выступай те же вперед бодрее, решительнее! Говорит е громче и сильнее! Ваши речи уже сл ы шатся между нами, — но как еще невнятны для большим* ства публики речи одних из вас, как неопределенны речи д ру-гих! Одним из вас над обно говорить сл ышнее, другим говорить определительнее, и тогда публ ика пой дет за вами. Говорит е же, и пусть воспоминания о Бел инском утрат ят свои жнвои интерес для современности]. Чем скорее &то будет, тем лучше. А пока,— пока он все еще ост ает ся незаменим дл я нашей л итературы Г, и надобно нам сл ушать то, что говорил он].
283
«Взгл яд на русскую л итературу 1846 года» начинается замечаниями о том, что характ ер современной русской литературы сост оит в более н бол ее тесном сбл ижении с жизнью и дей стви-тел ьностью, и что под обная характ ерист ика может быть уместна тол ько относител ьно л итературы очень молодой , мало еще развившей ся, и начавшей ся в подражание иностранны м л итерату-рам, а не из самостоятел ьной национальной жизни, что отрешение от подражат ел ьност и, постепенное достижение самобы тности есть гл авная черта в ист ории нашей л итературы , что и доказы -вается фактами. Вы писки из этой части обзора были нами приводимы в преды дущих статьях. Наконец , говорит Белинский , в произведениях Гогол я и писателей , им воспитанны х, наша литература явил ась самобы т ною, стал а верным изображением русской дей ствительности и оттого пол учил а в гл азах общест ва важное значение, какого прежде, по отсутствию живого сод ержания, она не имела. В беллетристике ст арое рет орическое направление совершенно бессил ьно; но вне белл етристики оно проявл яет ся так называемым сл авянофил ьством.
Известно, что в глазах Карамзина Иоанн III был выше Петра Великого, а допетровская Русь лучше России новой . Вот источник так называемого славянофильства, которое мы, впрочем, во многих отношениях считаем весьма важным явлением, доказывающим, в свою очередь, что время зрелости и возмужалости нашей литературы близко. Во времена детства литературы всех занимают вопросы, если даже и важные сами по себе, то не имеющие никакого дельного применения к жизни. Так называемое славянофильство, без всякого сомнения, касается самых жизненных, самых важных вопросов нашей общественности. Как оно их касается и как оно к ним относится — это другое дело. Но прежде всего славянофильство есть убеждение, которое, как всякое убеждение, заслуживает полного уважения, даже и в таком случае, если с ним вовсе не согласны. Много можно сказать в пользу славянофильства, говоря о причинах, вызвавших его явление; но, рассмотревши его ближе, нельзя не увидеть, что существование и важность этой литературной котерин чисто отрицательные, что она вызвана и живет не для себя, а для оправдания и утверждения именно той идеи, на борьбу с которою обрекла себя. Поэтому нет никакого интереса говорить с славянофилами о том, чего они хотят, да и сами они неохотно говорят и пишут об этом, хотя и не делают из этого никакой тай ны. Дел о в том, что положительная сторона их доктрины заключается в каких- то туманных, мистических предчувствиях победы Востока над Западом [.которых несостоятельность слишком ясно обнаруживается фактами дей ствительности, всеми вместе и каждым порознь]. Но отрицательная сторона их учения гораздо более заслуживает внимания, не в том, что они говорят против гниющего будто бы Запада [Запада славянофилы решительно не понимают, потому что меряют его на восточный аршин], но в том, что они говорят против русского европеизма, а об этом они говорят много дельном, с чем нельзя не согласиться хотя на половину, как, например, что в русской жиэни есть какая- то двой ственность, следовательно, отсутствие нравственного единства; что это лишает нас резко выразившегося национального характера; каким [s честя их,] отличаются почти все европей -ские народы, что ато делает нас какими- то междоумк&ми, которые хорошо умеют мыслить по- французски, по- немецки и по- англий ски, Ко никак нё умеют мыслить по- русски, и что причина всего этого в реформе Петра Великого.
