей литературы, они имели свою долю успеха, даже могли радоваться и хвалиться, что имеют поклонников, — и вдруг является, неожиданно, непредвиденно, совершенно новая сфера творчества, особенный характер искусства, вследствие чего идеальные и чувствительные произведения наших поэтов вдруг оказываются ребяческою болтовнею, детскими невинными фантазиями… Согласитесь, что такое падение, без натиска критики, без недоброжелательства журналов, очень и очень горько?.. Другие подвизались на сатирическом поприще, если не с славою, то не без выгод иного рода; сатиру они считали своей монополией , смех — исключительно им принадлежащим орудием, — и вдруг остроты их не смешны, картины ни на что не похожи, у их сатиры как будто повыпали зубы, охрип голос, их уже не читают, на них не сердятся, они уже стали употребляться вместо какого- то аршина для измерения бездарности… Что тут делать? перечинить перья, начать писать на новый лад? — но ведь для этого нужен талант, а его не купишь, как пучок перьев… Как хотите, а осталось одно: не признавать талантом виновника этого крутого поворота в ходе литературы и во вкусе публики, уверять публику, что все написанное нм ] — вздор, нелепость, пошлость… Но это не помогает; время уже решило страшный вопрос — новый талант торжествует, молча, не отвечая на брани, не благодаря за хвалы.

Творение, которое возбудило столько толков и споров, разделило на ко -терии н литераторов и публику, приобрело себе и жарких поклонников и ожесточенных врагов, на долгое время сделалось предметом суждений и споров общества, — творение, которое прочтено и перечтено не только теми людьми, которые читают всякую новую книгу или всякое новое произведение, сколько- нибудь возбудившее общее внимание, но и такими лицами, у которых нет ни времени, ни охоты читать стишки и сказочки, где несчастные любовники соединяются законными узами брака, по претерпении разных бедствии, и в довольстве, почете и счастии проводят остальное время жизни,— творение, которое в числе почти 3000 экземпляров, все разошлось в какие- нибудь полгода; — такое творение не может не быть неизмеримо выше всего, что в состоянии представить современная литература, не может не произвести важного влияния на литературу. («Отечественные] зап[иски]»,

1843 г., № 1, Крит[ика], стр. 13— 15.)

Бел инского, как видим, еще занимает более всего эстетический вопрос: дей ствительно ли Гогол ь выше всех наших писателей и каковы отношения его к искусству. Главными причинами вражды отсталых писателей против Гогол я он находит литературные расчеты и, очевидно, еще полагает, что отношения Гогол я к нашей жизни не так сил ьно возбужд ают ненависть отсталых критиков, как эти расчеты. Од нако же он уже замечает, что по поводу «Мертвы х душ» не тол ько писатели, но публика раздел ил ась на 253

враждебны е партии, говорит, что «Мертвы е души» вовсе не то, что «сказочки, в кот оры х несчастные л юбовники соединяются законными узами брака».

Отвлеченный элемент кажет ся все еще силен; но прямо за мнением о «- Мертвых душах» следует (ст р. 15) отзы в о собрании стихотворений одного из наших поэтов, который прежними опытами показал способност ь писать прекрасны е антологические сти-хот ворения 134. Белинский в этом отзы ве уже прямо говорит, что без «живого, кровного сочувст вия к современному миру» нельзя быть в наше время замечательным поэтом.

Очерки ист ории русской л итературы , представленные Белинским в первых двух его годичных обозрениях, останавл ивал ись на

поэтах эпохи Пушкина. В четвертом обозрении («Русская лите-рат ура за 1843 г од »,— «Отечественны е записки», 1844 г., № 1) он дает очерк деятельности наших прозаиков, явившихся в по-сл еднюю пол овину пушкинского периода, потому четвертый отчет его явл яется как бы продол жением вт орого. Сравнивая их, можно най ти много парал лельны х мест; от третьего отчета четвертый отл ичается еще меньше по своему духу. Мы не будем представлять примеров тожест ва в направл ении т ою и другого; довол ьно того, что мы уже делали это два раза, и каждый желающий легко может к вы пискам, приведенным у нас в д оказа-тельство бл изости каждого сл едующего отчета с предыдущим, оты скать десятки подобны х мест. Н о Гогол ь занимает в четвертом обзоре более места, нежел и все общее обозрение прошедшего периода прозаической л итературы . Мнение, вы сказанное о нем Белинским в предыдущем году, сохраняет ся совершенно; но особенное развит ие пол учают прежние краткие замечания о том, что «Мертвы е души» дол жны иметь решительное влияние на л итературу и публику; сл ово «дол жны иметь», конечно, уже заменяется сл овом «имеют », и к прежним объяснениям негодования, во многих возбужд енного Гогол ем, присоединяется новое, на кот орое в прошедшем году был сделан тол ько легкий намек,— теперь же оно явл яется на первом плане. Эт а причина — живость и меткость гогол евского комизма:

Прежде сатира смело разгуливала между народом середн белого дня и даже не заботилась об инкогнито, но прямо и открыто называлась своим собственным именем, т. е. сатирою, — и никто не сердился на нее, никто даже не замечал ее гримас и кривляний . Отчего это? — оттого, что никто не узнавал себя в ней ; оттого, что она нападала на пороки общие, которых всякий имеет полное право не принять на свой счет; оттого, что она была книгою, печатною бумагою, невинным школьным упражнением по

классу реторикн… И давно ли нравоописательные, нравственно — сатирические романы, юмористические статьи и статей ки являлись стаями, как вороны на крышах домов, каркая на проходящих во все воронье горло? — н на них никто не сердился, даже как сердятся летом на докучных мух. Сочинитель гордо называл себя сатириком, гонителем людских пороков, — я гонимые люди без боязни подходили к своему гонителю, к дряхлому, беа-эубому бульдогу, гладили его по толстой и лоснящей ся шее и охотно кор -254

Чили его избытком своей трапезы. Отчего ото? — оттого, Что пороки, которые гнал сатирик, были совсем не пороки, а разве отвлеченные идеи о пороках, реторические тропы и фигуры. Это были своего рода бараны и мельницы, с которыми храбро и отважно сражал ся сатирический дон- Кихот,— так же, как добродетель, за которую он ратовал, была для него воображаемою Дульцинеею, а для * других — толстою, безобразною коровницею. Теперь нет сатиры, н только разве какой — нибудь старый сочинитель решится величаться вышедшим из моды именем «сатирика»: теперь пишутся романы и повести без всяких сатирических намерений , целен, — а, между тем, все на них сердятся. Отчего ж эт о?— оттого, что теперь и великие и малые таланты, и посредственность и бездарность — все стремятся изображать. дей ствительных, не воображаемы х людей ; но так как дей стви-тельные люди обитают на земле, и в обществе, а не на воздухе, не в облаках, где живут призраки, то, естественно, писатели нашего времени, вместе с людьми изображают и общество. Общество также — нечто дей стви-тельное, а не воображаемое, и потому его сущность составляют не одни костюмы и прически, но и нравы, обычаи, понятия, отношения и т. д. Человек, живущий в обществе, зависит от него н в образе мыслен и в образе его дсй ствования. Писатели нашего времени не могут не понимать этой простой , очевидной истины, и потому, изображая человека, они стремятся вникать в причины, отчего он таков или не таков, и т. д. Вследствие этого, естественно, они изображают не частные достоинства или не-

достатки, свой ственные тому или другому лицу, отдельно взятому, но явления общие. Большинство же публики именно там- то и видит личности, где их нет и быть не может. Прежние так называемые сатирики именно списывали с известных им лиц и казались в глазах всех не подлежащими упреку в личностях. И вто очень понятно: сами оригиналы не узнавали себя в снятых с них копиях, потому что сатирики не могли печатно касаться обстоятельств того или другого лица и ограничивались общими чертами пороков, слабостей и странностей , которые, будучи отвлечены от живой личности, превращались в образы без лиц, Притом же, эти сатирики смотрели на пороки и слабости людей , как на что- то принадлежащее тому или другому индивидуальному лицу, как на что- то произвольное, что это лицо могло иметь и не иметь по своей воле и что приобрести или от чего избавиться оно легко могло по прочтении убедительной сатиры, где ясно, по пальцам, указана