Все это справедливо до известной степени. Но нельзя остановиться на признании справедливости какого бы т о нн было факта, а должно исследовать его 284
причины, в надежде в самом зле кай ти и средства к выходу из него. Этого славянофилы не делали и не сделали; но зато они заставили если не сделать, то делать это своих противников. И вот где их истинная заслуга. Заснуть в самолюбивых мечтах, о чем бы они ни были — о нашей ли народной славе, ялн о нашем европеизме, равно бесплодно и вредно, потому что сон есть не жизнь, а только грезы о жизни; и нельзя не сказать спасибо тому, кто прервет такой сон. В самом деле, никогда изучение русской истории не имело такого серьезного характера, какой приняло оно в последнее время. Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло о нашем будущем. Мы как будто испугались за нашу жизнь, за наше значение, за наше прошедшее и будущее, и скорее хотим решить великий вопрос: Быть или не быть? Тут уже дело идет не о том, откуда пришли варяги — с запада или с юга, из- за Балтий ского, или иа- за Черного моря, а о том, проходит ли через нашу историю какая — ннбудь живая органическая мысль, и если проходит, какая именно; какие наши отношения к нашему прошедшему, от которого мы как будто оторваны, и к Западу, с которым мы как будто связаны. И результатом этих хлопотливых и тревожных исследований начинает оказываться, что, во- первых, мы не так резко оторваны от нашего прошедшего, как думали, и не так тесно связаны с З а -падом, как воображал и. С другой стороны, обращаясь к своему настоящему положению, смотря на него глазами сомнения и исследования, мы не можем не видеть, как, во многих отношениях, смешно и жалко успокоил нас наш русский европеизм насчет наших русских недостатков, забелив и зарумянив, но вовсе не изгладив их. И в этом отношении поездки за границу чрезвы-чай но полезны нам: многие нз русских отправляются туда решительными европей цами, а возвращаются от туда, сами не зная кем, и потому самому с искренним желанием сделаться русскими. Что же все это означает? — Неужели славянофилы правы, и реформа Петра Великого только лишила нас народности и сделала междоумками? И неужели они правы, говоря, что нам надо воротиться к общественному устрой ству и нравам времен не то баснословного Гостомысла, не то царя Алексея Михай ловича (насчет этого сами господа славянофилы еще не условились между собою)?..
Нет, это означает совсем другое, а именно то, что Россия вполне исчерпала. изжила эпоху преобразования, что реформа совершила в ней свое дело, сделала для нее все, что могла и должна была сделать, и что настало для России время развиваться самобытно, нз самой себя. Но миновать, перескочить, перепрыгнуть, так сказать, эпоху реформы и воротиться к предшествовавшим ей временам — неужели это значит развиваться самобытно? Смешно было бы так думать уже по одному тому, что это такая же невозможность, как и переменить порядок годовых времен, заставив за весною следовать зиму, а за осенью — лето. Это значило бы еще признать явление Петра Великого, его реформу и последующие события в России (может быть, до самого 1812 года — эпохи, с которой началась новая жизнь для России), признать их случай ными, каким- то тяжелым сном, который тотчас исчезает и уничтожается, как скоро проснувший ся человек открывает глаза. Но так думать сродно только господам Маниловым. Подобные события в жизни народа слишком велики, чтоб быть случай ными, и жизнь народа не есть утлая лодочка, которой каждый может давать произвольное направление легким движением весла. Вместо того, чтоб думать о невозможном и смешить всех на свой счет самолюбивым вмешательством в исторические судьбы, гораздо лучше, признав- неотразимую и неизмеримую дей ствительность cyujej ствующего, дей ствовать на его основании, руководясь разумом и здравым смыслом; а не маниловскими фантазиями. Не об изменении того, что совершилось без нашего ведома и что смеется над нашею волею, должны мы думать, а об изменении самих себя на основании уже указанного нам пути высшею нас волею. Дел о в том, что пора нам перестать казаться, а начать быть, пора оставить, как дурную привычку, довольствоваться словами и европей ские формы и внешность принимать за европеизм. Скажем более! пора нам перестать восхищаться европей ским потому только, что оно я«
285
азиатское, но любить, уважать его, стремиться к нему потому только, что оно чел овеческое, и, на этом основании, все европей ское, в чем нет человече» cKorov отвергать с такою же внергиею, как и все азиатское, в чем нет челове*. «геекого.
Повторяем: славянофилы правы во многих отношениях; но тем не менее их роль чисто отрицательная, хотя н полезная на время. Главная причина их странных выводов заключается в том, что они произвольно упреждают время, процесс развития принимают за его результат, хотят видеть плод прежде цвета и, находя листья безвкусными, объявляют плод гнилым н предлагают огромный лес, разросший ся на необозримом пространстве, пересадить на другое место и приложить к нему другого рода уход. По их мнению, это не легко, но возможно! Они забыли, что новая петровская Россия так же молода, как и Северная Америка, что в будущем ей представляется гораздо больше, чем в прошедшем. Они забыли, что в разгаре процесса часто особенно бросаются в глаза именно те явления, которые, по окончании процесса, должны исчезнуть, и часто не видно именно того, что впоследствии должно явиться результатом процесса. В этом отношении Россию нечего сравнивать со старыми государствами Европы, которых история шла диаметрально противоположно нашей и давно уже дала и цвет и плод. Без всякого сомнения, русскому легче усвоить себе взгляд француза, англичанина или немца, нежели мыслить самостоятельно, по- русски, потому что то готовый взгляд, с которым равно легко знакомит его и наука и современная дей стви-тельность, тогда как он, в отношении к самому себе, еще загадка, потому что еще загадка для него значение и судьба его отечества, где всё зародыши, зачатки и ничего определенного, развившегося, сформировавшегося. Разумеется, в атом есть нечто грустное, но
